Гибель Миракля оставила вестянскую элиту равнодушной. Только оголтелые технари поспешили доложить Хранителю Законов об успешном испытании сверхчистого оружия – «луча гуманности».
Следующее столетие промелькнуло незаметно. В перетасовке социокультурных установок возникли новые тенденции. Октава уже притязала на гегемонию в галактическом масштабе, и Координаторы были не прочь повздыхать о справедливости, морали и превышении полномочий некоторыми чиновниками Ведомства безопасности генофонда.
В качестве одного из актов очищения был разыгран откровенно пропагандистский спектакль «Дело о цивилизации Миракль». Кворум Координаторов заявил, что отныне все попытки организованных элитарных банд опорочить идеалы «Взрывающегося Тысячелетия» будут беспощадно караться. Многим казалось, что в истории Октавы наступил решительный поворот к лучшему. Повсюду только и говорили о «подозрительной ошибке технарей», о варварстве и геноциде. Следствие по делу Миракля было организовано масштабно. Привлечены лучшие эксперты, специалисты по социальным аномалиям. Вскоре, однако, следствие зашло в тупик. Время разорвало связующие нити, которые вели к ядру преступления. Наладчики «луча гуманности» частью давно исчезли в лабораториях генной инженерии, а создатели космического скальпеля пополнили «Пантеон бессмертных». Эти аудиовизуальные призраки молчали о своем прошлом и восхваляли прелести электронного бессмертия. Программисты Пантеона бессильно разводили руками, сокрушаясь по поводу несовершенства техники эго-консервации.
Решено было попытаться частично реплицировать погибшую цивилизацию Черного карлика. И хотя это было дорогое удовольствие, провинции поддержали расточительный проект.
Пришлось переоборудовать комплекс «Торраксон». Координаторы обсуждали, кому можно поручить столь щекотливое дело. Тогда и вспомнили об Арновааллене. Капитану-наставнику доверяли, но все равно были предприняты меры, исключавшие моральные колебания опытного репликатора.
Так произошла единственная встреча Арновааллена с Сиэленом – Экспертом-хранителем Законов. Капитан всегда с удивлением вспоминал подробности той странной высочайшей аудиенции…
…Ночь. Аллеи Бозры, полные шелеста, аромата, пронзительных криков мерцающих птиц. Молчаливые стражи вели его все дальше, и вскоре он уже задыхался под тяжестью парадного мундира.
Аллея внезапно оборвалась. Они стояли на поляне перед беседкой, густо увитой ползучими растениями. У входа стоял Криб в тонком нитридном скафандре. Он приветствовал капитана и предложил следовать за ним.
Арновааллен почувствовал боль от сомкнувшего на руке обруча психоконтроля. Капитан инстинктивно дернулся.
– Не волнуйтесь, – сказал Криб. – Таково правило внутреннего этикета.
Скованные цепью, они с церемонными поклонами вошли в скромную беседку. Хранитель Сиэлен сидел на грубой, почерневшей от времени скамье и, казалось, дремал, уронив голову на широкую грудь.
Арновааллен с трудом вспомнил начальные фразы приветственного рапорта и чужим хриплым голосом выпалил:
– Мудрый свет вашей беседки освещает путь, предначертанный идеями…
– Т-р-р… – пробормотал Сиэлен, открыв большие бесцветные глаза. Окинув Арновааллена холодным взглядом, он спросил:
– Много ли модников среди репликаторов вроде вас? Побрякушки, жетоны, бляхи, кружевной воротник…
Опытный Криб пришел на помощь:
– Парадная форма репликаторов. Стандарт восемьсот шесть дробь…
– Какое расточительство, – проворчал Сиэлен, расправляя складки поношенного, залатанного во многих местах плаща. – Признайтесь, капитан, вы наверняка порядочный гурман. У вас такое сытое выражение лица!
– Рацион «Пальта», – услужливо подсказал Криб. – Плюс гормональные инъекции.
– Так можно целиком превратиться в желудок. А ведь вы, капитан, имели заслуги перед Октавой… Полагаю, что в процессе репликации социума Миракль вы проявите благоразумие и выдержку. Помните, что природа космогенеза способна ставить перед разумом цели, достижение которых требует выхода за пределы морали, всегда ограниченной рамками времени и условий. Поэтому жертва всегда чиста и беспощадна.
– Я… – хотел было ответить Арновааллен, но Сиэлен перебил его:
– Прекрасно, ступайте. Помните: «дело Миракль» может открыть вам путь в «Пантеон бессмертных». Криб, проводите капитана.
Они вышли из беседки, и Криб отстегнул обруч психоконтроля.
– Вам повезло, капитан, – сказал он почти мечтательно. – Это была историческая беседа. Воспоминание на всю жизнь. Это полная внутренняя свобода, конец всех сомнений.
– Вы правы, – согласился Арновааллен, потирая онемевшую кисть…
…Да, это было давно, но даже сейчас, ожидая начала репликации, помня о предстоявшей инспекции «Торраксона», капитан ощущал боль от тугого браслета. После высочайшей аудиенции жизнь его до крайности осложнилась. О капитане говорили с восторгом, а думали с ненавистью. Ему перестали доверять друзья. Даже Каргоарлос впал в уныние и откровенно высказывал мрачные предположения. Особо острые разногласия с теоретиком начались после того, как поступили секретные кадры палеохроники, необходимые для репликации социума Миракль. Они оказались частично фальсифицированы, исчезли все данные об «играх фейм-миров».
– Я ухожу в тень, – сказал Каргоарлос. – Мои идеи распродали, расхитили, изуродовали. Я знал об этом, но был спокоен, зная, что истина независима от воли. Теперь я лишился даже последнего убежища – забвения. Координаторы не допустят достоверной репликации Миракля. Наше время прошло, Арновааллен.
Капитан понимал теоретика, но жизненная позиция Каргоарлоса была для Арновааллена неприемлема. Да, его бросили в грязное дело как подставную персону, украшенную старыми регалиями и не способную на новые подвиги. Но Координаторы не учли, что развитие науки рождает новые средства, новые методы решения труднейших практических задач. Они не могли знать, что сброшенный со счетов теоретик может открыть эффект самофокусировки аттрактора и тем двинуть технику репликации за горизонт.
Оказавшись на «Торраксоне», Арновааллен не допускал возможности для сомнений. Главной стала борьба за время, в течение которого теория Каргоарлоса разрешала адекватную сборку искусственных структур, двигавшихся в пространстве в виде горячей плазмы. Пока эта оболочка была тонка и двигалась без торможения, она сохраняла последовательность точечных узлов – связей векторов и масс.
Между тем чиновники из Ведомства безопасности генофонда расчетливо затягивали сроки начала монтажных работ, собирали всякий сброд в рабочие команды. В их глазах Каргоарлос был мелкой личностью, «утратившей асимптотическую устойчивость». В истинность идей Каргоарлоса верил только капитан и его ученики Ингобертан, Симплимаус, Берильор, Рунаморено – они пойдут первыми в центр репликации, восстановят варварски уничтоженный сектор жизни.
…И все же Арновааллен волновался. После ухода секретаря Ратцоатля он подумал, что все еще не знает о последних сомнениях молодых репликаторов. Наверняка у них были сомнения, он сам приучил их сомневаться… Нужна честная, открытая беседа без уловок и мысленных оговорок.
– Вот мы и вместе, – сказал Арновааллен, когда все собрались в его кабинете. – Помните наш уговор?
– Да, – подтвердил контактор Симплимаус.
– Но говорить здесь… – удивился Берильор, оглядываясь.
– Вот уж чего не ожидал! – рассмеялся капитан. – «Торраксон» – старый добротный комплекс на списании. Построили его в те времена, когда резиденция капитана-наставника была неприкосновенна. Здесь двойной контроль на средства подслушивания.
– Хорошо, – Симплимаус. – У меня появились сомнения, когда нас доставили на «Торраксон». Ржавые отсеки, дефектные крибы, сброд… Здесь следят за каждым шагом. Не представляю, как нам удастся пробиться сквозь все фильтры.
– А я не считаю положение безнадежным! – вспыхнул Ингобертан. – Настоящие трудности будут в центре аттрактора. Даже если все получится, возникнет вопрос: «Какими мы оттуда вернемся? Что ждет нас в будущем?» Миракль столетиями был пугалом, космическим злом, осквернением космогенеза. Есть сведения, что «фейм-миры» работали на деструкцию сознания, полное разложение морали, творческого инстинкта. В центре аттрактора мы окажемся под мощным давлением этих структур. Не рискую говорить больше этого. Остальное, наверно, скажет Рунаморено.
Арновааллен вопросительно посмотрел на космоархеолога.
– Хорошо, я скажу, – неуверенным тоном начал тот. – Имеем ли мы моральное право восстанавливать центры сознания только для того, чтобы учинить им жестокий допрос, зная, что им вторично придется пережить невыразимый ужас разрушения? Не слишком ли это высокая плата за то, чтобы эго-копии нескольких негодяев вычеркнуть из списков «Пантеона бессмертия»?
«Он тысячу раз прав, – думал Арновааллен. – В сущности, репликация – изощренное варварство. Восстановить, чтобы уничтожить…»
Вслух он сказал:
– Ваши сомнения не лишены оснований. У нас действительно нет энергорезерва, и возможен срыв аттрактора. Природа «фейм-миров» загадочна. Не исключено, что группа кристаллизации окажется в опасной зоне. Но все это можно решить технически. Труднее ответить на вопрос Рунаморено. Он прав: техника репликации содержит парадокс – она способна восстановить прежние состояния сложных систем, но только те, что непосредственно связаны с моментом разрушения. Ужас смерти, пережитый в силу объективных причин, представляется сверхжестокостью, если его повторить в чисто экспериментальных или юридических целях. Но от того, что так было всегда, не следует, что так будет и дальше. Здесь наш дорогой Рунаморено впадает в противоречие…
Это моя последняя работа, последняя строка в биографии капитана Арновааллена. Но это также последняя жертва, которую принесут репликаторы. Идеи Каргоарлоса – окончательное решение противоречия между знанием и жестокостью. Что такое самофокусирующийся аттрактор? Это зерно, из которого, подобно растению, может полностью восстановиться погибший мир. Восстановиться, чтобы жить миллионы лет, не зная страха исчезновения.