– Значит, для вас это была только игра воображения. – Ирнолайя покачала головой. – Теперь понятно, откуда у вас закомплексованность, ощущение неискупленной вины. Пожили бы хоть денек в моей шкуре, тогда я бы посмотрела, куда делся ваш стыд. Красная девица! Меценаты, антрепренеры, поклонники… Одни модистки чего стоили – ужас! Как вы можете сомневаться в действии вестянской системы наказания?
– Я не говорил, что сомневаюсь, – уточнил Шперк.
– Ах да, вы, кажется, искали утешения. Поплачьтесь, поплачьтесь…
– Перестаньте кривляться, – процедил Шперк. – Возможно, я не испытал тех нравственных мук, которые выпали на вашу долю. Мой вывод касается только меня. Для меня подлинное искупление возможно только на Весте, в зоне Барлео-Альфа. Не мифическое искупление, а искупление черным и неблагодарным трудом.
– Допустим, – сказала Ирнолайя, возвращаясь к камину, – ссылка была для вас иллюзией искусственной личности. Тогда непонятно, какую цель преследовал суд, подменив наказание идиотским фарсом? Существуют тысячи более дешевых и эффективных способов морального и физического воздействия на преступников.
Шперк растерялся.
– Я устал, – с кислой улыбкой констатировал он. – Будем надеяться, что течение событий подскажет правильный ответ.
– Мне он не нужен, – тоном превосходства заявила актриса. – Я верю в реальность и действенность наказания. Тридцать лет изоляции и невозможности продолжать научную работу – достаточная плата за катастрофу на Делье-М. Надеюсь, и вас скоро оставят навязчивые идеи. Психотехники сотрут модельную личность Шперка и возродят капитана Арновааллена.
– С какой легкостью вы похоронили мое земное «я», – сказал Шперк, с трудом сохраняя внешнее спокойствие. – Неужели оно не имеет самостоятельной ценности?
– Это всего лишь психомодель гомозавра, выдуманная сценаристами! Она отжила свой срок и подлежит уничтожению. Не надейтесь прихватить ее с собой на Весту.
Шперк пристально посмотрел на Ирнолайю. Он не мог понять, откуда в этой рыхлой дамочке такая глухая ненависть к Земле, к ее культуре. Странный результат ссылки! Неужели прекрасные образы, которые актриса создавала на сцене, постоянное соприкосновение с шедеврами драматургии и поэзии оставили ее равнодушной? Трудно представить такую духовную слепоту некогда талантливого ученого. «Проклятые вопросы повисли в воздухе, – заключил Шперк. – Пора кончать комедию».
Ирнолайя покосилась на дверь и испуганно зашептала:
– Кажется, за нами следят. Т-сс…
Шперк прислушался. Дом был погружен в тишину, и только под полом тяжело дышал кондиционер.
– Успокойтесь, сударыня, – нарочито громко сказал он. – Мы одни.
Она дрожавшей рукой показала в сторону двери.
– Там кто-то ходит. Посмотрите, прошу вас.
Шперк лениво развалился на диване.
– Это шумит ветер, – сказал он, посмеиваясь над системотехником. – Просто ветер, мадам.
Ирнолайя покачала головой и по-птичьи поджала босую ногу…
Предчувствие не обмануло Ирнолайю. Скрипнув ржавыми петлями, дверь приоткрылась. Потянуло сквозняком.
От удивления Шперк следка подался вперед и глянул в образовавшуюся щель. Из темноты выплыло белесое пятно, и отсвет люмеона проявил черты испуганного женского лица – дрожащий детский подбородок, вздернутый нос «тюпочкой» и круглые стеклянно-голубые глаза. У Шперка неприятно заныло под ложечкой. Такие слащавые, лишенные индивидуальности мордочки он прежде замечал только у продавщиц ювелирных магазинов и у курсисток, одержимых манией всемирной эмансипации.
Не успел он приосаниться, как дверь распахнулась, и незнакомка, зашуршав платьем, вскарабкалась на трухлявый порог. Вид зала поразил ее воображение.
– Ишь ты! – ахнула она. – Милый шалашик.
Успокоившись, Ирнолайя бросила скептический взгляд на вестянку, с такой непосредственностью восхитившуюся техническими безделушками. Актриса приметила, что странная особа одета дорого, но безвкусно. Ее шелковое платье висело мешком на костлявых плечах, грязные кружева траурной рамкой обрамляли непомерно глубокое декольте, массивные купеческие перстни унизывали пальцы нервных жилистых рук. «Настоящее пугало, – заключила Ирнолайя. – Даже трудно вспомнить, где я ее могла прежде видеть».
Гостья довольно быстро пришла в себя. Она стала ходить по залу, радостно повизгивая и прищелкивая языком. Когда детали обстановки перестали ее занимать, она сунула пластиковую соломинку в рот и, повернувшись на каблучке, уставилась на капитана.
Шперк нахмурился. Ему было неприятно откровенное разглядывание. С другой стороны, появление новой эвакуантки неожиданно вселило в него надежду, что он сумеет взять реванш у Ирнолайи. Сама реальность в образе жалкой опустившейся особы опровергала веру актрисы в расовое превосходство вестян. «Милая, очень милая крошка», – пытался расчувствоваться Федор Исидорович, но, что было самым удивительным, сознание правоты не радовало. Хотя он и предполагал, что под воздействием земных условий «модель личности» может утратить часть защитных подпрограмм, такой катастрофический распад явился для него полной неожиданностью. «Как это могло произойти? – спрашивал себя Шперк. – Как могла вестянка превратиться в уличную девку? Дефект программы или результат кризиса древней вестянской культуры? Пока ясно только одно: “гомункулус” не выдержал тридцатилетнего испытания. Он развалился, и трудно представить себе, что может возродить его из пепла. Бедная крошка, – заключил Шперк. – Кто знает, что ждет ее в будущем. Витринная полка в музее космических культур или самое страшное: бесследное исчезновение в лабораториях генной инженерии. Неясно, необъяснимо, ужасно!..»
Мрачный вид Шперка разозлил вестянку. Она выплюнула огрызок соломинки и прогнусавила:
– Нос воротить изволите-с? Будто не признали. Ай-ай. Наденьте пенсне, папаша. Поднатужьтесь. Неужели во мне ничего не осталось от контактолога Леймюнкери?
Шперк растерянно молчал.
– Ну, а вы, мадам Ирнолайя, – вызывающе бросила через плечо эвакуантка. – Уж вам-то стыдно жаться в углу. Припомните лучше Делье-М. Бурное было времечко… Вы тогда частенько пользовались нашими рекомендациями. Не так ли?
– Пользовалась, – брезгливо ответила актриса. – И очень сожалею об этом. Ваша лаборатория, пресловутый «Гепар.Сульф» поставлял чистейшую липу. Не вижу повода для щенячьих нежностей.
– Понимаю… – Леймюнкери захлопала кукольными ресницами. – Шьете мне дело. Не выйдет-с, мадам. Я рассчиталась за прошлое и не намерена впредь лобзать пятки судейского. – Контактолог вновь смерила капитана уничтожающим взглядом. – Может быть, и у вас есть в запасе парочка рекламаций. Выкладывайте, капитан.
– К счастью, я не имел никакого отношения к вашему заповеднику, – выдавил Шперк.
– Грубая ложь, – возмутилась контактолог. – Где вы этому научились? Впрочем, немудрено – тридцать лет среди гомозавров плюс склероз и старческое слабоумие… Если хотите, могу напомнить некоторые исторические детали.
– Не стоит, – предупредительно заметил Шперк. – Мы только что договорились с мадам Ирнолайей не вспоминать о прошлом. Считайте, что я вам верю.
Леймюнкери вопросительно посмотрела на Ирнолайю.
– Ловко придумано, – заключила контактолог. – Только поясните, кэп, глупой женщине – о каком прошлом был уговор? О том или этом?
– Не все ли вам равно, – съязвила Ирнолайя. – Думаю, вам будет выгодно вообще помалкивать о своей жизни.
Эта небрежно брошенная фраза произвела на Леймюнкери действие неприкрытого удара.
– Вы забываетесь! – взвизгнула она тонким срывающимся голоском. – Вы, жалкая провинциальная примадонна! Я горжусь своим прошлым. Горжусь премией Координаторов, своей работой по экспресс-анализу палеоинформации. А вы!.. – Леймюнкери закашлялась, лицо ее приняло страдальческое выражение, худые плечи тряслись, как у куклы, подвешенной на веревочках.
– Черт с вами, гордитесь своим прошлым, – воспользовавшись паузой, огрызнулась Ирнолайя. – Только непонятно, что оно вам дает. Вам смягчили меру наказания, привили гены титулованной особы? Чушь!
– Не ваше дело!
Леймюнкери прикусила губу и спрятала лицо под черной вуалью. Она чувствовала себя униженной и разоблаченной. Встреча уже не радовала ее. Задохнувшись от обиды, она торопливо подошла к окну и жадно глотнула воздух. Ей не верилось, что земная жизнь подошла к концу, где-то там, по ту сторону ночи остались и хор цыган, и пьяный купчик, храпящий в дешевом нумере…
Леймюнкери вздрогнула. Она вдруг увидела сизую физиономию купца Третьей гильдии Гаврилы Карасева, который своим обликом чем-то напоминал «Гуртала» – примитива из планетарного заповедника «Гепар.Сульф», и ей стало страшно. Она закрыла глаза, но образ Гаврилы не пропадал, а только скалил белые зубы и беззвучно гоготал. Это был уже не купец, а самый настоящий монстр, покрытый толстой фибрионовой чешуей. Он грубо рвался из глубин насильно забытого прошлого, возвращая ее к последним дням работы в заповеднике, к отчаянной борьбе с Центром Координации, завершившейся полным провалом…
…Это было цепью случайностей. Катастрофа готовилась давно, почти с самого основания заповедника «Гепар.Сульф».
Когда Леймюнкери приняла лабораторию анализа палеоинформации, на всем лежал отпечаток запущенности и дезорганизации. Она была удивлена: крупный научный центр, имевший стратегическое значение, снабжался устаревшей аппаратурой, произведенной в глухой провинции. Но самую печальную картину представляло подопытное стадо гурталов – дикое, вымирающее. Постоянная нехватка пищевых капсул и плохой медицинский контроль способствовали вспышкам эпидемий, снизивших численность популяции до критического уровня.
Леймюнкери надеялась вернуть заповеднику былой престиж. Были смонтированы новые кормораздаточные автоматы, загнанное в силовые клетки стадо гурталов работало на пределе возможностей, и поступавшая с «Тиниуса» палеоинформация контролировалась в режиме полного насыщения.