быть неприменимы к H. sapiens, обитающим в других частях мира.
"Текущий археологический подход заключается в рассмотрении набора навыков, а также поведенческих последствий", - сказала Силье Бентсен, руководитель проекта SapienCE в Университете Бергена в Норвегии. SapienCE означает "Центр поведения ранних разумных" и стремится "улучшить наше понимание того, как и когда Homo sapiens превратился в то, кем мы являемся сегодня".
"Было много споров о том, как называть современного человека, и они все еще продолжаются", - сказал Бентсен.
Вместо перечня черт археологи скорее смотрят на то, что определенные черты говорят о познании. Например, гравюры или символы, изображающие времена года или миграции животных, предполагают, что ранние люди были достаточно умны, чтобы понимать эти концепции.
"Это показывает планирование и продвинутое познание, - пояснил Бентсен. - Это сложный пакет поведения".
Однако поведенческий метод различения современных людей осложняется доказательствами того, что другие виды Homo, такие как неандертальцы, демонстрируют аналогичные способности. Эти коренастые пещерные обитатели использовали инструменты, хоронили своих мертвецов и управляли огнем - действия, которые когда-то считались чисто человеческими. Стрингер отвергает поведение как способ дифференциации видов. "Поведение не является правильным способом определения вида", - сказал он. - Поведение передается гораздо легче, чем анатомия".
Согласно Британской энциклопедии, определение вида таково: "Группы скрещивающихся естественных популяций, репродуктивно изолированные от других подобных групп". Однако это определение может не применяться к видам Homo, поскольку недавние исследования описывают свидетельства скрещивания неандертальцев, H. sapiens и H. denisovans (вид гомининов, обнаруженный в Денисовой пещере в России). Например, в статье 2018 года, опубликованной в журнале Nature, сообщалось о множественных эпизодах скрещивания между неандертальцами и H. sapiens. В другой статье 2018 года, также опубликованной в журнале Nature, были описаны свидетельства существования гибрида древнего человека, который имел ДНК неандертальца и денисовца. По словам Стрингера, это заставило некоторых ученых заявить, что многие виды Homo, в том числе и наш, следует объединить. В этой парадигме современные люди - это H. sapiens sapiens, неандертальцы - это H. sapiens neanderthalensis, а денисовцы - H. sapiens denisovans. Стрингер, однако, утверждает, что люди и неандертальцы - разные виды, потому что их костная структура отличается.
"Если неандертальцы и H. sapiens оставались отдельными достаточно долго, чтобы развить такие отличительные формы черепа, таза и ушей, их можно было бы рассматривать как разные виды, независимо от того, скрещивались они или нет", - написал он в статье для Музея естественной истории в Лондоне. .
К столетию со дня рождения Станислава Лема
Станислав ЛЕМПредисловие к книге Владислава Бартошевского"Варшавское гетто - как это было в действительности"
Предисловие переводчика
Станислав Лем {5} и Владислав Бартошевский {6} познакомились в 1957 г., а по-настоящему подружились в 1982 г., когда вместе провели около десяти месяцев в Западном Берлине в Институте перспективных исследований (Wissenschaftskolleg). Тогда же они проводили много времени в беседах, в том числе на такие темы, которые Лем до и после этого избегал обсуждать: о жизни по поддельным документам во время немецкой оккупации, о спасении родителей Лема из пересыльного лагеря перед отправкой в концлагерь. У собеседников было много ужасных воспоминаний со времен Второй мировой войны: у Лема - из Львова, у Бартошевского - из Варшавы. Бартошевский в интервью о Леме "Мой друг пессимист" {7} говорил: "Если бы Сташек{8} просто написал о Львовском гетто, о Холокосте, о своем опыте во время войны, то, возможно, получил бы Нобелевскую премию, но он об этом почти ничего не говорил, никогда не писал". (Но, конечно же, личные переживания военного времени наложили отпечаток на дальнейшее творчество Станислава Лема - это подробно проанализировано в книге Агнешки Гаевской "Холокост и звёзды. Прошлое в прозе Станислава Лема" {9}.) Тогда же в Берлине в начале 1983 г. Лем написал предисловие к книге Бартошевского, поспособствовав её изданию. Бартошевский вспоминал, что после его рассказов о Варшавском гетто Лем сказал, что книгу об этом нужно издать в Германии и он этим займется. И через некоторое время Лем зашел к Бартошевскому со словами: "Слушай, у меня были из издательства "S. Fisсher Verlag", и чего только не обещали, чтобы я написал для них книгу. Но мне не хочется. И знаешь, что я им предложил? Чтобы издали твою книгу о гетто, а я к ней напишу вступление"{10}. Так вскоре и произошло.
Нужно ли этой книге предисловие? Необходимо ли снабжать вводным комментарием эти свидетельства очевидца-христианина о Варшавском гетто и о его уничтожении в огне во время восстания против нацистов, к тому же в Федеративной Республике Германии, в которой количество литературы о немецком преступлении и его искуплении все время увеличивается? Вместо ответа на эти вопросы я хочу процитировать недавнее эпистолярное событие.
В переписке с этнологом Хансом Петером Дюрром я говорил об определенном сходстве в поведении людей, которые беспомощно смотрели на массовые убийства. Пол Фейерабенд, которому Дюрр показал мое письмо, среди всего прочего заметил: "Итак, согласно Лему, все люди при известии о грозящем атомном взрыве ведут себя очень однотипно (как - об этом он, к сожалению, не говорит). Я думаю, что добрый господин не имеет представления о многообразии человеческих реакций. У убийцы-садиста сейчас наконец есть удобный случай предаться своей страсти, по крайней мере один раз совершенно безнаказанно, поэтому он будет срочно искать жертву... Любящие будут с наслаждением умирать в самых долгих объятиях, потому что для некоторых людей оргазм полон только тогда, когда он эквивалентен превращению в ничто (как, например, в японском фильме "Империя чувств")... Если прочесть сообщения о том, как люди реагировали на объявление конца света, то можно найти как раз это многообразие реакций".
По настоятельной просьбе Дюрра я возразил: "Итак, речь идет о поведении городского населения в осознании массовой смерти. Если бы я был немцем, не конкретно Фейерабендом, а совершенно обычным немцем, бывшим солдатом вермахта, и если бы мне следовало вступить в дискуссию на подобную тему с поляком, то я бы сначала поинтересовался годом его рождения. Год рождения 1921. Так ли уж это неправдоподобно, что этот человек провел время оккупации в Генерал-губернаторстве? Может быть, упаси бог, он вообще еврей? Или еврей наполовину, или на четверть в смысле Нюрнбергских законов? Или только на восьмую часть? Тогда было бы разумнее не пытаться рассказывать ему, что такое массовая смерть и как ведут себя люди, находящиеся под ее угрозой, иначе можно попасть в крайне неудобную ситуацию... Летом 1942 года я часто посещал Львовское гетто. Его жители уже знали, что им предстояла смерть. Последние иллюзии улетучились после того, как из лагеря смерти Белжец{11} вернулся пожилой еврей и очень подробно описал используемые там технологические средства. И в то время я тоже разговаривал с этим человеком. Я не был квалифицированным этнологом, а просто мог наблюдать поведение евреев в гетто - ведь в ту осень было убито примерно 180 000 человек, больше, чем во всей Хиросиме, - непосредственно перед массовой смертной казнью. Для Фейерабенда мои наблюдения могут не иметь значения. Тем не менее речь шла о почти двухстах тысячах людей. Итак, я наблюдал довольно скромное разнообразие реакций. Убийц-садистов Фейерабенда, которые хотели бы быстро перебеситься перед смертью, в гетто не было... Также не было замечено коитального поведения, ориентированного на получение оргазма. Евреев не интересовали интенсивные половые сношения, зачатие, а интересовали уже рожденные ими дети, а именно: они хотели их спасти. Большинство людей было в тихом отчаянии, довольно мрачного вида. Таким образом, спектр поведения не был таким пестрым, таким разнообразным, как описано у Фейерабенда, например, в средние века. Почему? Вероятно, у господина Фейерабенда по этому поводу будет снова оригинальная точка зрения. Мое мнение совсем банально. В средние века ожидали страшного суда. Человечество должно было отправиться в ад из-за своих грехов. Но никто не знал - как. Это дало толчок эсхатологическому мышлению и оно могло развиваться. Во Львове, напротив, точно знали, где и как, только не знали когда. Из-за этого все было таким однообразным. Я удивляюсь тому, что Фейерабенд ищет примеры поведения перед предстоящим массовым убийством где-то в средних веках или в японских фильмах, в то время как он ведь мог найти их при своей жизни... Мог бы найти что-то более близкое... Холокост относится к классике геноцида{12}... Конечно, я не чувствую себя лично обиженным, но когда немец довоенного поколения легкомысленно говорит о массовом убийстве и Освенциме, это уже оскорбительно. В этой теме я не допускаю никакого легкомыслия".
Цитаты длинные, но я посчитал, что здесь уместно привести обе{13}. Если даже немецкий философ, который пережил войну, овладевает прошлым, допуская провалы в памяти, то не только уместно, но и необходимо издавать такие книги, как эта, здесь, в немецких странах, и снабжать их введениями.