орит Ада. – Мы же вместе. Если я начну тонуть, ты меня спасешь. А если станешь тонуть ты, тебя обязательно спасет спасатель, что сидит на вышке!»
Иногда у Ады бывал странный юмор. Иногда странный юмор бывал у него, и она дулась.
А в какой-то ветви сейчас…
Он тряхнул головой, отгоняя мысль, как назойливую муху, и зная, что мысль вернется и все равно будет кружиться, не позволяя думать ни о чем другом.
Ни о ком. О Лене, например, обещавшей зайти, когда устроит Лермана, узнает, куда пропал Баснер, и справится, как чувствует себя Шауль.
Он ждал ее, отсчитывал секунды, доходил до ста, и вдруг оказывалось, что считает с начала: время свернулось в кольцо, кусало само себя, и Лена не придет никогда,
В дверь постучали, он стремительно обернулся, крикнул по-русски: «Войдите!»
Лена закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной.
– Ваш друг, – сказала она, – в триста девятом номере. А Баснер, как я и думала, попал в полицию, его приняли за…
– Он мне не друг! – вздыбился Купревич. – Я его сто лет не видел!
Лена протянула к нему руки – наверно, не хотела, чтобы он наговорил лишнего, а он понял жест по-своему, подошел и взял ее руки в свои. Ладони были теплыми, по ним бежал ток, и магнитное поле не позволяло рукам разделиться. Он понимал, что не должен этого делать, но понимание отделилось от сознания, сознание – от эмоций, а эмоции он определить не мог и не стал: обнял Лену за плечи, и она уткнулась головой ему в плечо. Плакала Лена беззвучно, а он гладил ее по спине и беззвучно утешал.
Время опять свернулось в кольцо, и он подумал, что это – навсегда.
– Простите, – Лена отстранилась, будто оттолкнула. Прошла в комнату и опустилась в кресло у окна.
– Расклеилась, – сказала Лена. – Лерман – неприятный тип. Не представляю, как могла…
Она не закончила фразу.
– Раньше, – сказал он, присев на край кровати; так он был ближе к Лене и мог, протянув руку, опять коснуться ее ладони или… или шеи…
– Раньше он был другим. И я был другим. Мне и в голову не пришло тогда… Я сам их познакомил.
Он не хотел говорить о Лермане.
– Вы сказали, что Баснер в полиции? Почему? И что делать?
– Каким-то образом он нашел министерство внутренних дел. Охранник, как положено, попросил показать сумку. А он не просто отказался. Ударил. Естественно, его задержали. В кармане нашли нож. Помните, на кладбище…
– Да.
– К таким вещам у нас относятся серьезно.
– Его вышлют?
Он на это надеялся.
– Не знаю. Может, отпустят. Американец, стресс… Скорее всего, после допроса привезут в отель. А тот, другой… Он хочет видеть вас. Поговорить наедине. Я сказала, что спрошу.
Он не хотел видеть Лермана. Тем более – без свидетелей.
– Он говорит, у него есть идея.
– Идея?
– Что-то о расчете развилки. Мне показалось, он не понимает, что говорит. Или я не поняла, что он сказал.
«Иосиф лучше меня разбирается в квантовой теории ветвлений. Не знаю, что он опубликовал за эти годы, но, может, действительно…»
– В каком, говорите, он номере?
– Вы хотите…
– Лена… – Он хотел сказать, что, если Иосиф не придумал, как разрушить суперпозицию, им всем придется жить в перекосившемся мире до конца своих дней. Он хотел сказать это, но язык, вопреки его воле, но не вопреки желанию, произнес другие слова.
Лена услышала. Поднявшись с кресла, пересела на краешек кровати рядом с ним, он погрузился носом в ее волосы, хотел их целовать, но не мог сделать ни одного движения, сидел, опустив руки и закрыв глаза, повторял мысленно уже сказанные слова, еще и еще раз, понимая, что мир опять разветвился, и они с Леной оказались там, где сказанное стало их общей сутью, которую они сами еще не понимали, но уже прониклись ее неизбежностью.
«Я не смогу жить без тебя, я не смогу без тебя жить…»
Еще и трех дней не прошло после смерти Ады. Утром он был на ее могиле и хотел (или это ему казалось?) лежать рядом – до конца времен.
Лена прикоснулась ладонью к его небритой щеке, отстранилась, посмотрела ему в глаза, и он не смог понять, что она сказала взглядом. Что-то очень сложное.
– Тебе тяжело, и тебе нужна поддержка. Не беспокойся, я буду рядом.
«Нужна поддержка». И только. Она будет рядом, пока он не вынырнет из стресса, пока не станет прежним или новым, и, когда поймет, что он сможет сам разобраться в своей жизни, она отойдет в свой собственный мир, в собственную жизнь, о которой он не знал ничего. Как она жила до него, Лена расскажет, когда они будут вечерами сидеть рядом на диване, экран телевизора будет показывать беззвучные движущиеся картинки, и ему будет казаться, что это Лена проецирует свои переживания, о которых говорит словами, проникающими сразу в подсознание.
– Пойдем, – сказала Лена. – Все равно тебе надо с ним поговорить. А я послушаю.
В номере Лермана они застали странную картину. Лерман сидел в кресле, положив ногу на ногу, руки закинув за голову и глядя в потолок, а не на Баснера, бродившего по комнате с неприкаянным видом, натыкавшегося на мебель и бормотавшего что-то под нос. У двери на пластиковом стуле, не гармонировавшем с обстановкой номера, сидел полицейский, чин которого Купревич определить не мог. Не рядовой, но и не генерал, наверно. Фуражку полицейский снял и положил на пол рядом. Лет пятьдесят, определил Купревич, приятное лицо, открытый взгляд, но что он здесь делает?
Лена что-то спросила на иврите, полицейский ответил и что-то спросил сам. Лена говорила долго, что-то объясняла, рассказывала, все слушали, Баснер перестал ходить, стоял рядом с креслом, где неподвижно восседал Лерман.
Выслушав, полицейский поднялся, произнес несколько слов, обращаясь к Баснеру, надел фуражку, пожал протянутую Леной руку и пошел из комнаты. На пороге обернулся, о чем-то строго предупредил Баснера, обращаясь, однако, к Лене, вышел и не преминул захлопнуть дверь со стуком, от которого, как показалось Купревичу, воздух в комнате пришел в движение.
– Что он сказал? – нервно спросил Баснер. – Они заставили меня подписать бумагу на иврите, это незаконно, я хотел вызвать консула, но…
– Послушайте, – прервал его Лерман, – не делайте глупостей. Какой, к чертям, консул?
– Что он сказал? – повторил Баснер.
– Вам нужно будет к вечеру заехать в полицию, забрать протокол, – объяснила Лена. – И, конечно, ни о каком перезахоронении, о котором вы там все время твердили, речи быть не может. Вам еще придется доказать, что документы ваши не подделаны.
– А они, – встрял Лерман, – вполне могут оказаться поддельными с точки зрения здешнего законодательства, и тогда вас, друг мой, упекут в тюрьму.
– Что?! – вскричал Баснер. – Я хочу забрать Аду, и никто не…
– Помолчите! – Лерман даже позы не изменил, он вполне управлял ситуацией голосом. Баснер осекся и после недолгой паузы спросил:
– А вы, собственно, кто? Полицейский привез меня в отель, я хотел пройти в свой номер, но он взял меня за локоть и привел сюда. Почему? Вы кто?
Лерман оглядел Баснера с ног до головы, будто оценивал его достоинства и недостатки на невольничьем рынке. Решил, должно быть, что цена Баснеру невысока, и произнес с оттенком пренебрежения:
– Я муж Ады, если вы еще не поняли. И Володька, – Лерман кивнул в сторону Купревича, – тоже муж Ады. А еще один муж Ады сидит шиву и не желает видеть никого из нас.
– Вообще-то, – продолжал Лерман, кивком предложив Лене и Купревичу присесть на край кровати. Баснер опустился на стул у двери, спрятал ладони между колен, опустил голову и погрузился в себя. – Вообще-то я хотел поговорить с тобой наедине, – кивок сторону Купревича. – Мы хотя бы понимаем физическую сторону возникшей суперпозиции. Сможем обсудить и, не исключено, что-нибудь предпринять. Вы, – кивок в сторону Баснера, – можете подождать у себя в номере, а вы, – кивок в сторону Лены, – можете его туда отвести.
– Я никуда не пойду, – спокойно сказала Лена и взяла Купревича за локоть.
Баснер и отвечать не стал. Молча сидел и, набычившись, сверлил Лермана ненавидящим взглядом.
– Хорошо. – Лерман пожал плечами и в дальнейшем обращался только к Купревичу, будто они были в комнате вдвоем. – Судя по динамике процесса, суперпозиция состоит из четырех перепутанных квантовых состояний. Вероятность более сложной суперпозиции я оцениваю как очень низкую.
Было ли это утверждение или вопрос, но Купревич ответил, не желая предоставлять Лерману инициативу в разговоре:
– Четыре, да. Если бы существовали… – он поискал нужное слово, – другие члены суперпозиции, они наверняка уже себя проявили бы… После смерти Ады прошло почти трое суток, вряд ли время релаксации больше.
– Согласен. Кстати, о времени релаксации. Я не знаком с твоими работами, Володя. Ты рассчитывал время релаксации склеек в зависимости от сложности квантовой структуры или в более простом, инвариантном случае?
Он не делал таких расчетов. У него не было нужной математической подготовки. Не только у него. В прошлом году Нараяма разработал метод бесконечномерных рокуэлловых пространств, в дополнение к пространствам Калаби – Яу, но никто пока не сумел применить новый метод к вычислениям сложных склеек.
– У меня есть приблизительные оценки, – неопределенно сказал Купревич. – Скорее, интуитивные… А ты…
– Я, – самодовольно заявил Лерман, – опубликовал в «Физикал ревю» большую работу по комбинированным склейкам. Пришлось разработать инфинитную методику… кстати, как она здесь называется? Метод расчета с использованием несчетных бесконечных параметров.
Никак это пока не называлось. Нараяма только предложил основные принципы, о которых все еще шла дискуссия. Купревич в ней не участвовал, эта математика была ему не по зубам, он пытался разработать более простые рекурсивные приемы…
– Если ты этим занимался, и ты сейчас в суперпозиции, – медленно произнес Купревич, удерживая последовательность рассуждений, – значит…