Еще до знакомства с сочинениями Ибн Эзры Марушка часто повторяла слова российского поэта Максимилиана Волошина, что для гармоничного развития человечества, каждая последующая стадия развития науки непременно обязана уравновешиваться поднятием на следующую стадию развития Любви. С годами у Марушки все четче очерчивались представления о том, что наука по своему характеру зачастую требует от нас узости подходов, в то время как Любовь расширяет в нас приятие всего сущего. Зачастую Марушке хотелось делиться своими открытиями, наблюдениями и размышлениями на эти темы, но у нее никак не получалось начать их записывать. Сегодняшним читателям будет трудно поверить, но она годами мучилась из-за того, что не была в состоянии поведать свои заветные идеи даже сугубо личным дневникам. Нет, Марушка не боялась тютчевского утверждения, что «Мысль изреченная есть ложь». Она отчетливо понимала, что неполная правда и ограниченная возможность высказать себя, передавая свои чувства другим, вовсе не обязаны превращаться в искажение истины. Но стремление к целостности и к полноте картины постоянно порождали иллюзию непреодолимости барьеров. Так, стоило Марушке захотеть записать какую-либо мысль в дневнике, как ту же возникала серия вопросов:
– На каком языке писать? На том, что думаешь? На том, на котором написаны оригиналы строк, наведших тебя на эту мысль? Или же на том языке, который считается в данный исторический момент «лингва франка», т. е. общепринятым языком общения между людьми, говорящими на различных родных языках?
– Для кого писать? Для себя, чтобы потом, перечитывая, вспоминать самые необычные моменты? Быть ли при этом полностью откровенным или, наоборот, оставаться не в меру скрытным? Ведь порой люди так стесняются записывать в дневниках нечто личное, что подобно автору евангельских гимнов Чарльзу Уэсли или японскому поэту Исикава Такобуку и российскому композитору Сергею Прокофьеву, придумывают тайнопись, которую не смогли бы понять их близкие. Или лучше вообще обращать свои дневники в будущее, так беседуя с самим собой, чтобы через много веков вызвать интерес неизвестных тебе потомков к отжившему образу мышления, странным идеям, словам и устаревшим для них предметам обихода?
– Как записывать в дневниках слова других людей, с которыми ведешь мысленный диалог? Если писать в свободной форме, как на самом деле думаешь, тогда порой может посчастливиться писать то, что хочется, в тот момент, когда хочется это писать. Проблема в том, что при этом можно случайно допускать неточности. В итоге литературный стиль подачи зачастую воспринимается читателями несерьезно, как мифы или художественные домыслы. Напротив, академическая форма, требующая точности указания первоисточников, формулировок, годов изданий и страниц, отнимает столько времени для поисков конкретных ссылок и цитат, что из-за нее может полностью застопориться полет мысли. Марушке же менее всего было свойственно ограничивать свободу духовного полета, и ей всегда не терпелось поскорее понять, куда ведут ее мысли, и что они ей сулят. Даже когда она находила что-либо интересное, ей не свойственно было останавливаться подолгу на той или иной полюбившееся фразе. Наоборот, она еще быстрее пробегалась глазами по всей книге, чтобы в конце обрести свою собственную и порой оригинальную точку зрения. «Если бы я всегда заранее знала, на какую фразу захочу потом сослаться, то мне бы не нужно было читать всю книгу», – грустно подшучивала она. Но, дочитав всю книгу или статью, Марушка уже не хотела напрягать и без того усталые глаза, чтобы тратить дополнительные силы на перечитку. Ей всегда хотелось бежать дальше, начинать новые проекты или делиться своими мыслями не с бумагой, а с живо реагирующей аудиторией. В те дни на своих лекциях Мойра-Мара Делоне часто повторяла в привычном для нее напевном ритмичном стиле:
Любви слова не нужны –
Любят не слухом, а сердцем.
Слова – это брызги гигантской волны,
Выпаренной полдневным солнцем.
Помимо поиска нужных слов и подходящих для них языков, пожалуй, самыми тяжелыми вопросами, связанными с ведением упорядоченных записей или дневников, были проблемы частоты записей в них и отбора тех событий, которые стоило считать достойными сохранения для будущего.
– Думаете, что это так просто? – сокрушалась Марушка. Если да, то скажите сами, как часто вести записи в дневниках и что в них вносить? В отличие от тщательно продуманных автобиографий, дневники – это сумбурная подборка сиюминутных импровизаций, настроений и деталей, записанных в стенографическом стиле момента. Порой в них люди пишут о своих путешествиях, творческих порывах или необычных эмоциональных и духовных переживаниях. У одних записи говорят о политических катаклизмах или непривычных погодных условиях, а у других они превращаются в трогательные исповеди. Если вести регулярные записи редко, скажем, раз в неделю или раз в месяц, то это скорее будут не дневники, а мемуары или воспоминания. В записях подобного рода невозможно фиксировать впечатления такими, какими мы их впервые ощущали, потому что со временем мы невольно переосмысливаем, переоцениваем, или анализируем их по-новому. В итоге в отредактированных литературных «дневниках» стираются острые углы, и исчезают резкости, которые могли бы усложнить наши отношения с близкими, друзьями или властями. Но, с другой стороны, нам ведь в принципе не дано записывать события точно в момент их развития, ибо тогда мы погружены в алхимию мига, в сотворение действительности, а не сосредоточены на ее фиксации для будущего. Чем не новый принцип неопределенности Гейзенберга, обобщенный для одушевленной материи? Вот уж поистине «время творить действительность, и времена свидетельствовать о сотворенном»!
Так или иначе, годами Марушка прибегала к различным отговоркам и под различными предлогами не записывала абсолютно ничего ни о своей жизни, ни о размышлениях над ней. Перемены начались после шестидесяти трех лет. Поводом для них послужили странные параллели, которые Марушка все чаще проводила между собой и ставшим ее постоянным мысленным собеседником, Авраамом Ибн Эзрой. Оказалось, что и он до шестидесяти трех лет ничего не записывал ни о себе, ни о своих размышлениях над философскими или библейскими текстами. До этого возраста он замкнуто жил своей личной жизнью. Родился он в небольшом испанском городке Тудела, но много разъезжал по Европе и Африке и порой подолгу проживал в стольном граде тех дней Толедо. Женился, растил и воспитывал детей, понемногу писал стихи. Постоянным спутником жизни поэта была его легендарная бедность: за свою работу он никогда не получал оплату, а жил лишь на случайные подаяния меценатов. Его поэзия того периода почти не сохранилась, так как писал он, по всей видимости, на лингва франка тех лет, то есть на арабском языке.
Все это было близко и понятно Марушке, старавшейся любой ценой охранять детей и нашу семью от повышенного интереса к ней ее биографов. В действительности, порой цена была высока, так как Марушке приписывались абсолютно несвойственные ей поступки или идеи. Одни биографы называли ее, как и Ибн Эзру, «типичным неоплатоником», а другие приписывали ей эсхатологические и эзотерические идеи предшественника Ибн Эзры, Авраама Бар Хии. Юнгианская психо-астролог Лайза Рэд боготворила в Марушке черты «девственной служительницы Римской богини Весты», а скандально известный журналист и политик Владимир Худяковский обвинял Мару в том, будто на самом деле она сдала своих дочерей в детдом, а ее единственный сын скатился в наркотики и умер от передозировки. Вдобавок все они дружно надсмехались над нашим с Марой союзом, упоминая в статьях обо мне редкое английское слово «uxorious», что означало «чрезмерно любящий свою жену» муж. Не стоило бы, пожалуй, и упоминать об этом вздоре, если бы подобные беспочвенные домыслы не появлялись и у поздних биографов Ибн Эзры.
Постоянное накопление параллелей в жизни Марушки и Ибн Эзры приводило даже к тому, что наши друзья, такие как известный поэт Симха Грустилин, видели в Ибн Эзре «альтер эго» Марушки, ее второе и незаменимое «я». В итоге все чаще и чаще Марушка мысленно обращалась к Ибн Эзре за поддержкой и советом. Не скрою, что мне было не просто мириться с этим, и порой я ловил себя на том, что начинал ревновать.
Вы удивлены? Как можно ревновать к тому, кто жил тысячу лет тому назад и о существовании которого до недавнего времени ты и не подозревал? Но все чаще и чаще я замечал, что в чертах лица мой любимой Мойры-Мары, судьбы моей зеленоглазой, просвечивался иной отсвет, как будто часть внутреннего диалога с Ибн Эзрой отражалась в ее блуждающем взгляде и странной, обращенной вовнутрь себя улыбке.
Так продолжалось, пока в один прекрасный день Марушке случайно не довелось прочитать записи одного мудреца, по имени рабби Авишай, жившего в тринадцатом веке в Болгарии. Этот Авишай сообщал о необычайном счастье, выпавшем на его долю, держать в руках и читать редчайший манускрипт Авраама Ибн Эзры, озаглавленный «Силы лет нашей жизни». По его словам, в этой книге Ибн Эзра сумел запечатлеть и осмыслить каждый день, каждый месяц и каждый год своей жизни. В итоге перед читателем открывалась не только и не столько летопись личной жизни автора, сколько универсальные ритмы человеческой жизни в целом. При этом не только каждая планета и каждое созвездие, но и их совмещенные ритмы становились понятными читателю, как универсальные алгоритмы периодизации нашей жизни.
Как только Марушке стало ясно, что дневники Ибн Эзры не велись для описания интересных мест его странствий и не для того, чтобы приукрасить его вклад в науку, экзегетику или поэзию, а для того, чтобы раскрыть природу небесных часов и ритмов, она загорелась желанием во чтобы то не стало разыскать эту считавшуюся утерянной книгу Судьбы.
Решить легко, но как вести поиск? Марушка этого не знала, да и я не мог ничем помочь ей в этом. Хотя нет. В чем-то все-таки я ей помогал, когда она захотела поехать в те районы Испании, где Ибн Эзра п