Зато он не сомневался в другом: под шляпой этого человека, вместо волос, копошился сгусток червей – словно змеи у Медузы Горгоны. Шарстед не стал задерживаться, чтобы убедиться в правильности своей аналогии. Сквозь леденящий страх прорывалась дикая злость на Гинголда, явно неким образом виновного во всех этих неприятностях.
Шарстед отчаянно надеялся, что скоро очнется от этого кошмара у себя в постели, готовый заново прожить день, так унизительно закончившийся в доме Гинголда. Но, даже формулируя эту мысль, он понимал, что все происходит на самом деле. Холодный свет луны, твердость мостовой под ногами, лихорадочное бегство, собственные неровное дыхание и всхлипы – все реально.
Как только туман перед глазами рассеялся, он перешел на шаг и увидел, что стоит посреди уже знакомой площади. Собрав волю в кулак, Шарстед принудил себя к неестественному спокойствию, граничащему с отчаянием. С напускной непринужденностью он миновал табличку «Возрожденческое братство Святого Ниниана» и на сей раз выбрал путь, меньше всего похожий на верный – узкую улочку, ведущую совсем в другую сторону.
Он был готов попробовать что угодно, лишь бы выбраться с этого жуткого, проклятого холма. Фонари здесь не горели, и под ноги то и дело подворачивались камни недостроенной мостовой, зато дорога, по крайней мере, шла вниз и ее витки постепенно вывели его в правильном направлении.
Уже какое-то время из темноты доносились смутные шорохи, а однажды Шарстед вздрогнул от чьего-то приглушенного кашля впереди. Что ж, наконец-то вокруг появились люди, подумал он, и тут вдалеке, успокаивая, показались тусклые огни города.
Шарстед, воспрянув духом, поспешил к ним. К его облегчению они не удалялись, как он того опасался. И фигуры вокруг выглядели вполне осязаемо. Их шаги гулко звучали в тишине. Очевидно, эти люди направлялись на какое-то собрание.
К тому времени как он вошел под свет первого фонаря, прежний страх схлынул. Шарстед еще не совсем понимал, где находится, но опрятные особняки вокруг уже больше походили на привычный город.
Когда процессия добралась до хорошо освещенного места, Шарстед шагнул на мостовую и налетел на статного, крупного мужчину, который только что вышел из ворот и присоединился к толпе.
Шарстед пошатнулся. Его нос снова уловил тошнотворно-сладкое амбре разложения. Мужчина схватил его спереди за пальто, не давая упасть.
– Привет, Мардохей, – раздался низкий голос. – Так и знал, что ты придешь рано или поздно.
Мистер Шарстед, невольно закричав в ужасе, отшатнулся к ограде. И дело было не только в зеленоватой коже прошедшего мимо человека или его иссохших губах, обнажавших сгнившие зубы. Это был Абель Джойс – Абель Джойс, коллега-ростовщик, на чьих похоронах он присутствовал в 1920-х.
Шарстед помчался прочь, сквозь всхлипы хватая воздух. Со всех сторон подступала тьма. Он начинал понимать, зачем Гинголд показывал ему свою дьявольскую камеру-обскуру. Потерянные, проклятые души. Он забормотал под нос.
Время от времени в боковом зрении мелькал кто-нибудь из спутников. Вон старая миссис Сандерсон, которая когда-то, обмывая трупы, грабила их. Вон Грейсон, агент по недвижимости и гробовщик. Амос, военный спекулянт. Друкер, мошенник, весь зеленый, смердящий трупной вонью.
Не в одно время, так в другое мистер Шарстед имел дело со всеми, и всех их роднило одно – все без исключения вот уже несколько лет как умерли. Он прижал носовой платок ко рту, чтобы защититься от невыносимого запаха, и услышал вслед язвительный смех.
– Добрый вечер, Мардохей, – говорили они. – Так и знали, что ты к нам присоединишься.
«Мистер Гинголд приравнял меня к этим упырям, – всхлипнул Шарстед, сломя голову мчась по улице. – Если бы только удалось его разубедить. Я не заслуживаю такого обращения. Я бизнесмен, и вовсе на такой как эти кровососы общества. Потерянные, проклятые души. Теперь ясно, почему все еще стоит Хлебная биржа и почему город кажется незнакомым. Он существует только в объективе камеры-обскуры. Теперь ясно, что Гинголд пытался дать мне последний шанс. Так вот почему он вместо “до свидания” сказал “прощайте”».
Оставалась последняя надежда. Если найти путь к двери мистера Гинголда, тот, возможно, сжалится и передумает. При этой мысли Шарстед, поскользнувшись на камне, потерял шляпу и оцарапал руки о стену. Ходячие трупы остались позади, но хоть он и смотрел теперь на знакомую площадь, похоже, снова возвращался к Хлебной бирже.
На мгновение он остановился отдышаться. Надо подумать логически. Как это происходило раньше? Боже, ну конечно, вначале он забирал не туда, затем всегда разворачивался и неизменно шел к городским огням. Хоть и страшно, но отчаиваться рано, ведь теперь понятно, с чем бороться. Он почувствовал себя ровней Гинголду. Только бы найти его дверь!
Добравшись до круга теплого света от уличных фонарей, Шарстед с облегчением вздохнул. На большой площади за углом стояла уже знакомая, закопченная смогом часовня. Он поспешил дальше. Надо точно запомнить, какие именно повороты он сделал. Нельзя допустить ошибку.
От этого зависит так много! Если бы ему выпал еще один шанс... Он не стал бы лишать семью Туэйтс дома и охотно простил бы Гинголду долг. Сколько уже можно бродить по этим бесконечным улицам? Он больше не выдержит. А еще эти мертвецы...
Шарстед застонал, представив лицо старухи, которую встретил этим вечером... или, точнее, то, что осталось от лица после многих лет при ветре и непогоде. Внезапно вспомнилось, что она умерла незадолго до войны 1914 года. На лбу выступил пот. Нет, лучше о таком не думать.
Покинув площадь, он оказался в уже знакомом переулке. Ага! Вот здесь! Теперь осталось только свернуть налево и – дверь. Сердце зачастило, окрыленное новой надеждой. С мучительной тоской он подумал о безопасности своего уютного дома и рядах милых гроссбухов. Так, еще один угол. Он бегом свернул на дорожку к двери Гинголда. Еще тридцать ярдов, а потом спокойствие привычного мира.
Лунный свет мерцал на брусчатке широкой площади. Вспыхивал на большой табличке с надписью тонким листовым золотом: «Возрожденческое братство Святого Ниниана». Год был указан: 1925.
Мистер Шарстед, жутко вскричав от страха и отчаяния, без чувств упал на мостовую.
Мистер Гинголд с глубоким вздохом зевнул. Настенные часы показывали, что пора спать. Он снова подошел взглянуть в камеру-обскуру. День выдался не таким уж плохим. Накинув на изображение черный бархат, он неспешным шагом отправился в постель.
Под тканью с безжалостной детальностью отражался клубок узеньких улочек вокруг дома, видимый словно глазом бога. Там под бледным светом звезд, спотыкаясь, рыдая и сквернословя, бродил мистер Шарстед и ему подобные потерянные, проклятые души, вечные узники своего собственного ада из улиц и площадей.
Перевод с английского: А. Вий, Л. Козлова
Эссе
Шимон ДАВИДЕНКО
ЧТО ВЕК ГРЯДУЩИЙ НАМ ГОТОВИТ…
Байку эту рассказывают всякий раз, когда хотят убедить, что будущее непредсказуемо. Напомню ее и я, а потом разберемся, на самом ли деле предвидеть будущее невозможно.
Итак…
В конце 19-го века, незадолго до того, как на улицах Лондона появились автомобили, журналисты попытались представить, как будет выглядеть столица Англии лет через сто: «Это будет кошмарное зрелище. Уже сейчас Лондон задыхается от огромного количества лошадей и экипажей. А ведь город разрастается. Через сто лет столица будет утопать в лошадином навозе!»
Конечно, ничего подобного не произошло. Случилось обратное: увидеть сегодня лошадь на улице Лондона – большое везение!
Вот еще: в середине прошлого века в газетах писали: «Научных работников становится больше с каждым годом. Еще лет пятьдесят, и все жители Земли будут заниматься наукой». Правда, было и другое предсказание: «В сфере обслуживания работает все больше народа. Еще полвека, и все жители Земли…» Окончание предложения вставьте сами.
На деле все не так, верно? А между тем, каждый, кто делал эти прогнозы, поступал строго по науке. Наука эта называется «футурология». Или – прогнозирование будущего.
Ученые-футурологи разработали несколько основных методов прогнозирования.
Самый распространенный: экстраполяция существующей тенденции. Известно, как в прошлом развивался предмет вашего исследования. Лошадиного навоза в Лондоне конца 19-го века становилось все больше и больше? Несомненно. Тенденция налицо. Продолжим (экстраполируем) ее в будущее. Вывод, сделанный журналистами, безусловно, правильный… но неверный.
Правильный, потому что все видят, что происходит на улицах Лондона, и нет никаких видимых причин, почему это безобразие вдруг прекратится.
А неверный, потому что это безобразие действительно прекратится – причем обязательно. Может, даже очень скоро. Просто потому, что любая тенденция не вечна, а человеку свойственно придумывать новое.
Конечно, футурологи используют для прогнозов не только метод тенденций. Футурологи строят модели (сценарии). Модель – это упрощение. В природе все сложно, и, чтобы понять хотя бы главные закономерности, ученые отбрасывают некоторые, не очень существенные свойства предмета или явления. Все в детстве конструируют модели самолетов, кораблей, танков, роботов… Очень упрощенные, но все-таки похожие на оригиналы. Правда, попасть пальцем в небо, пользуясь только методом моделирования, так же легко, как и пользуясь только методом тенденций.
А потому футурологи пользуются обоими методами, плюс еще третьим: экспертными оценками.
О том, что, по его мнению, произойдет в будущем, рассказывает эксперт (или группа экспертов) – ученый, способный профессионально судить о перспективах избранного объекта или явления. Конечно, мнение любого эксперта, как бы хорошо он ни разбирался в предмете, субъективно. Поэтому футурологи выработали специальные методики, чтобы сделать экспертные опросы более объективными. Например, собирают мнения десятков отобранных экспертов, маргинальные прогнозы отбрасывают, оставшиеся мнения изучают, заданные ранее вопросы корректируют и задают опять. Получают новые ответы… и так далее, опрос может повторяться много раз, пока эксперты не придут к более или менее единому мнению, которое и становится прогнозом.