Шперк поднялся с постели и, стараясь не шуметь, начал собираться. Он натянул нанковые штаны, облачился в старый сюртук и быстро собрал со стола ценные книги. Выглянув в окно, он прикинул, стоит ли брать зонт, но решил, что лишняя обуза ему ни к чему, и, задув свечу, в одних носках пробрался к парадной двери. Здесь он ненадолго притаился и, лишь убедившись, что его никто не заметил, тихо выскользнул на улицу.
Как он и предполагал, кругом не было ни души. Шперк поднял атласный воротник и, воровато озираясь, быстро зашагал в темень грязных переулков. Он шел, не заботясь о направлении, целиком доверясь генетической программе, которая безошибочно вела его к предполагаемой точке встречи. Теперь, оказавшись вне удушливой атмосферы старого дома, он мог немного поразмыслить о событии, которое так резко и без предупреждения изменило его жизнь.
Собственно, никакой подлинной катастрофы не произошло. Он знал, что рано или поздно ссылка должна закончиться и наступит момент, когда он получит право покинуть Землю. Но он не предполагал, что сопутствующие духовному возрождению переживания окажутся настолько мучительными, что радость его будет омрачена чувством жгучего стыда. Да, ему впервые было стыдно. Даже тогда, во время судебного разбирательства, он не испытывал никаких угрызений совести, не чувствовал себя преступником. Но сейчас, когда память беспощадно рисовала ему картины вновь обретенного прошлого, он неожиданно для себя осознал подлинное значение своей вины. Теперь он понимал, что был настоящим преступником, и то, что произошло на «Торраксоне», навсегда останется грязным пятном на его совести.
Шперк шел все быстрее. На окраине города он пересек зловонную свалку и углубился в сырую мглу леса. Он спотыкался, падал, хватался за колючие ветки. Ему было больно, но он не щадил себя. С каждым шагом, казалось, росло его преступление, и он бежал от самого себя, бежал в будущее, надеясь, что оно, подобно смерти, навсегда освободит его от всех обязательств и сделает ненужным оправдание.
Сейчас, стоя на мосту, он был спокойнее. Ночь немного примирила его с совестью. Он уже не испытывал особой потребности в непрерывном самобичевании. Теперь он больше думал о цели своего внезапного побега. Всего несколько метров отделяло его от развалин барской дачи, и нужно было торопиться.
Шперк прикинул на глаз ширину просвета между досками – чуть больше двух аршин. После того, как река поглотила тяжелый сверток, преграда казалась пустяковой. Он откинулся назад и, взмахнув руками, перемахнул через щель. Гнилое дерево подозрительно прогнулось под ним, где-то внизу противно чавкнула вода. Федор Исидорович сбалансировал и, шумно отдышавшись, пошел через мост.
Вскоре лес расступился. Зеркально яркая луна, точно театральный прожектор, высветила беспорядочные развалины генеральской дачи.
Шперк остановился и машинально оправил сюртук. Он не сомневался, что перед ним стандартный эвакопункт устаревшей планировки. Декоративность строения резко бросалась в глаза, поражало обилие натуральной древесины, тонкого голограммного напыления, неказистых сараев из формопласта, заботливо разбросанного мусора. Полюбовавшись панорамой, Шперк побрел к веранде, поднялся по ее шатким ступенькам и предусмотрительно замер возле полуоткрытой двери. Изнутри тянуло сыростью и гнилью запущенного жилья. Жутковато… Он опасливо огляделся, не решаясь переступить порог. Но уже через несколько мгновений его страх рассеялся. Его подлинное «я», которое некогда принадлежало капитану-наставнику Арновааллену, взбунтовалось и потребовало решительных действий. Шперк отчаянно толкнул разбухшую дверь и, миновав заваленную хламом веранду, вошел в большой гулкий зал.
Было тихо. Где-то в темноте пустого помещения по-домашнему тикали часы. Стерильный воздух щекотал ноздри. «Кондиционер» – догадался Шперк. Глаза понемногу привыкали к темноте. Из широкого окна падал прямоугольник лунного света. Федор Исидорович чуть-чуть наклонил голову и увидел поверх крон одичавших яблонь набухшие, точно почки, светила. Их живое мерцанье поразило Шперка. «Как долго я не видел звезды, – подумал он. – А ведь все эти годы они горели над моей чернильницей!»
Ему стало грустно. Зверинец созвездий воспроизводил привычную картинку на обзорном экране корабля. Шперк вдруг вспомнил свой последний звездолет «Торраксон». Когда-то он был одним из лучших кораблей серии «Амфимакс», оснащенный мощными излучателями репликаторов и аппаратурой опережающего моделирования ситуаций. Вспомнил он и свой рабочий центр, где в ответственные моменты вел секретные переговоры с курьерами правящей элитарной пленки, где часто собирались его ученики, которым он передавал опыт экспериментальной космоархеологии. Их тени, точно живые, внезапно окружили капитана-наставника. Спокойной и доверчиво смотрели на Арновааллена системотехник Берильор, инженер по когерентным структурам Ингобертан, контактор Симплимаус, совсем еще молодой археолог Рунаморено… Не верилось, что все они бессмысленно погибли в центре свернувшегося аттрактора.
Федору Исидоровичу стало не по себе. Порывшись в карманах, он достал картонный коробок и дрожащими пальцами торопливо чиркнул спичкой. Пыхнув серным дымком, теплый огонек осветил странную обстановку зала: колченогие стулья с лезущими из дыр пучками морской травы, потертый кожаный диван, дубовый шкаф, украшенный ангелами, овальный стол, посыпанный сеном. Однако вся эта пестрая декорация почти не привлекла внимание Шперка. Хотя огонек горел всего несколько секунд, он успел заметить высокую темноволосую женщину, неподвижно стоявшую возле полуразрушенного камина и подозрительно наблюдавшую за новым посетителем.
Капитан с удивлением узнал ее. Нет, он не мог забыть эту статную осанку, холеные пухлые руки, блеск зеленоватых глаз… Уже тогда, в первый день после приземления, когда партия ссыльных пробиралась к «Даче генерала Завьялова», эта вестянка произвела на него яркое впечатление. Она резко выделялась из группы своим независимым, даже вызывающим видом. Никакие усилия психокосметиков не смогли изуродовать ее породистое лицо. Она и сейчас была красивой, точно груз тридцатилетия оказался для нее легкой ношей.
– Это вы?.. – пробормотал Шперк, изобразив на лице подобие улыбки. – Какая неожиданность! А я пешком-с и в неглиже… Прошу покорнейше простить.
Женщина молчала. Пока догорал уголек, она ограничилась пристальным разглядыванием Федора Исидоровича.
Шперк съежился от волнения. Равнодушие дамы слегка задело его самолюбие, но втайне он был рад встрече. Теперь отпали все сомнения в реальности генетического сигнала. Эвакуация действительно началась.
Уголек согнулся и обжег пальцы. Шперк бросил спичку и схватился за мочку уха. Зал погрузился в темноту.
– Не поленитесь включить люмеон, – внезапно произнесла вестянка довольно грубым тоном. – Справа от вас, под картиной, должен находиться пульт.
– Сию минуту, – засуетился Шперк, соображая, где у него правая рука. Он подошел к стене и долго возился в поисках картины. Потом стукнулся о раму, отодвинул ее в сторону и обнаружил фосфоресцирующий пульт с вестянской маркировкой. Через минуту затеплилась осветительная панель, замаскированная под облезлый лепной потолок.
Искусственный свет по-новому раскрасил убранство зала. Хотя декораторы старались создать атмосферу заброшенности, на всем лежал грубый отпечаток подделки. Штампованные кресла, огромный муляж шкафа с ангелами, у которых были почти вестянские лица, синтетическое сено на столе – все это кричало, поражая нелепостью. Но особенно неуместно на этом фоне выглядели дорогие часы, стоявшие на каминной полке. Их мраморный корпус в форме пьедестала украшала бронзовая статуэтка Фемиды. Как и полагается, богиня правосудия имела полный набор священных атрибутов – весы с шарами и обоюдоострый меч длиной не более мизинца. Можно было поразиться искусству литейщика, непринужденно передавшего в металле легкие складки хитона, ниспадавшего к изящным ступням. И все же не это удивило Шперка. Его буквально пронзил характерный «ослепленный» взгляд Фемиды сквозь повязку, закрывавшую ей глаза. Федора Исидоровича охватило волной страха. Он стыдливо покраснел и, стремясь подавить неприятное чувство самоунижения, торопливо обратился к вестянке:
– Мне кажется, мадам, что я где-то уже имел честь видеть вас. Гм… Я не имею в виду тот злополучный день, когда нас швырнули с орбиты. Это было позднее… – Шперк потер пальцем переносицу. – Да-да, припоминаю… Летняя гастроль театра Барсуковых. Шекспир. Леди Макбет… Если мне не изменяет память, вы выступали в заглавной роли. Не так ли?
– Прекратите! – вспыхнула она. – Я промокла насквозь, и у меня нет никакого желания копаться в прошлом. Это пошло, милостивый государь! И зарубите себе на носу: перед вами Главный системотехник Ирнолайя из Кроо. Ирнолайя, а не базарная Коломбина.
Федор Исидорович растерялся. «Что-то сказал лишнее?» – подумал он. Не имея особого опыта в обращении с дамами, он решил принести извинения, но что-то внутри него яростно взбунтовалось и заставило говорить точно с чужого языка:
– Ваша позиция, мадам, гм… Ирнолайя… Для меня это совершенно неприемлемо, – проворчал он. – Я не боюсь прошлого и не считаю жизнь на Земле позором. Скажу больше: если бы мне было дано право помнить о ней весь остаток дней, я был бы только счастлив. Да-с, дорогая соотечественница.
Ирнолайя вызывающе рассмеялась.
– А вы все такой же, капитан Арновааллен, витийствуете. Говорите так, будто не знаете, что ваше желание неосуществимо и даже противозаконно! Впрочем, вы и на процессе вели себя как неотесанный болван. Резали правду-матку в присутствии Эксперта-хранителя. Это было скандально и глупо. После кровавой мясорубки, которую вы учинили на «Торраксоне», будьте благодарны, что вам вообще сохранили жизнь, дали возможность исправиться… И упаси вас бог еще раз заикнуться о Шекспире, вы меня поняли?
Шперк нервно зевнул. Гордячка, кажется, задала ему солидную трепку. Поделом. Он слишком рано пошел на откровение. Надо было заранее предусмотреть, что женщине не так легко перенести муку второго рождения. Она еще не обрела свою подлинную личность и потому мечется, как затравленный зверек. Что ж, ему преподали неплохой урок общения с эвакуантами. Впредь он будет осторожнее.