ровел первую половину своей жизни. Я написал «захотела»? Нет, на сей раз Марушка не просто захотела, она буквально заболела страстным желанием побывать самой там, где когда-то проживал Ибн Эзра. Она даже записала, что мысленно пообещала ему, будто непременно поведает миру все, что узнает новое о нем:
Ибн Эзра, Авраам,
Родом из Туделы.
Мысли, песни и мечты.
Мчатся в те пределы,
Чтоб увидеть наяву
Купола сиянье
Дивной родины твоей –
Жемчужины Испании.
Стих зрачками сердца,
Всем нутром моим
Губы прошептали,
Сделали своим.
Песню посвящаю
Памяти твоей,
Светом сфер заполню,
Ритмами морей.
Как всегда, перед поездкой Марушка засела за исторические летописи, скрупулезно сопоставляя каждый факт и дату с популярной в те годы хронологической моделью Часов Феникса. Согласно этой модели, мировая культура делится на 493-летние циклы, названные годом Феникса. В свою очередь, каждый большой цикл делится на восемь неравномерных фаз, повторяющихся во всех годах Феникса и напоминающих возрастные периоды в жизни человека, от рождения и младенчества до возмужания и смерти. Начало каждого такого цикла (час Феникса) знаменуется рождением великих поэтов и мыслителей, ответственных за создание новых парадигм. Например, начало того цикла, в котором родились мы с Марушкой, совпадало с рождением отцов квантовой физики (Де Бройль, Шредингер, Бор) и поэтов Серебряного века (Хлебников, Мандельштам, Гумилев, Пастернак, Ахматова, Цветаева). В древнем мире, в час Феникса, приходящийся на ~590 – 560 гг. до н. э., родились Пифагор, Анакреон и Конфуций. В Римской Империи, в час Феникса, приходящийся на 90 – 50 гг. до н. э., родились Вергилий, Гораций, Меценат и император Октавиан Август. Оказалось, что в средневековой Испании, в час Феникса, приходящийся на 890 – 920 годы, родились отцы грамматики древнееврейского языка и зачинатели Золотого века Испанской поэзии. В этой модели Авраам Ибн Эзра (~1090 – 1164) родился в третьей фазе года Феникса, – в «фазе возмужания». Рождение в таком историческом периоде позволило Ибн Эзре стать полиматом и предвестником эпохи Ренессанса. Впоследствии его цитировали такие знаменитые мыслители и деятели Возрождения, как Колумб, Пико де Мирандола, Джозеф Скалигер. При этом Марушка с грустью отмечала, что на Ибн Эзре в третьей фазе года Феникса оборвалась цепочка и он вошел в историю как последний великий представитель Золотого века древнееврейской поэзии Испании.
Знакомство со скупой информацией о предшественниках Ибн Эзры, которую Марушке удавалось буквально по крупицам выискивать в академической литературе, привело ее, как всегда, к желанию выразить прочитанное в своем личном стиле, напоминавшем нечто среднее между стихами и напевным речитативом. Так постепенно рождался ее, ставший ныне известным, «Испанский цикл», начинавшийся такими строками:
Листаю ль я истории страницы
Иль это сон, что мне сегодня снится?
В паводках дней и в ливнях событий
Жизни людей уходили в небытие.
Сплетались стили, времена и страны,
Пространство-время, уходя,
Сливалось в циклы беспрестанно.
Этот цикл, посвященный памяти Ибн Эзры, создавался очень медленно, с большими перерывами. На протяжении десяти лет Марушка то возвращалась к нему, то откладывала написанное в особую папку компьютера. Каждая поездка в Испанию, знакомство с каждым новым городом доставляло нам с Марушкой много радости и добавляло очередные строки к ее циклу:
Гранада! Цыганские пляски.
Ликуют в твоих арабесках.
Плоды твоих спелых гранатов
Сверкают рубиновым блеском.
Сеговия! Город волшебный,
Могучей грядой окруженный,
Усопшею девой хранимый,
Застывшей водой усыпленный.
Сивиллы потомок – Севилья,
В масличные рощи одета.
К ногам твоим падали звезды,
Любовь их была без ответа.
И повсюду Марушка открывала для себя новые закономерности. Так, готовясь к поездке в Гранаду, она прочитала прелестное описание «Сказки Альгамбры» Ирвинга Вашингтона и сказки Пушкина, написанные по следам публикации этой книги. Проходя по залам и аллеям удивительного архитектурно-паркового ансамбля Альгамбры, она как бы вела беседы с его зодчими и прежними обитателями. Приближаясь к древним каменным фигурам львов, охраняющим дворец, она улавливала в них замыслы полководца, визиря и поэта Шмуэля Ганагида, заказавшего эти статуи как символ Иерусалима и напоминание о Первом Храме царя Давида. Для Марушки, действительно,
В чертогах дворца Альгамбры,
В зеркальной глади прудов
Застыли безмолвно картины
Восьми прошедших веков.
Знакомство с каждым новым районом Испании сопровождалось новыми открытиями в тысячелетней истории содружества разных народов, проживавших на ее территории.
Испания, чудо Испания:
Рельефность кряжистых гор,
Журчание рек и фонтанов
В цветеньях долин и садов.
В каменных складках горных мантилий
Гранады, Сеговии, Толедо, Севильи
Кроются россыпи мифов и былей,
Сказаний волхвов и халифов
О притчах царя Соломона
И тщете человечьих усилий.
Дика и капризна
Природа Испании:
Столетиями здесь бушевали войны
Меж маврами, иудеями и христианами.
Лед и пламень, огонь и потоки воды –
Соседство этих народов сродни
Андалузской мозаике пустыни и сада –
Знойных оазисов цветущих долин.
Средь глыб ледниковых Сьерра-Невады.
Воображение Марушки пленяли затейливые сочетания восточных орнаментов Кордовы с певучими монотонными фонтанами Гранады. Сплетаясь с замысловатыми мотивами средневековых сюжетов, они для Марушки циклично перекликались с балладами и песнями Федерико Гарсии Лорки, со снами и мечтаньями Антонио Мачадо и, конечно же (а как могло быть иначе?), с поэзией Авраама Ибн Эзры. И там, где другие люди замечали только красоту природы или деяний рук человеческих, Марушка, вслед за Ибн Эзрой, видела во всем этом несказанном богатстве красок, звуков и форм, прежде всего, стимул для пробуждения в людях новых, возвышенных чувств.
– Чувства… А что такое эти чувства и эмоции? – не раз задавалась вопросом Марушка. Многие поколения поэтов и песнопевцев старались, каждый по-своему, пробудить в людях те или иные чувства. Ибн Эзра был уверен, что в период царя Давида исполнение его псалмов было призвано порождать в людях новизну возвышенной благодарности Богу. В России Пушкин продолжил эту традицию, стараясь, подобно царю Давиду, своей лирой пробуждать в людях «добрые» чувства.
Постепенно Марушка приходила к важнейшему в ее жизни открытию: несмотря на различия в воспитании и обычаях, людей всех времен и народов роднило то, что их чувства относились к четырем стихиям, известным со времен Эмпедокла, как стихии Огня (мотивации и интуиции), Земли (материи и вещества), Воздуха (мышления и разума) и Воды (чувств и эмоций). Представители каждой стихии непроизвольно, или скорее подсознательно, акцентировали излишнее внимание на связанных с этими стихиями чувствами. Эти предпочтения ярче всего проявлялись, например, в личных дневниках или в поэзии. Переняв однажды у Ибн Эзры его умение рассматривать врожденные свойства людей в свете доминирования той или иной стихии в момент их рождения, Марушка уже не могла видеть мир иначе. Например, читая дневники рожденного в стихии Земли японского философа Фукудзава Юкити, она с восторгом замечала, что и в Японии, даже во времена ее изолированности от внешнего мира, закон четырех стихий работал безотказно.
– Подумать только! – восклицала Марушка. От судьбы не убежать и на отдаленные острова! Иным историкам кажется странным, что в дневниках замечательного писателя Фукудзава Юкити, одного из первых просветителей Японии, «не было ничего личного». Вот смешные люди! Почему они видят в этом его ограниченность или отсутствие проявления личного? Ведь для уроженца стихии Земли личные чувства именно связаны с их абсолютным отождествлением с практическими вопросами и административными или организационными деталями! И сравните, как далеки его чувства, например, от любви, печали и прочих чувств, подобных «звукам музыки, исполняемой на струнах сердца» в дневниках поэта Такубоку Исикава, родившегося в стихии Воды!
На лекциях Марушка не могла удержаться, чтобы не привести характерно «водные» стихи Такубоку:
Слезы, слезы –
Великое чудо!
Слезами омытое
Сердце
Снова смеяться готово.
У Такубоку любое впечатление с легкостью перерастало в стих, и он плакал от переизбытка чувств в момент рождения каждого нового стиха. Он родился в час Феникса. Прожив всего лишь 26 лет и оставаясь напрочь лишенным практической жилки, он, тем не менее, оказал решающее влияние на дальнейшее развитие поэзии танка. По мнению критиков, он стал первым японским поэтом, считающимся «современным человеком».
Говоря об этом, Марушка непременно чуть иронично подсмеивалась над привычными в наши дни стереотипами, такими, как эмоциональная холодность мужчин или склонность к переизбытку чувств у женщин.
– Полюбуйтесь сентиментальностью Такубоку: вот вам и жестокий самурай! Зато японская просветительница Тцуба Умеко, родившаяся в стихии Земли, была, как и Фукудзава Юкити, практически лишенной интереса к любым проявлениям всего, что сегодня именуется «чувствами». В ее дневниках ничто не выдавало того, что она хотя бы один раз испытала чувства влюбленности или ностальгии, а в ее записях времен китайско-японской войны не было и проблеска сострадания к людям: в них не было ничего, кроме военного патриотизма!