Ну так, - говорю я мэну, - это, наверное, лучше не с бумажными изданиями организовывать, коэффициент диффузии низкий, книжкам трудно взаимодействовать, опять же, какие-никакие, а обложки...
Мэн пригорюнился.
Лучше, - продолжаю я, - с электронными файлами работать. Храните файлы и следите, не возникнут ли в них самопроизвольные изменения. Опять же, надо программу написать, чтобы она время от времени их по диску перемещала и отдельную программу контроля файлов, чтобы изменения мониторила. А потом они и сами перемещаться начнут...
Мэн прямо на глазах расцветает, опять же, говорит, и места мало потребует, и на порядок дешевле...
Или на два, - добавляю я. - Тут, кстати, одна забавность есть... в Сети иногда анонимные файлы появляются, вот они - не результат ли... того... взаимодействия... Надо бы вам попробовать в проблеме разобраться...
Мэн прямо затрепетал - видно, рвется к задаче приступить.... Чуть меня не облобызал.
Это мне, впрочем, совершенно без надобности по двум причинам. Во-первых, я человек простой, физик старой школы. То есть категорически натурал. А во-вторых, опять же, сами понимаете, меня кофе с главврачом ждет. Ну, и потом сами понимаете, с Элен на природу. Вот-вот, как она говорит - "в натуре". Молодое (относительно меня) поколение.
Сева ГУРЕВИЧ
АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯилиОДНА ИЗ ВОЗМОЖНЫХ ИСТОРИЙ О ЖЕРТВЕ И ПАЛАЧЕ
Отец и сын сидели поздно вечером за кухонным столом. Их разделяла початая бутылка шнапса и почти нетронутая, но уже остывшая пицца. В рамке окна беззвучно переливался огнями город.
- Завтра... Столетняя история... шла стороной, и вот она у нас дома... заканчивается, - точно камушки в ряд, подбирал слова отец.
Прозвучало это не очень утешительно.
- Но заканчивать ее не кому-нибудь... - Сын посмотрел ему в глаза. - Отвечать за грехи праотцов. Вот ты застал хоть кого-то из них в живых?
- Никого, слава богу.
- А твои родители могли бы. Как, ты думаешь, "те" смотрели в глаза таким, как я?
- Плохо, наверно, смотрели. И жили плохо.
- А в нашем роду были "те"?
Отец пристально посмотрел на него, возникла неловкость.
- Точно не скажу. Об этом не принято было говорить. А сейчас - и не с кем. И... - какая разница?
Они еще помолчали.
- Знаешь, сын, так бывает, все по отдельности, вроде, нормальные люди, а как соберутся вместе... И тут такая идея! Национальное самосознание. Мы - самые-самые. Красивые. Лучшие. Избранные. И есть лидер, знающий - как и что надо делать. Харизматичный, как любой лидер.
- Красиво говоришь. А нынче и я попал в число избранных. В десятку. Это они нарочно такой каламбур придумали? Почему именно десять?
- Просто такое круглое число. Десять человек раз в пять лет. На сто лет - двести десять. В принципе, немного.
- Двести десять жизней - немного?
- По сравнению с погибшими тогда - немного. А среди них -такие же мирные люди, как ты. Сотой доли процента не составит. С уничтоженными по той самой идее.
Сын раздумчиво покачал головой.
- Как ты все хорошо говоришь, считаешь. Кстати, о моей последней десятке, никогда не задумывался: отчего же двести десять, а не двести?
- Двести десять, потому что... Да, в первой редакции того постановления была именно такая ошибка. Двести человек. Сто лет - двадцать "пятилеток", - отец кривовато усмехнулся, - простая арифметика. Все числа круглые.
- Так почему ошибка?
- Потому что проще научить считать, чем думать. Ведь первые десять были казнены не в конце первой пятилетки, а в начале. Нулевая отметка. А потом, через каждые пять лет, еще по десять. Принимается?
- Да. Понимается, но не принимается.
- Потом, где-то через месяц, ошибку заметили, была целая дискуссия, сколько человек должно быть казнено: двести за девяносто пять лет или двести десять за сто. Победила кровожадность.
Отец взглянул сыну в глаза.
- Ты в нашем роду первый, на кого выпал жребий.
Сын налил себе и отцу. Поднял, пригубил. Отец не прикоснулся к своей рюмке.
- Двести десять или двести! Последняя десятка! И какая нелепая лотерея!
- А какой способ выбора предложил бы ты?
Раз в пять лет десять юношей в возрасте от 18 до 23 лет выбирались из населения страны, выбирались по специальному математическому алгоритму на основе генератора случайных чисел. В тот же день каждый из них окольцовывался специальным сигнальным браслетом, срабатывающим на нарушение границ дома. А на третий день все они препровождались к месту казни, откуда велась онлайн-трансляция по всему миру.
- Какой способ?.. - саркастически переспросил сын. - Не такой, при котором выбор пал бы на меня.
Ведь в дне завтрашнем, дне - 1-го сентября 2049 года, ему и другим девяти обреченным предстояла смерть.
В ноябре 1946 года на межправительственной конференции в Нюрнберге была утверждена резолюция: "...в целях продления памяти о преступлениях немецкого народа перед человечеством, а также в качестве искупления вины перед многомиллионными жертвами фашизма, в течение ста лет казнить в газовой камере концентрационного лагеря города Освенцим (Аушвиц), Польша, двести десять граждан Германии. Казни подлежат только граждане немецкого происхождения (по переписи, проведенной на 01.11.1946, за исключениями... следовал длинный список перемещенных лиц, сопредельных территорий, прочего) мужского пола, а также их потомки мужского пола, в возрасте от 18 до 23 лет. Казни должны проводиться публично, раз в пять лет по десять человек, выбираемых по случайному принципу через внутригосударственные структуры и внешний Надзорный Комитет, формируемый из представителей стран (следовал перечень). Первую казнь назначить на 01 сентября 1949 года. Последняя казнь состоится 01 сентября 2049 года. Эмиграция граждан Германии из приложенного поименного перечня не допускается до 01.09.2049 года без исключений. Ребенок, рожденный от брака гражданина (гражданки) Германии с гражданином другой страны, считается гражданином Германии и пополняет вышеуказанный перечень..." И так далее. "Все регламенты, необходимые для реализации данной резолюции, включая случайный принцип выбора осужденных на казнь граждан Германии, передачу их конвою Польши, проведение самой казни и другие регламенты должны быть выработаны и утверждены до 01 сентября 1948 года. Резолюция обжалованию, полной или частичной отмене, не подлежит".
- Да, - снова вздохнул отец. - Если бы только той резолюции никогда не было!..
Переводы
Дороти ХЕЙНЗ
ЗАБРОШЕННАЯ ДОРОГА
Мальчик пинком распахнул дверь и замер. Солнце светило ему в спину, и силуэт на фоне проема выглядел для стороннего глаза карикатурой на всех подростков мира: джинсы, гармошкой ниспадающие на ботинки, рубашка навыпуск, вихор на макушке. Секундой позже мальчик переступил порог и приобрел цвета и черты. Джинсы были линяло-синими, а глаза того оттенка голубого, который люди непонятно почему ассоциируют с правдой.
- Мама! - прокричал он, плюхая на столик в прихожей тяжелую коробку. - Мама, взгляни, что у меня есть!
Его мать вышла из кухни. Руки ее были в муке.
- Тедди, так орать вовсе не обязательно. - Ее взгляд упал на коробку, потеснившую цветочную композицию на журнальном столике. - И откуда только ты все это таскаешь?
- Со станции "Лагерная". - Мальчик загремел находками, вытаскивая их из коробки. - Взгляни, телефон! - Он поднял настоящую телефонную трубку и заговорил в нее, мастерски подражая приглушенному связью голосу.
- Тедди! - Она беспомощно сложила перед собой руки в муке. - И зачем только ты тянешь сюда весь этот хлам?
- Да ладно тебе, мам. - Он накрыл микрофон ладонью, будто прерывая разговор. - Нам сказали эти вещи можно брать. Их все равно бы выбросили.
- Кто сказал?
- Рабочие на путях. Мы с Кенни шли по железнодорожному полотну...
- Что ты вообще там делал? Это опасно!
- Ну мам! - Он раздраженно поморщился, как любой ребенок, если пытается объяснить что-то очевидное непонятливым взрослым. - На путях не опаснее, чем на старой железной дороге. Даже безопаснее. Мы шли по шпалам, а в будке стрелочника работало несколько человек. Нам разрешили брать, что захочется, только просили держать рот на замке.
- То-то и оно. Так и ищешь неприятности себе на голову, и те люди это почувствовали.
- Ты не права. - Тедди положил телефонную трубку, в его голосе зазвучала мольба. - Просто они знали, что многие мальчишки не прочь завладеть этим добром...
- Что еще ты принес, помимо телефона? И где ты собираешься все это хранить?
- Придумаю что-нибудь. Смотри, старинные расписания. А вот плакат. И документы... тут все о том, как ухаживать за масляными лампами, и что делать с железнодорожными переездами. А еще у меня есть табличка с именем! Можно будет повесить ее на дверь моей спальни.
- Даже не мечтай. Ты все где-нибудь аккуратненько сложишь, ясно? И то, если я разрешу оставить этот хлам.
Он подхватил коробку и начал подниматься по лестнице, поверх перил настороженно поглядывая на мать.
- Папа захочет посмотреть на мои находки, когда придет.
- Когда придет, - подчеркнула она первое слово, и таким образом подвергла сомнению даже это. - Вряд ли у твоего папы в ближайшем будущем найдется на нас время.
Отец мальчика в кои то веки приехал домой рано. Брызнул из-под шин гравий, портфель встал в прихожей, и семья в полном составе отправилась ужинать.
- Папа, - начал Тедди, - я тут нашел...
- Оставь папу в покое, милый, - машинально перебила мать. - Он устал.
Его отец всегда молчал. Нарезал еду и подносил кусочки ко рту, промокал губы и помешивал чай, а еще время от времени вздыхал. Один раз он заговорил, устало потерев глаза:
- Вера, проследи, чтобы мальчик не шумел, хорошо? Я взял на дом кое-какую работу.