- Она просто тоненькая как тростник...
- Сеньора! - Хуана Родригес испуганно зажала себе рот ладонями, стараясь не проговориться. - Ей необходимо хорошо питаться. Насыщенно, чтоб и кровь была нормальной и кости. Сейчас ни того, ни другого я не вижу. Больше того, у нее сильное отставание в росте от других детей. Да, она может подтянуться, добрать нужное в любой момент, но, чтобы вырасти, надо питаться: говядина, сыры, желательно, твердые, много фруктов, клетчатки, особенно, яблок...
- Но... доктор, простите, на какие деньги? Все, что у нас было, мы вам отдали... - едва слышно произнесла сеньора Родригес. - Мы просто не можем сейчас этого себе позволить. Сама Моника и так помогает мне в лавке, муж перерабатывает на заводе, я уволила помощницу, чтоб сэкономить... простите.
Он замолчал. Внезапно затихла и его собеседница. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, пока доктор не произнес:
- Мел.
- Что, простите?
- Я спрашиваю, она ест мел?
- Но как же... откуда. Хотя да, вы правы, их классная дама говорила мне, что дочка таскает и грызет... это так опасно? Когда я спрашивала с нее, Моника говорила, что сама не понимает, что делает.
- Это ей необходимо. Мел, зубной порошок, да хоть известка или штукатурка. Словом, все, содержащее кальций. У вас же лавка канцтоваров, вот и дайте ей...
- Вы серьезно?
- Пока она сама не начала таскать. Организм требует, несмотря на все ваши запреты и наставления. А ей только на пользу.
- Но я ничего не хотела. Простите, доктор, сама не знаю, что делать. Она ведь не хочет толстеть, как я, как мы, она же вся в танце, любит, обожает фламенко, я ей говорила, что костюмы стоят уйму денег, но она... - Ашенвальд не пошевелился. - Да я... как скажете, доктор.
Она вдруг разом сникла, ровно воздух выпустили. Замолчала, опустив голову. Потом едва слышно произнесла:
- Она очень любит танцевать, когда еще не могла даже, все пыталась. А вы для нее - и потом вот так.
- Я не отбираю. У вас в роду..., - он вспомнил результаты исследований и осекся. - Да вот еще, донна Хуана. Моника ведь ваша приемная дочь? - Вошедшая была настолько ошарашена вопросом, что лишь кивнула. - А кто ее отец, знаете?
- Н-нет, но как вы....
- Неважно. Жаль, что так.
Она вытянулась через стол.
- Понимаете, мне ни на кого не хочется думать, но нам ее подбросили. Да-да, доктор, не в приют, именно нам. А я, мы с мужем, приняли, понимаете как, у нас не было детей, наш тогдашний лекарь сообщил, что у меня какая-то деформация, что нам будет сложно даже зачать, а тут, понимаете, это как дар с небес, - все это она произнесла едва не на одном выдохе. И всхлипнув, продолжила: - А потом родился Рауль, такой миленький, маленький, солнце мое ненаглядное. А после у нас был Хорхе, он всего-то полгода прожил, потом выкидыш, но вы же знаете. Но мы...
- Не вздумайте.
- Не понимаю.
- Больше не рожать! - голос Ашенвальда зазвенел металлом. Почему-то вспомнилось, вот прежде, в Германии, он мог бы просто поставить печать, как лечащий врач, как специалист, и на этом бы все закончилось. А тут надо объяснять, доказывать, убеждать. Они же католики, они не могут, их не поймут, в конце концов.
- Но муж... - сеньора понизила голос до едва различимого шепота. - Он ведь требует. Говорит, это его право и долг, да и потом, как же от божьего дара отказаться. Каким бы ни был, но ведь ребенок это дар. Я за ним хоть до конца дней буду ухаживать.
- Если выживет, он вас возненавидит.
- Грех вы говорите, доктор. Я, меня вы можете убедить, но муж, он ведь не поймет...
- Я дам направление к своему знакомому доктору Риберу из Росона, он отличный гинеколог, поставит вам внутриматочную спираль, новейшую, модели Липпса. На десять лет. Мужу скажете, что это я вас отправил на обследование, напишу ему записку. У него частная клиника, даже если поедете с сестрой, никто ничего не узнает. Вам ведь тридцать восемь, донна Хуана. В этом возрасте, да вообще после двадцати пяти, в яйцеклетку... - он посмотрел на нее, покачал головой, заговорил иначе: - Все ваши болезни, наследственные и хронические, все приобретенное за годы жизни, все это перейдет младенцу. Вы понимаете, на что его хотите обречь?
Она молчала. Потом закивала, вновь не произнося ни слова. И вдруг резко устремившись вперед, попыталась поцеловать ему руку - точно епископу, осенявшему ее знамением. Ашенвальд содрогнулся, едва успел отдернуть пальцы. Донна Хуана все же вцепилась в них, долго жала.
- Муж меня замучил - почти каждый вечер. Вроде бы так устает, а все равно.... А я сама после стольких выкидышей уже боюсь, вдруг что.... Или как с Хуаном случится...
Доктор невольно улыбнулся. И не откладывая в долгий ящик, принялся писать адрес клиники и направление.
- О деньгах больше не беспокойтесь, я сообщу в Буэнос-Айрес про вашу дочь, что занимаюсь исследованиями наследственности. Мне пришлют грант, а вам больше не придется волноваться за оплату лечения... - и вздрогнул, едва не уронив "вечную ручку".
Руку она все же поцеловала.
- Вы здорово припугнули старую сеньору, - произнес, улыбаясь Пашке. - Теперь вовсе от Моники не отстанет.
- Думаю, вырезку давать будет, да хоть мясной фарш или фрикадельки, - Ашенвальд не поддержал ассистента. - Меня больше интересует отец Моники. Очевидно, кто-то из родичей, но мамаша рассказывать не желает. Придумала какую-то историю и...
- Но это правда. Ей действительно подбросили. Да, возможно, кто-то из тутошних, может, она даже знает, кто. Но факт имел место быть. А почему вам так необходимо знать это, доктор?
- Сколько раз просил, называй меня Пауль, - Франц в очередной раз охотно кивнул; уже три года при нем, а все никак не решается. Много чего не решается. Ражий, красивый, статный, да еще при такой профессии, а по натуре стеснительный до багровых ушей. Девушки на него вешаться готовы гроздьями, а он все не подойдет, даже после мессы, когда сам бог велел молодым встречаться. Или в клубе на танцах. - Последнее время, как ты знаешь, я занимаюсь исследованиями "бутылочных горлышек" народов и наций. Наш городок яркий тому пример. Сам посуди, в нем проживает около пяти тысяч человек, этой популяции хватит за глаза для успешного развития вида, - сам не заметил, как перешел на казенный язык учебника биологии, - но нет. Аборигены старательно дистанцируются в подвиды, и не желают скрещиваться друг с другом. У нас проживают индейцы, самые неохотно вступающие в межнациональные связи, потом валлийцы, буры, немцы и испанцы. Беглецы от Франко охотно растворились в тутошнем населении, остальные предпочитают выбирать из своих. И результат налицо. Близкородственные связи даже среди латинского населения. Я предполагаю, что городок был основан маленькой группкой или вовсе одной семьей и с тех пор размножался только внутри себя. На примере Моники видно, к чему это может привести. Вот поэтому мне нужен ее отец. Хотя найти его будет трудновато, Родригесов тут полгорода.
- Чтоб сопоставить спектрограммы?
- Да, найти общие болезни, - Ашенвальд вздохнул. - Кажется, когда-нибудь всякой нации приходится проходить через такой вот выбор. Либо смешение и возможное растворение в чужой культуре, языке, вере, либо очищение от всего наносного и вполне вероятная деградация.
- Вы сейчас об арийской расе?
Доктор кивнул, вздохнув: в свое время этим вопросом он занимался почти десять лет.
- Но ведь по принуждению, - тут же заявил Пашке. Ашенвальд усмехнулся, если б все было так просто, как говорит его ассистент, слишком молодой, чтоб делать скоропалительные выводы, слишком горячий, чтоб не делать их.
- Я сам выбрал специальность и определил для лаборатории род занятий. Мы искали надежное противогриппозное лекарство, без множественных побочных эффектов, без...
Он замолчал на какое-то время. Случай или настойчивость? Но препарат они нашли. Он охотно справлялся с вирусами гриппа, создавая надежный иммунитет у больных, даже в самых тяжелых случаях. А помимо этого, боролся и с другими паразитами, забиравшимися в клетку. Собственно, на основе белка, выделяемого лейкоцитами, лаборатория и создала первые препараты. Пусть новое лекарство не боролось с вторжением напрямую, но запускало процесс индикации, а так же способствовало мгновенному срабатыванию иммунной системы организма. Других препаратов почти не требовалось, лечение велось уже самими лимфоцитами и натуральными киллерами на основе программируемого уничтожения зараженных клеток и встраивания вместо них здоровых. Это казалось фантастикой, это и было чем-то, из ряда вон выходящим. Но невероятно действенным. Не только грипп или еще какая-то простудная зараза, но и желтуха, краснуха, а в отдельных случаях папилломы, бластомы и прочая мерзость у больного довольно легко излечивались. Ашенвальд тогда предположил, что альфаферонин - так он назвал препарат - способен работать и с онкологией, пусть и консервативно, и на ранних, редко когда регистрируемых случаях. Но ведь до сих пор лекарства от рака не существует. Они могли, года за три-четыре, если б поднапряглись, создать что-то, хотя бы индикатор. Жаль, не случилось. Их лабораторию в конце сорок четвертого разбомбили союзники, первый раз в октябре, но они продолжали, работать, а вот второй раз...
- Над вами стояли эсэсовцы и их руководство контролировало ход ваших действий, - снова Пашке со своими догадками, впрочем, верными. Действительно, лаборатория принадлежащая рейхсминистерству здравоохранения и производящая жизненно важный для страны препарат, пусть поначалу и в очень малых объемах, действительно имела не просто множество ушей и глаз по всем цехам и лагерям. В его отделе работал человек, перед которым Ашенвальд обязывался отчитываться раз в неделю - по довольно странным показателям. Что они еще наоткрывали за истекшие семь дней для здоровья арийской расы? Доктор был вынужден писать докладные записки, представляя по всей форме важность их работы для НСДАП, для курирующих их людей из СС, да для всей нации, в конце концов.