Начальство быстро покинуло Центр управления полетами, чтобы наблюдать за посадкой самолета. Гандерсон и Монтгомери остались одни.
- Что за разговоры об отставке? - спросил майор. - Ты покидаешь "Файрстоун", нашел себе новую работу?
Гандерсон встал и кивнул.
- Да, я ухожу ... в другое место.
- Не сомневаюсь, что в твой адрес поступило много заманчивых предложений, но думаю, Джейкобс перебьет любое из них, чтобы удержать тебя, особенно после успеха "Девяносто первого".
Гандерсон хмыкнул и посмотрел в окно на взлетно-посадочную полосу. Самолета еще не было видно, но группа инженеров и начальство терпеливо ожидали его возвращения. Гандерсон чуть заметно улыбнулся. Создатели самолетов не часто позволяют себе восхищаться собственными творениями, но на этот раз он не смог сдержаться.
Он повернулся к Монтгомери.
- Двести восемьдесят пять тонн, шестнадцать двигателей, три четверти мили в секунду - и он покажет себя еще лучше на высоте в семьдесят тысяч, где ему и место. Самый большой и самый быстрый - чудесное соединение. Воздушный век делает успехи, Монти!
Монтгомери заметил горькую ухмылку на лице Гандерсона. Он привык к внезапным переменам настроения своего друга, но на этот раз все произошло так неожиданно и необъяснимо.
- Что случилось, Сорен? - спросил он. - У "Девяносто первого" какие-то проблемы, о которых никто не знает?
Гандерсону было около пятидесяти лет, невысокого роста, его волосы уже начали седеть на висках. Сейчас, когда он сидел, сгорбившись, на табурете и затягивался трубкой, он выглядел почти иссохшим.
- Да. С "Девяносто первым" не все в порядке, - сказал он, наконец. - Это провал.
- Неудача! - Лицо Монтгомери побелело, когда он подумал о своем собственном положении среди экспертов ВВС, готовящихся принять самолет на вооружение. - О чем ты говоришь? Это...
Гандерсон отрицательно покачал головой.
- Самый большой, самый быстрый, самый тяжелый, самый чудовищный - это последнее порождение длинной серии монстров. И, если мы не лишимся разума окончательно, то "Девяносто первый" станет последним таким чудовищем.
Монтгомери расслабился. Теперь, когда напряжение от тяжелой работы благополучно спало, Гандерсон почувствовал себя свободнее, и снова занялся одним из своих излюбленных занятий - самобичеванием. Майор не догадывался о причине, но приготовился выслушать друга с сочувствием.
Гандерсон заметил, как изменилось выражение лица Монтгомери, и понял, о чем он думает.
- Ты ведь поверишь каждому слову, которое напишут в иллюстрированных журналах о нашем прекрасном "Девяносто первом", не так ли?
Послышался слабый, высокий вой - это самолет, все еще на большой высоте, пролетел над ними, маневрируя для посадки на другом конце поля.
- Они сделают разворот на две страницы, - продолжал Гандерсон. - "Девяносто первый" в середине - вокруг него маленькие картинки, показывающие, что он генерирует столько же энергии, сколько тридцать электровозов, достаточно тепла, чтобы согреть город с пятнадцатью сотнями жителей, имеет достаточно проводов, чтобы обеспечить городскую электрическую и телефонную системы, больше радиоламп, чем...
- А граждане радостно воскликнут: "Так вот он какой - прогресс"!
Вой перерос в громоподобный рев, заглушивший их голоса. Гигантские шасси коснулись земли, Паркер посадил бомбардировщик. Он катился по полю с сумасшедшей скоростью, борясь с сопротивлением закрылков и тормозов. Его гром сотрясал стены Центра управления, ангары и далекий завод.
Потом все стихло. Паркер широко улыбался и победно потрясал сцепленными над головой руками за стеклом кабины. На поле выкатился красный трактор.
Казалось, лицо Гандерсона исказила внезапная боль.
- Ты уродливый дьявол! - прошептал он сверкающему самолету. Он повернулся к Монтгомери. - Давай выбираться отсюда!
Майор Монтгомери был офицером, обеспечивающим связь между научно-исследовательским и опытно-конструкторским отделами командования ВВС и авиационной корпорацией "Файрстоун". Он думал, что знает Сорена Гандерсона так же хорошо, как "ХВ-91", но реакция главного конструктора на успешные испытательные полеты корабля, несомненно, заставила его почувствовать себя более чем неловко.
Они отъехали от завода на полмили и устроились за уединенным столиком в "Спагетти-хаусе" Джорджа, где после многих прошлых совещаний им удавалось сглаживать жесткие разногласия между инженерными решениями и спецификациями ВВС. Монтгомери краем глаза наблюдал за своим другом и решил помалкивать до поры - если только не понадобится выяснить, что так беспокоит Гандерсона.
Джордж принял заказ и ушел. Монтгомери сплел пальцы и улыбнулся.
- Всем известно, что современные требования к боевым машинам практически полностью вывели из-под контроля размеры и стоимость самолетов, - осторожно сказал он. - Но мне кажется, то, что мы вообще смогли выполнить начальные требования, уже само по себе большое достижение. Всего пять лет назад создание "Девяносто первого" считалось фантастикой. Твоя новая конструкция крыла - это единственное...
- Чудовище с кишками, набитыми электронным оборудованием, - сказал Гандерсон, - каждая функция дублируется многократно, чтобы быть уверенным, что неисправность десятицентового резистора не приведет к падению самолета стоимостью в сто миллионов долларов.
Он внимательно посмотрел на Монтгомери и улыбнулся:
- Наверное, ты никогда не слышал от меня ничего подобного? Обычно я так говорю, когда остаюсь один - поздно ночью. Но ты же знаешь, что я прав. Это понимает каждый компетентный инженер, работающий в авиационной промышленности. Наши производственные возможности, увы, недостаточно хороши - и не могут быть улучшены - исключить дублирование компонентов пока невозможно. Но мы должны стремиться к тому, чтобы новые самолеты выполняли боевую функцию "Девяносто первого" и при этом весили и стоили в десять раз меньше. Какова будет цена серийной модели? Мы можем предположить, что от восемнадцати до двадцати миллионов. С экономической точки зрения - это катастрофа, вкладывать столько средств в такую уязвимую часть нашей обороны как самолет, даже учитывая сомнительную важность его использования в качестве носителя для атомных и кобальтовых бомб. Как решение инженерной проблемы, это провал.
- Почему же тогда ты не сконструировал "Девяносто первый" в десять раз меньше? - осторожно спросил Монтгомери.
Появился Джордж с их заказом. Гандерсон развернул салфетку и постучал себя по голове.
- Проблема вот здесь, - сказал он. - Ума не хватает.
- Ты не имеешь права обвинять себя! С твоими достижениями...
- Я обвиняю не только себя, - сказал Гандерсон. - Всех нас. Наши научно-исследовательские бюро, НAСA, университеты, авиазаводы. Посмотрите, как мы работаем: тратим пару миллионов на новый компьютер, шесть миллионов на аэродинамическую трубу, наши отчеты - это мили микрофильмов. НИОКР осуществляет около миллиона проектов по всей стране. Но помните, как Райты научились изготавливать крыло? Они вдвоем наблюдали за изменением формы маленькой картонной коробки, которую Уилбур крутил - и у них все получилось.
Кто из наших людей способен работать в таких условиях? Конечно, не руководитель НИОКР, который раздумывает, как поднять свой рейтинг GS с 12 до 13, или начальник аэродинамической трубы, или компьютерщик. Что-то не так с тем, как мы занимаемся конструированием. Мы создали гигантские организации по сбору данных, искренне обманывая самих себя, что это и есть исследование. Мы изготавляем огромное количество маленьких хитроумных приспособлений, думая, что это изобретения. А потом тщетно ищем во всей этой массе данных и приспособлений новую, основную идею. Но безрезультатно. Поэтому мы строим еще одного летающего монстра и довольно похлопываем себя по спине.
Монтгомери рассматривал длинную макаронину, свисавшую с его вилки.
- Я уже слышал подобные разговоры, - сказал он. - Всегда думал, что это просто раздражение, закономерно возникающее после неудачной недели, когда ничего из задуманного не получилось. Допустим, это действительно так, что можно с этим поделать? Что ты собираешься предпринять?
- Это вопрос, который я задаю себе с тех пор, когда мы начали конструировать "Девяносто первый", еще двенадцать лет назад. Так или иначе, я пытаюсь ответить на этот вопрос всю свою жизнь. Пока ответа не нашел, но я никогда не займусь конструированием нового самолета, пока не найду его.
- И что ты собираешься предпринять? - повторил свой вопрос Монтгомери.
- Я сэкономил немного денег, - сказал Гандерсон. - Так что могу позволить себе немного побездельничать, а может, и много. А потом пойду учиться в Школу.
Рука Монтгомери, казалось, на какое-то время зависла в воздухе. Он бросил изумленный взгляд на Гандерсона и склонился над тарелкой со спагетти.
- Это мне показалось, ты действительно сейчас сказал, что собираешься продолжить обучение в школе, - сказал он со смехом.
- Нет закона, запрещающего человеку получать образование в любом возрасте.
- Нет, конечно, нет. Однако, если ты появишься в любом инженерном заведении в стране, то их преподаватели по аэродинамике рядом с тобой будут походить на полуграмотную деревенщину. Странное решение. Кто способен научить тебя конструировать самолеты?
Монтгомери пристально следил за Гандерсоном, пока тот попытался объяснить свое решение:
- Речь идет не об обычной Школе. Впервые я услышал рассказы о ней около шести месяцев назад. Первым был Норкросс из "Локхида". Он написал, что уволился с работы и теперь учится там. Я подумал, что он сошел с ума. Потом его примеру последовали другие инженеры, и все они приглашали меня присоединиться к ним.
- Чему они учатся? Кто преподает в этой Школе? Я никогда не слышал ни о чем подобном.
- Согласен, что это странно. Я пытался выяснить, но подробностей разузнать не удалось. И все же все они с огромным энтузиазмом относятся к своему обучению. Этой частной Школой руководят двое мужчин по имени Нэгл и Беркли. Возможно, ты помнишь, что год или около того назад о них много писали в газетах из-за большого шума, который они подняли в связи с недостатками нашей патентной системы. В Конгрессе даже провели специаль