- Да? Пожалуй, я должен уточнить это у самой госпожи Боулз или у мистера Джозефа. Вас не затруднит принести моё пальто? Ах да, и не могли бы вы передать Уикему, когда он закончит звонить в колокол, что я хочу видеть его?
Холл второпях вышел.
Через час он вернулся и обнаружил ждущего его Уикема.
- У меня есть к вам поручение, Уикем, - объявил преподобный, сбрасывая пальто, - и не слишком много времени на его исполнение.
- Хорошо, сэр, - ответил Уикем, - крипта, конечно же, будет открыта...
- Нет-нет, у меня для вас другое задание. Покойный сквайр, как меня уверили, требовал, чтобы его тело не погребали в алтаре. Нужна могила в земле, по северной стороне погоста. - Речь Холла прервалась невнятным восклицанием клерка. - Что-что?
- Прошу прощения, сэр, - выпалил потрясённый Уикем, - но верно ли я вас понял? Не в крипте, вы сказали, а по северной стороне? По северной? Э-э-э... Покойный джентльмен не иначе как бредил в горячке.
- Да, мне это тоже кажется странным, - согласился Холл. - Но мистер Джозеф сообщил, что такова воля его отца - вернее сказать, отчима, - и она неоднократно была ясно выражена ещё в ту пору, когда он не жаловался на здоровье. В землю и не под церковной крышей. Вы, верно, знаете, что у покойного сквайра имелись свои причуды, хотя он никогда не поверял их мне. И ещё одно, Уикем. Без гроба.
- О боже, боже мой, сэр! - отозвался Уикем, поражённый ещё более. - Ох, пойдут дурные пересуды, точно пойдут, а как разочарован будет Райт! Я знаю, он отобрал хорошей древесины для сквайра и берёг её несколько лет.
- Ну что ж, возможно, семья так или иначе возместит это Райту, - сказал пастор с некоторым раздражением. - Но вы должны выкопать могилу и подготовить всё необходимое - не забудьте взять факелы у Райта - завтра к десяти вечера. Не сомневаюсь, что за старания и расторопность вас ждёт вознаграждение.
- Очень хорошо, сэр. Если таковы распоряжения, то я приложу все усилия к их выполнению. По пути отсюда, сэр, мне следует передать поручение женщинам, чтобы отправлялись в усадьбу обряжать покойника?
- Нет. Об этом как будто бы - даже уверен - разговора не было. Мистер Джозеф, несомненно, пошлёт за ними, если возникнет необходимость. У вас и без того достаточно дел. Спокойной ночи, Уикем. Я заполнял приходскую книгу, когда пришли эти скорбные вести. Не думал, что придётся добавлять ещё и такую запись.
Всё было подготовлено подобающим образом. Процессия с факелами двинулась от усадьбы через парк по липовой аллее на вершину пригорка, где стояла церковь. Там собралась вся деревня, а также те из соседей-помещиков, которых успели вовремя оповестить. Спешка ни у кого большого удивления не вызвала.
Предписанных законом формальностей тогда не существовало, и никто не упрекал несчастную вдову в излишне торопливом погребении умершего супруга. И вряд ли её ожидали увидеть в похоронном шествии. Из присутствовавших ближайшим родственником был её сын Джозеф - единственный отпрыск от первого брака с Кэлвертом из Йоркшира.
А со стороны сквайра Боулза определённо не было родни, которую стоило бы сюда звать. По завещанию, составленному во время второго брака сквайра, всё доставалось вдове.
И что же включало это "всё"? Самое очевидное - земля, дом, мебель, картины, столовое серебро. Непременно были бы и денежные накопления, но помимо нескольких сотен в руках доверенных лиц - честных людей, не растратчиков - наличных вовсе не осталось. Притом что Фрэнсис Боулз долгие годы получал хорошую ренту, а траты умел сдерживать. Впрочем, за ним не водилось репутации скряги; он держал богатый стол и всегда имел в распоряжении деньги на умеренные расходы своей жены и пасынка. Джозефу Кэлверту было положено щедрое содержание и в школе, и в колледже.
Но как же тогда сквайр распорядился своим состоянием? Поиски в доме не обнаружили тайных кладов; ни один из слуг - как старых, так и молодых - не припомнил, чтобы встречал сквайра в неожиданном месте в неурочный час. Нет, госпожа Боулз и её сын пребывали в изрядном замешательстве. Потому они однажды вечером сидели в гостиной, обсуждая этот вопрос по двадцатому разу:
- Джозеф, ты снова просматривал его бумаги и книги, не так ли?
- Да, мама, и снова тщетно.
- О чём же он вечно писал и почему отправлял письма мистеру Фаулеру в Глостер?
- Ты же знаешь про его одержимость промежуточным состоянием, где пребывают души умерших. Вот чем увлечены были тот и другой. Последнее, к чему он приложил руку - это письмо, которое так и осталось не закончено. Сейчас покажу... Верно, в нём та же самая песня.
"Почтенный друг! Я делаю постепенные успехи в исследованиях, хоть и не вполне понимаю, насколько нашим источникам стоит доверять. Вот на днях мне встретилось утверждение, что недолгое время после смерти душа находится под властью неких духов, Рафаила и ещё одного, чьё имя Нарес, если я правильно разобрал; однако умерший остаётся ещё настолько близок к состоянию жизни, что молитвой, обращённой к двум этим духам, будет явлен живущему и откроет ему истины. Явиться он должен обязательно, если вызван правильно, в точности тем способом, что изложен в описании эксперимента. Но когда он предстанет и разомкнёт уста, может случиться, что призывавшему его раскроется много большее, чем сведения о запрятанном сокровище, на которые возлагались упования - подобные запросы отмечены как первейшие. Впрочем, лучше будет отослать тебе всё, приложив к этому письму; выписки из книги алхимических рецептов, что получена мною от доброго епископа Мура".
Тут Джозеф остановился и без пояснений вперился в бумагу. Молчание длилось дольше минуты, после чего госпожа Боулз, вытянув иглу из своего рукоделия, кашлянула и спросила:
- Больше ничего не написано?
- Нет, мама, ничего.
- Нет? Весьма странно. Ты когда-нибудь встречал мистера Фаулера?
- Да, раз или два, пожалуй - в Оксфорде. Он вполне добропорядочный джентльмен.
- Вот что я думаю, - произнесла госпожа Боулз. - Самым правильным будет ознакомить его с... с тем, что произошло: они же были близкие друзья. Да, Джозеф, тебе непременно следует это сделать - так ты узнаешь разгадку. И, в конце концов, письмо адресовалось Фаулеру.
- Ты права, мама, я не стану это откладывать. - И Джозеф тотчас сел за сочинение письма.
Между Норфолком и Глостером сообщение было небыстрое. Однако письмо отправилось, и в ответ прибыл внушительный свёрток, изрядно увеличив число вечерних разговоров в обшитой панелями гостиной. По завершении одного из них прозвучало:
- Этой ночью? Если ты уверен в себе, отправляйся по окольной тропке, через поля. Да, и возьми эту тряпицу, пригодится.
- Что за тряпица, мама? Платок?
- Да, что-то вроде. Какая разница? - После чего он вышел через садовую калитку, а она осталась на пороге, задумчиво прижав ко рту ладонь. Когда рука опустилась, женщина проговорила вполголоса:
- И зачем я тогда так спешила? Это же платок, который нужно было положить ему на лицо!
Стояла беспросветная ночь, весенний ветер шумно задувал в чёрных полях - достаточно шумно, чтобы заглушить любые возгласы и призывы. Если призыв и был, то не слышалось ни голоса того, кто просил ответить, ни - тем более - того, кто внимал.
Ранним утром мать вошла к Джозефу в спальню.
- Подай мне платок, - попросила она. - Прислуге не нужно его видеть. И рассказывай, рассказывай скорее!
Джозеф сидел на краю постели, закрыв лицо ладонями. Он обратил к матери покрасневшие глаза:
- Мы не сможем зажать ему рот, - сказал он. - Почему, во имя Господа, ты оставила его лицо открытым?
- А что я могла поделать? Ты сам знаешь, как я торопилась в тот день. Но ты хочешь сказать, что видел его?
Джозеф только простонал и снова утопил лицо в ладонях. Затем объявил тихим голосом:
- Он сказал, что ты тоже должна с ним увидеться.
Всхлипнув от ужаса, она ухватила кроватный столбик и крепко стиснула.
- Ох, он и разгневан! - продолжал Джозеф. - Я уверен, он всё это время ждал. У меня едва язык не отнялся, когда я услышал звериное рычание.
Он вскочил и зашагал по комнате.
- И что мы можем сделать? Он ничем не скован! Я не осмелюсь встретиться с ним. Не осмелюсь глотнуть отравы и пойти к нему. И я не выдержу здесь ещё одну ночь! Ох, зачем ты это натворила? Мы же могли подождать...
- Тише! - сказала его мать пересохшими губами. - Всё из-за тебя, и тебе это известно не хуже, чем мне. Впрочем - что толку в препирательствах? Послушай, осталось всего шесть часов. Денег хватит, чтобы пересечь воду: это для них неодолимая преграда. До Ярмута рукой подать, и я слышала, что оттуда по ночам отплывают суда в Голландию. Встретимся в конюшне. Я скоро буду готова.
Джозеф уставился на неё:
- А что подумают местные?
- Что? Разве ты не можешь сказать пастору, что до нас долетели слухи о собственности в Амстердаме, на которую мы должны заявить притязания, иначе её потеряем? Иди, иди; а если не хватает духу, то оставайся здесь на следующую ночь.
Он содрогнулся и вышел.
Вечером, после наступления темноты, на постоялый двор у пристани Ярмута ввалился моряк. Там сидели мужчина и женщина, возле ног которых громоздились седельные сумки.
- Вы готовы, сударыня и джентльмен? - спросил моряк. - Судну отходить через час, и один мой пассажир уже на причале. Вся ваша поклажа? - Он подхватил сумки.
- Да, мы путешествуем налегке, - ответил Джозеф. - Много ли желающих отплыть с вами в Голландию?
- Нет, ещё лишь один, - сказал лодочник. - И он тоже вроде как налегке.
- Вы его знаете? - спросила госпожа Боулз. Она положила ладонь на руку Джозефа, и оба они остановились в дверном проёме.
- Отчего ж нет? Хотя он закрыт капюшоном, я вмиг его узнаю при встрече. У него такой чудной выговор. Вы, чай, тоже с ним знакомы - так сдаётся мне по его словам. "Иди-и же и вы-ытащи их, - велел он. - А я подожду их здесь". Так он сказал, но сейчас наверняка спешит сюда.
Отравление мужа считалось в ту пору "малой изменой", то есть тяжким предательством, и виновных женщин, задушив, сжигали на костре. В судебных отчётах Норвича есть запись о женщине, с которой так обошлись, и её повешенном сыне - наказание постигло их после того, как они сами сделали признание пастору своего прихода, чьё название мне оглашать не следует, поскольку всё ещё не найден спрятанный там клад.