– Только попробуй мне налить на штаны – прибью.
Однако все обошлось, и вскоре она заснула, свернувшись клубочком. Лойд рассеянно гладил собаку, смотря телефонный ролик о теракте в Бельгии, а когда передача закончилась, вынес Лори на улицу, снова взяв под мышку, как футбольный мяч. Пристегнул поводок и позволил подойти к краю Оскар-роуд, где она присела и сделала свои собачьи дела.
– Отлично придумано, – улыбнулся Лойд, – так держать!
В девять часов он выстлал пол детского манежа пеленками для собачьего туалета – завтра не мешало бы пополнить запас, а заодно купить бумажных полотенец – и опустил щенка внутрь. Тот сидел, не сводя с него глаз. Лойд поставил воды в чашке, Лори немного полакала, затем улеглась, все так же наблюдая.
Лойд разделся и тоже улегся, не потрудившись залезть под одеяло. По опыту он уже знал, что утром оно все равно окажется на полу, став жертвой его ночных метаний. Однако сегодня он почти тут же провалился в сон и проснулся только в два ночи – от тоненького скулежа.
Лори лежала, просунув нос между прутьев манежа, будто тоскующий узник камеры-одиночки. На пеленках валялось несколько колбасок.
Рассудив, что на родной Оскар-роуд в столь поздний час можно не бояться оскорбить чьи-то чувства, щеголяя в трусах и майке, Лойд сунул ноги в шлепанцы и вынес свою гостью (так он до сих пор думал о Лори) наружу. Там он опустил ее на подъездную дорожку. Собака немного прошлась, понюхала кляксину птичьего помета и решила на нее помочиться. Он снова одобрил идею. Лори уселась и стала смотреть на пустую дорогу, а Лойд смотрел на звезды. Как их много, никогда столько не видел, хотя нет, должен был. Просто давно. Он попытался вспомнить, когда последний раз выходил на улицу в два часа ночи, но не смог. Почти зачарованно глядя на Млечный Путь, он вдруг поймал себя на том, что засыпает на ходу, и вернулся с собакой в дом.
Лори молча смотрела, как он меняет загаженные пеленки, но, оказавшись в манеже, начала скулить снова. Взять ее, что ли, с собою в постель? Хотя нет, судя по статье «Вы завели щенка», так не годится. Авторша, некая Сюзанна Моррис, доктор ветеринарии, без обиняков заявляла: «Стоит стать на этот путь, свернуть с него будет очень трудно». К тому же мысль о том что, проснувшись, он найдет в кровати на месте жены коричневую колбаску, отнюдь не прельщала. Это было бы не только неуважением к памяти покойной, но и означало бы, что придется менять постельное белье – работка, которая тоже его не прельщала, потому что этот блин вечно выходил комом.
Лойд пошел в комнату, которую Мэриан звала своей берлогой. Ее вещи по большей части оставались на месте, потому что, несмотря на увещевания сестры, он так и не набрался духа с ними расстаться. После смерти жены он старался избегать этой комнаты. Даже от фотографий на стенах боль утраты накатывала с новой силой, особенно сейчас. В два часа ночи человек не такой толстокожий, и только к пяти кожа начинает грубеть, когда первые лучи солнца появляются на востоке.
Мэриан так и не приобрела себе айпод, но сиди-плеер, с которым она дважды в неделю ходила на аэробику, до сих пор лежал на полке над скромной коллекцией альбомов. Лойд глянул на батарейки – «мизинчики» совсем не окислились. Провел пальцем по компакт-дискам, помедлил на «Холл энд Оутс» и перешел к «Джоан Баэз. Лучшие хиты». Вставил диск в плеер, захлопнул крышку, и тот бодро зажужжал. Забрав его с собой в спальню, Лойд нажал на клавишу и Джоан Баэз запела «Ночь, когда пал южный городок»{2}. Он положил плейер на свежую пеленку. Лори понюхала новый предмет, затем улеглась рядом, почти уткнувшись носом в наклейку с надписью «Мэриан Сандерленд».
– Годится? – спросил Лойд. – Чертовски на это надеюсь.
Он вернулся в постель и сунул руки в прохладу под подушкой. Комнату наполняли звуки музыки. Когда Баэз запела «Вечно молодого»{3}, Лойд ощутил приступ раздражения. «Так предсказуемо, – подумал он, – так шаблонно». Затем его сморил сон.
Сентябрь уступил место октябрю, самому лучшему месяцу на севере штата Нью-Йорк, где Лойд с Мэриан жили, пока он не вышел на пенсию, и, по его мнению, самому лучшему месяцу здесь, на западном побережье Флориды. Самая жара позади, но дни еще теплые, а до холодных январских и февральских ночей календарь еще листать и листать. Как и до предзимнего нашествия «перелетных» с севера, поэтому вместо того чтобы открываться и закрываться по пятьдесят раз на дню раздвижной мост создает пробки только раз десять-двадцать, да и самих машин много меньше.
После трехмесячного простоя на Кайман-Ки открылся «Рыбацкий приют», куда пускали с собаками. Неспешно прогуливаясь вдоль канала по «Шестимильной тропе», Лойд с Лори часто захаживали в этот ресторанчик. Там, где дощатый настил густо зарос меч-травой, собачку приходилось брать на руки, зато она запросто проскакивала под раскидистыми пальмами, тогда как Лойду приходилось буквально продираться, пригнувшись и раздвигая руками густые заросли и постоянно опасаясь, как бы на голову не свалилась древесная крыса. Впрочем, такого ни разу не случилось. В ресторане Лори спокойно сидела в ногах, греясь на солнышке, и Лойд награждал ее за примерное поведение ломтиками картофеля-фри со своей тарелки. Официантки были от собачки без ума, охали да ахали, норовя погладить серый дымчатый мех.
Особенно восхищалась Бернадетта, хозяйка ресторана.
– Что за мордашка! – то и дело повторяла она с таким видом, будто этим все сказано, и опускалась на колени рядом, открывая вид на глубокое декольте, которым Лойд любовался. – Ах, что за мордашка!
Лори принимала эти ласки, но без особого восторга. Бросала взгляд на свою новую поклонницу и опять переключалась на Лойда. Возможно, такое внимание объяснялось и картофелем-фри, но лишь отчасти. Взгляд Лори был столь же пристальным, даже если Лойд просто смотрел телевизор. Точнее, пока она не засыпала.
Собачка быстро приучилась к туалету и вопреки предсказаниям Дона никогда не грызла мебель. Зато здорово доставалось игрушкам, число которых постепенно выросло с трех до шести, а там и до дюжины. Лойд подыскал для них старый деревянный ящик. Лори подходила к нему по утрам, ставила на край передние лапы и изучала содержимое, словно какая-нибудь покупательница из «Пабликса» – витрину. В конце концов что-нибудь выбирала, утаскивала в угол и грызла, пока не надоест. Затем возвращалась к ящику и выбирала что-то еще. К вечеру игрушки валялись по всему дому: в спальне, в гостиной, на кухне. У Лойда вошло в привычку собирать их перед сном и складывать обратно в ящик. Но не из-за беспорядка, а потому что каждое утро собачка с таким удовольствием обозревала все свои сокровища в сборе.
Часто звонила Бет. Расспрашивала, как он питается, напоминала о днях рождения и годовщинах давних друзей, сообщала, что кого-то не стало. Разговоры всегда заканчивались вопросом: как там Лори, все еще на испытательном сроке? Лойд каждый раз отвечал, что пока думает, но однажды в середине октября все же решился. Они тогда только что пришли из «Рыбацкого приюта», и Лори спала на спине посреди гостиной, раскинув лапы на все четыре стороны. Легкий ветерок от кондиционера ерошил ей пушок на брюшке, и Лойд впервые осознал, какая она красавица. И не в порыве чувств, а как объективную реальность. Вроде звезд в небе, которыми он любовался, когда выгуливал собаку перед сном.
– Нет, пожалуй, испытание она выдержала, – ответил он. – Но, Бетти, если собака меня переживет, на твоей совести забрать ее себе или пристроить в хорошие руки. И начхать на Джима с его аллергиями!
– Вас понял, Резиновый Утенок.
«Резинового Утенка» сестра позаимствовала в семидесятых из старой песни дальнобойщиков и с тех пор не раз пускала в ход. Еще одна черта, которая одновременно умиляла Лойда и чертовски бесила.
– Я так рада, что все уладилось, – она понизила голос, – и, если честно, особо не рассчитывала.
– Зачем же тогда ее привезла?
– Решила рискнуть. Я знала, что золотая рыбка не то: с ней слишком мало хлопот. Собачка научилась лаять?
– Скорее, тявкать. Она подает голос, когда приходит почтальон, курьер или Дон заглядывает на пиво. Причем всегда только дважды: «тяв-тяв», и все. Когда снова появишься?
– Я приезжала к тебе в последний раз. Теперь твой черед нас навещать.
– Мне придется взять с собой Лори. Ни за что не оставлю ее с Доном и Эвелин Питчер!
Глянув на спящую собачку, Лойд понял, что не оставит ее вообще ни с кем. Даже ненадолго отлучаясь в супермаркет, он уже начинал волноваться, и каждый раз вздыхал с облегчением, когда она встречала его под дверью.
– Ну так и привози, интересно будет посмотреть на нее повзрослевшую.
– А как же аллергия у Джима?
– Начхать! – рассмеялась Бет и повесила трубку.
Когда стихла буря восторга и обожания вокруг Лори, проспавшей на заднем сиденье весь путь до Бока-Ратон, если не считать одной остановки, чтобы сводить ее в кустики, Бет вернулась к привычной роли старшей сестры. Она могла бы пропилить Лойда по множеству поводов, будучи виртуозом в этом деле, но на сей раз основной темой стал доктор Олбрайт, очередной осмотр у которого он давно пропустил.
– Вообще-то, выглядишь ты хорошо, – хмыкнула она. – Вроде даже загорел. Если только это не желтуха.
– Умеешь ты подбодрить, Бетти. Солнце, просто солнце. Я гуляю с Лори три раза на день. По пляжу, как проснемся, по «Шестимильной тропе» к «Рыбацкому приюту», где обычно перекусываем, и вечером снова по пляжу, до самого заката. Лори до него нет дела – собаки лишены чувства прекрасного, – а я наслаждаюсь.
– Ты гуляешь с ней по тому настилу вдоль канала? Боже, Лойд, там же все прогнило! Того и гляди провалится под ногами, и вы с этой принцессой бултыхнетесь в канал. – Она почесала Лори за ушами. Собачка прикрыла глаза и вроде бы даже улыбнулась.