О, Хутулун не забыть, как Дува и Чапар кричали на нее: "Что ты понимаешь в делах войны и улуса? Знай свою иглу, женщина, и не смей вмешиваться!"
Особенно сильно это звучало в устах Чапара, вот уж кому следовало помалкивать насчет военных подвигов и государственных свершений.
Но замысел Дувы увенчался успехом - Чапар был признан ханом вопреки завещанию Хайду, а Уруса отослали на границу.
Но Хутулун не собиралась смиряться. Она и с иглой в руках сможет поболе, чем Чапар с саблей.
После курултая они с Урусом обговорили дальнейшие действия. Отправляя Уруса оборонять Монголию от Юань, Дува не мог препятствовать тому увести свое войско. Иначе это выглядело бы прямым предательством. Так что Урус мог действовать, не подчиняясь приказом нынешнего великого хана, вернее, Дувы.
Сама Хутулун еще во время курултая добилась права возглавить священную стражу у гробницы Хайду. Тут ей не стали препятствовать. Должно быть, считали, что так она действительно устраниться от дел улуса. Глупцы. Она и впрямь собиралась чтить память отца, но это также давало возможности увести с собой сторонников и дожидаться подходящего момента.
Говорят, Дува так и не оправился от ран, и часто болеет. Не стоило дожидаться, пока старый мерзавец умрет своей смертью. Вероятно, Абтакул прав, - именно болезнь подтолкнет Дуву к действию. Пока он будет разбираться с Чапаром, подоспеет и Токме.
Главное, чтоб лазутчики, разосланные Абтакулом, успели вовремя.
Задумавшись, она не сразу слышит подозрительный шум. Прислушивается - не померещилось ли? Сомнений нет. На лагерь напали. Но не было слышно ни криков часовых. Ни сигнального рога, и собаки, те самые собаки, не подали голосов.
Неужели Абтакул ее предал? Как она могла забыть, кем он был когда-то и с какой целью пришел к Хайду?
Схватив меч, она выбегает наружу и видит трупы своих стражников. Стреляли несомненно сверху - со священной горы, куда не должна была ступать нога чужака. И только очень опытные лучники могли попасть с такого расстояния. Чагатайский улус как раз славится такими.
На окраине ставки разгорается пожар. Юрты подожжены горящими стрелами, но белую юрту все же поджигать не рискнули.
В отсвете пламене она видит, как с ворвавшимися в становище всадниками рубятся Абтакул и сыновья.
- Ко мне! - кричит Хутулун. - Ко мне!
Она не знает, кого зовет - родных, сторонников или призывает на себя врагов. Еще никто не сумел победить ее в рукопашной схватке и в битве на мечах.
Никто и не рискует. Стрелы теперь летят со всех сторон. На ней кольчуга, но тяжелая стрела, пущенная из большого лука, пробивает медную доску. Даже истыканная стрелами, Хутулун пытается добраться до надвигающихся всадников.
Не успевает.
Луна заливает белым светом горящую ставку. Последнее, что мысленным взором видит Хутулун - пещера, и гробница возле подземного озера, под грузом золотых и серебряных монет.
Он прибывает, когда все кончено. Ему трудно сидеть в седле, но он не мог позволить себе ехать в повозке. Ни один монгол такого не позволит.
Нукеры помогают ему спешиться и сесть на заботливо расстеленную кошму. Так он выслушивает доклад об уничтожении ставки.
Мертвы все. Даже псаря, который за отменную плату отравил собак, прикончили. Предавший один раз предаст и снова.
Дува, сын Борака, одобрительно кивает. Главное, что он услышал - серебряная рака оказалась пуста. Настоящая гробница Хайду находится где-то у другом месте. И теперь не у кого спросить - где именно.
Дува, кажется, не очень удивлен, и даже не очень огорчен. Наверняка вместе с могилой Хайду спрятана его казна. Это плохо. Зато теперь никто не скажет, что Дува осквернил священную землю.
Только выслушав все, в том числе рассказ о гибели гургана и его сыновей, Дува спрашивает:
- Щенки убиты, а где сука?
Перед ним бросают отрубленную голову - длинные волосы слиплись от крови, черты лица слишком хорошо знакомы.
- Хорошо, хорошо, - кивает Дува.
- Нехорошо, - возражает советник, знаток законов и обычаев. - Нельзя проливать кровь Чингиза. Следовало казнить бескровно.
- Это всего лишь баба.
- Все равно, и женщин казнят по обычаю. Даже презренную Огул-Гаймиш не зарубили, а как подобает, проволокли нагишом на суд, зашив руки в сыромятную кожу, а после завернули в кошму и утопили.
Дува не слушает советника. Все идет как надо, пусть к власти расчищен. Чапар и его люди сдались без сопротивления. А Урус - чего он стоит теперь? Дува не намерен сам с ним разбираться, Тэмур вскорости получит нужные вести. Дува уже три года как сговорился с императором Юань. Если Чагатайский улус, а теперь и вся Монголия принесет клятву покорности наследникам Хубилая, Юань не станет вмешиваться в дела Дувы.
- Будет большая беда, - продолжает бубнить советник, но слова его не достигают ушей хана.
Вспомнит ли Дува о Хутулун полгода спустя, когда, полностью разбитый параличом, хрипя от нестерпимой боли, пожирающей мозг, он будет долго и мучительно умирать на загаженной кошме, окруженный воющими старухами?
Вряд ли.
- Лучше времени не найдешь, - в запальчивости говорит Дува. - Чинким - единственный из сыновей Хубилая, кто имел безусловные права на наследование, и, как говорят, был достоин того. Но его смерть посеет смуту. У Чинкама осталось два взрослых сына, часть советников склоняет Хубилая к тому, чтоб сделать наследником Тэмура, и Каммала будет тужиться из всех сил, доказывая, что он не хуже брата. Есть и сторонники младших сыновей Хубилая. Все они передерутся между собой... тут-то мы и ударим!
Дува, несмотря на молодость, хитер и расчетлив. Весь в покойного отца, Борака. Тот, находясь при дворе императора Юань, сумел войти к тому в доверие. И когда в Чагатайском улусе против воли Хубилая выбрали ханом Мубарака, убедил императора, что, если сам станет ханом, никогда не выйдет из-под его воли. Борак получил ярлык на правление. Только он отлично понимал, что при виде того ярлыка никто в Чагатайском улусе ему власть не передаст. И, оказавшись в родном улусе, пошел под руку главного врага Хубилая - Хайду. С его помощью он сверг Мубарака и стал ханом, как и желал.
Но после смерти Борака началась в Чагатайском улусе такая смута, что нойоны призвали на правление Хайду, который мог удержать власть железной рукой. Дува, сын Борака, согласился с этим решением, ибо оно было разумно, и стал верным союзником хана. И он хорошо знал, о чем говорит, когда поминал о смуте.
Большинство военачальников, собравшихся на совет, было с ним согласно. Но они предпочитали помалкивать, ожидая, пока выскажется Хайду. Много лет он вел борьбу с Хубилаем, но сколько бы не одерживал побед, не мог сокрушить империю. Ибо Хайду - это Хайду. А Хубилай , это помимо него, императрица Чаби, верховный везир Ахмад, фактический соправитель отца Чинким, именуемый на китайский лад Чжэнь-цзин, и Байан Чипсанг, главный из полководцев.
Теперь Чаби, к советам которой Хубилай неизменно прислушивался, умерла. Враги Ахмада при дворе одержали верх, он был обвинен во множестве преступлений - не всегда ложно - и умерщвлен вместе с семьей; с них живьем сняли кожу. Этого добился Чжэнь-цзин, наследник трона. А теперь мертв и он. Сумеет ли Байан Чипсанг охранить империю Юань столь же успешно, как сокрушил империю Сун?
Хайду отвечает не сразу. Раздумывает. Его темное скуластое лицо с узкими глазами неподвижно. Он уже немолод, ему сравнялось полвека, но хан крепок и полон сил. Он всегда выслушивает тех, кто допущен на совет, но решения принимает сам. Это Хубилай на ханьский манер окружил себя советниками-стратегами, Хайду сам себе стратег.
- Ты прав, - обращается он к Дуве. - Каммала постарается доказать, что он лучше всего годится в наследники. А это значит, что он убедит Хубилая дать ему войско и первым пойдет на нас. Воинов они наберут без труда, но нужно будет выбрать путь, где войско будет в состоянии прокормиться и пересечь реки. Там мы их и встретим.
Нойоны, дети ханов и знатные воины с уважением слушают слова предводителя. Если он так сказал, так и будет.
А говорит он о том, что Каммала неопытен, не будет слушать старых полководцев отца, и потому постарается прорваться вглубь Великой степи. И его следует окружить. Войску следует разделиться. Хайду сам поведет свой тумен. Левое крыло он отдает Дуве, правое своим детям. И пусть снаряжаются в поход, как велят обычай и Яса.
- Но есть у меня наставление для тех из моих детей, что я отправляю в поход. Урус, Хутулун, останьтесь.
Прочие покидают шатер, искоса бросают взгляды на детей хана. Хутулун пропускает эти взгляды мимо внимания, и сердито скалится. Сдается, Уруса отец оставил просто для виду, а разговор предназначен для нее, и нерадостен был этот разговор.
Они с отцом понимали друг друга с полуслова и даже без слов. И ей казалось, что так будет всегда.
Она ошиблась.
После того, что произошло в последние месяцы, отец почти не говорит с ней. И хотя она не лишилась своих владений, воинов, табунов и отар, даже глупец поймет: Хутулун в немилости. И она знает причину.
Она не жалеет о том, что ослушалась отца. Слово великого хана - золото, а он дал слово, что не станет принуждать дочь к замужеству.
По правде, нельзя утверждать, что и в этот раз он ее принуждал. Но поставил ее перед выбором, когда отказ выглядел предательством. Ибо отец мог обрести очень сильного союзника. Настолько сильного, что можно было забыть о многолетней вражде между потомками Угэдея и Тулуя, и закрыть глаза на позабытые обычаи предков.
Но она отказалась. Уж она от данного слова не отступится.
И отец ее не простил.
Хутулун готова к тому, что речь пойдет именно об этом. Но отец произносит нечто неожиданное.
- Абтакул будет сопровождать тебя. Он возглавит твою охрану.
Хутулун настолько озадачена, что даже не спрашивает: "Зачем?"
Она не понимает.