- Да, - сказал Розенфельд. - Черный.
- Другого тут не пьют, - буркнул Ставракос.
Кофеварки в кабинете не было, и Ставракос не сделал ни одного движения, не произнес ни слова, просто сидел и смотрел на Розенфельда испытующим взглядом.
Дверь открылась без стука, и женщина лет пятидесяти, одетая в строгий темный брючный костюм, внесла небольшой поднос, на котором стояли две чашечки кофе и прикрытое салфеткой блюдце. Поставив поднос на край стола, женщина удалилась, не произнеся ни слова и не удостоив Розенфельда взглядом.
- Спасибо, миссис Паркер, - произнес Ставракос ей вслед.
Розенфельд взял в руки блюдце с чашкой, отпил глоток. Прекрасный кофе, прекрасный запах, миссис Паркер умела готовить кофе - что она умела еще?
Розенфельд бросил взгляд на висевшие на стене электронные часы. 17:01. Естественно. Профессор каждый день пил кофе с булочкой в это время. А сегодня у него гость. Значит...
Телепатии не существует. Нет сверхъестественных явлений, сил и законов.
- Кто? - спросил Розенфельд. - Кто рассчитывал переход между математическими структурами и физической струнной вселенной?
Ставракос отхлебнул из своей чашки и отщипнул от булочки.
- Доктор Бохен с профессором Бауэром.
Розенфельд кивнул. Он так и предполагал.
- Вы это обсуждали? Втроем? На семинаре? Готовили статью? Доклад?
Ставракос сделал второй глоток, отщипнул второй кусочек и ответил на каждый вопрос отдельно.
- Да. Нет. Нет. Нет. Нет.
Уточнять, с кем еще Бохен обсуждал свою идею, Розенфельд не стал. Понятно, что знали все, кто в Принстоне занимался струнами и читал Тегмарка. И молчали, конечно же, не по конспирологической причине или солидарности научных работников, которой никогда не существовало в мире научной конкуренции. Причина была проста, и Розенфельд озвучил ее, уже не испытывая сомнений.
- Создав струны из математических структур, доктор Бохен пожертвовал собой. С его смертью мир изменился безвозвратно. Изменились все. Изменилась память. Вы помните, что это было, но не помните - что именно. Вы помните текст письма Бохена, но не помните, какой именно текст вы помните. Вы помните, что эксперимент возможно было провести только один раз, и только один раз наблюдать результат.
Ставракос залпом допил кофе, поставил чашечку на блюдце - в самый центр, - и согласно кивнул. Он не собирался юлить, лгать, он говорил правду вчера и сегодня.
- Математических структур бесконечное множество, - сказал он, - и повторение попросту невозможно. Вероятность этого тождественно равна нулю.
- Да, - сказал Розенфельд, содрогнувшись. Мысленно - конечно, только мысленно. Он сидел в кресле в расслабленной позе, держал в руке блюдце с чашкой, ровно держал, чтобы чашка не упала и кофе не облило куртку, которую он не снял, хотя в кабинете было не просто жарко, а очень жарко. Или ему казалось? Он подумал, что на самом деле складывал пазл логически, как поступал всегда, раздумывая над экспертным заключением. Дважды пазл казался ему сложенным, дважды он ошибся, но те два сложенных и рассыпанных пазла не вносили внутреннего дискомфорта, а этот, реальный... Розенфельд не мог понять себя. Он боялся? Да, чувство страха определенно было, хотя глупо бояться сейчас, когда все, что могло произойти, произошло, и нет никакой возможности поправить. Даже до понимания причины произошедшего наука - он теперь думал о науке как о чем-то отвлеченном от его личного участия - доберется еще не скоро. Доберется конечно, уже подбирается, в будущем году НАСА вместе с европейцами запустит новый орбитальный телескоп, втрое больше по светосиле, чем даже "Уэбб", чудо современной техники. И тогда...
И что тогда?
- Маленький шаг человека, - неожиданно процитировал Ставракос, - и огромный шаг всего человечества.
Он произнес известную фразу так, будто повторял ее много раз, она навязла и опростилась, он вынужден был повторять ее для себя, а сейчас повторил для Розенфельда, давая понять, что шаг сделан, действие произведено, изменить ничего нельзя, и хватит об этом.
Розенфельд хотел полной ясности.
- Сердце доктора Бохена не выдержало усилия? Он... надорвался?
Брови Ставракоса поползли вверх.
- Усилия? - удивленно переспросил он. - Не требовалось никакого усилия - физического, я имею в виду.
- Мысленного, - уточнил Розенфельд. - Только выбор и воля.
Он представил, о чем думал в тот момент доктор Бохен, как он волновался, когда делал выбор, совершал маленький, попросту микроскопический шаг, как билось его сердце, как он был напряжен, хотя - да, то, что он собирался сделать, физического усилия не требовало. И сделал. Провел эксперимент. Эксперимент, который в этой вселенной можно было провести один-единственный раз. И никогда больше. Потому что...
- Яйцо можно разбить только раз, - сказал он. - И это очень легко.
- Легко... - пробормотал Ставракос. - Гораздо труднее, чем сотворить Вселенную.
Ну вот, с удовлетворением подумал Розенфельд. Слово сказано.
- Можно мне еще раз взглянуть? - Розенфельд показал взглядом.
Ставракос взглядом показал согласие.
На листке бумаги было написано: "Не нужно усилий. Только понимание и воля".
Да, понимать - обязательно.
- Могу я сфотографировать? - спросил Розенфельд.
Ставракос пожал плечами.
Розенфельд сделал фотографию - пять раз, под разными углами.
- Нужно обладать немалой... - он помедлил, нет, "немалой" - не то слово, - бесконечно большой силой воли, чтобы принять такое решение.
- Бесконечно большой? - с сомнением переспросил Ставракос. - Хотел бы я посмотреть на ученого, который не мечтал бы проверить правильность своих выводов.
Розенфельд молча смотрел на профессора. Тот спокойно сидел в кресле, но пальцы постукивали по столешнице.
Да. Нет. Нет. Нет. Нет.
Но все-таки да - обсуждали.
Розенфельд поднялся.
- Я здесь в отпуске, - сообщил он в пустоту. Ставракос не пошевелился.
Розенфельд вышел и тихо прикрыл за собой дверь.
Когда он вошел в холл отеля, мисс Бохен сидела в кресле у журнального столика, на полу лежал небольшой темно-зеленый чемодан, в руке - пластиковый стаканчик. Уже пустой. Розенфельд подошел и сел напротив.
- Кофе здесь плохой, - сказала мисс Бохен, - из автомата. Вон там, - показала она взглядом.
- Вы улетаете?
- Мне здесь нечего больше делать. Джерри нет. А память всегда со мной. Вы, - она помедлила, - вы тоже улетаете?
- Да. Отпуск оказался коротким.
Она кивнула.
- Я пойду, - сказал он неуверенно.
Мисс Бохен промолчала. Она ждала других слов? Взгляд она так и не подняла.
Опять собирался дождь. Как вчера. Странная погода: днем тепло и солнце, вечером холодно и дождь. Туча нависла над парком, как плоская темная крыша недостроенного дома - с дырами, сквозь которые пыталось просочиться темнеющее небо, и даже солнце изредка проглядывало, будто проверяя, все ли в порядке там, внизу.
Розенфельд расплатился за номер, проверил по аппликации в телефоне, зарегистрирован ли билет, все было в порядке, да и могло ли быть иначе?
Розенфельд заказал такси к зданию Департамента математики - хотел пройти мимо скамейки, на которой они с Джейн сидели днем. Почему-то на ум пришло библейское: "На берегу реки они сидели и плакали..."
На скамейке полулежал молодой человек, подложив под голову рюкзак, и читал толстую книгу, держа ее навесу над глазами. Неудобно. Тяжело. Странно поступают люди.
Бауэр позвонил, когда Розенфельд садился в такси. Он захлопнул дверцу и ответил на звонок прежде, чем телефон успел перекинуть вызов на автоответчик.
- Я хотел сказать...
- Я знаю, - перебил Розенфельд. - Я говорил с мисс Бохен.
- Но вы не можете знать...
- Я знаю, - мягко повторил Розенфельд.
- О том, что Джеремия создал именно нашу Вселенную?
- Нашу - в частности.
- В частности, говорите? - Голос Бауэра стал настороженным. - То есть вы поверили в...
- Это не вопрос веры, - сухо сказал Розенфельд. - Все, что произошло потом, - доказательство.
- Потом?
- Жизнь между смертями.
- Вы о письмах... - Бауэр вздохнул.
- Вы сказали: о письмах, профессор. Не о письме. Множество вселенных. Мультиверс. Именно его сотворил доктор Бохен из математических структур. Письма - доказательство.
- Гипотеза. - Бауэр вздохнул еще раз. - Аргумент, согласен. Не доказательство.
- Профессор Бауэр, - Розенфельд старался говорить без эмоций, но они все равно прорывались сквозь его напускное равнодушие, - я эксперт, а не следователь. И свою работу эксперта я проделал, уверяю вас.
- Будете докладывать начальству? - отчуждение, звучавшее в голосе Бауэра, стало таким очевидным, что Розенфельд отодвинул телефон от уха: будто темная энергия, разгонявшая Вселенную, выплеснулась концентрированным комком.
- Я эксперт, - повторил Розенфельд и не удержался от встречного вопроса: - Вы же... или кто-нибудь из коллег... профессор Ставракос, например, не собираетесь подавать заявление в полицию?
Он "увидел", как Бауэр удивленно поднял брови и потянулся за палкой.
- Нет. - Ответ был коротким и определенным.
- И статью с описанием эксперимента доктора Бохена писать не будете?
Розенфельд знал ответ, но хотел услышать. Все-таки возможны были два варианта. Нет, статью писать не будем. Или: не было никакого эксперимента. Нет и нет.
Бауэр отключил связь, не попрощавшись.
- Вам к какому терминалу? - спросил водитель.
Розенфельд взглянул на аппликацию.
- К первому.
Сильверберг позвонил, когда Розенфельд стоял у информационного табло и искал номер стойки регистрации рейса на Бостон.
- Когда тебя ждать? - поинтересовался старший инспектор. - Кстати, - добавил он, - если прилетишь не очень поздно, заезжай, Мэгги приготовила телячьи отбивные, поужинаем, и ты расскажешь о своем отпуске.