ное расследование, и, похоже, в Патентном законодательстве очень скоро произойдут изменения.
- Я помню, - сказал Монтгомери. - Люди из отдела исследований и разработок не придали особого значения их выходкам.
Гандерсон улыбнулся.
- Могу представить!
- Я знаю Норкросса, - сказал Монтгомери. - Он отличный специалист. Я не могу представить себе какую-либо школу, которая могла бы научить его или тебя хоть чему-нибудь в авиастроении.
- Я тоже, честно говоря. Но хочу это выяснить. Сам я зашел в тупик. Как, впрочем, и вся индустрия. Инженеры знают это и продолжают работать по наитию, надеясь на какое-то чудо, которое вытащит их из дыры - например, атомные двигатели, достаточно маленькие, чтобы их можно было разместить в истребителе, и чтобы стоимость не возросла более чем в два раза. А еще каким-то образом уменьшить размеры компонентов, которые мы должны втиснуть... Но чуда не будет. Необходимо изменить наш тип мышления. Меньше рассчитывать на качественную аэродинамическую трубу за шесть миллионов и больше внимания уделять маленькой картонной коробке, как это делали братья Райт!
Монтгомери вернулся на завод вместе с Гандерсоном. Он старался скрыть, что разговор обеспокоил его. Конечно, он немного расстроился, потому что за время строительства гигантского бомбардировщика они с Гандерсоном стали очень хорошими друзьями. Он оставил инженера у входа в гигантский ангар, куда "Девяносто первый" был доставлен для послеполетного осмотра, направился в свой кабинет на первом этаже здания администрации завода, закрыл и тщательно запер дверь.
Монтгомери должен был доложить о результатах полета своему вашингтонскому начальнику, полковнику Доджу. Потребовалось двадцать минут, чтобы найти полковника, и наконец Монтгомери услышал его далекий грубый голос.
- У меня есть кое-какая информация, - сказал Монтгомери. - Поговорим по защищенной линии.
- Конечно. Код двенадцать, - сказал Додж.
Монтгомери нажал несколько переключателей на маленькой коробке, к которой был подсоединен телефонный провод. Теперь он мог говорить тише.
- Дело в том, что полгода назад вы велели мне отслеживать выбивающиеся из общего ряда события. И вот одно из таких произошло. Сорен Гандерсон уходит в отставку. Он говорит, что возвращается в какую-то Школу.
- И Гандерсон тоже! - с горечью сказал Додж. - Это эпидемия. На сегодняшний день почти двести человек уволились из самых приоритетных военных проектов - все под предлогом желания посещать эту таинственную Школу. Это привело к проблемам более чем в тридцати крупных проектах, потому что они были не просто обычными инженерами, а главными инженерами, проектировщиками и ведущими конструкторами. Отток ключевых кадров привел к тому, что выполнение военной программы страны резко замедлилось. Я сообщаю вам это, чтобы подчеркнуть: нам как можно скорее следует выяснить, что происходит, и положить этому безобразию конец.
- Вы хотите, чтобы я занялся этим вопросом?
- Одну минуту.
Послышался щелчок выключателя, и снова раздался голос полковника:
- Я связался с доктором Спиндемом. Как руководитель отдела психологической службы НИОКР, он занимался этой проблемой. Я хочу, чтобы он поговорил с вами.
Монтгомери недовольно нахмурился. Он помнил Спиндема. Это был крупный мужчина с грубоватыми манерами, с лица которого никогда не исчезала ехидная ухмылка.
- Алло? - спросил Спиндем. - Рад снова поговорить с вами, майор.
- Да, - сказал Монтгомери.
- Насколько я понимаю, вы хорошо знакомы с этим человеком, Гандерсоном.
- Мы были очень близкими друзьями почти четыре года.
- Очень хорошо. Мы хотели бы, чтобы в эту так называемую Школу попал один из наших людей. До сих пор мы воздерживались от любых решительных действий против ее создателей, надеясь, что нам удастся внедрить туда своего человека. Вы - наша первая реальная возможность. Как вы думаете, рекомендация Гандерсона поможет вам стать учеником этой Школы?
- Не знаю. Попасть туда, по-видимому, можно только получив персональное приглашение, на которое могут рассчитывать самые лучшие люди в своей области. Моя собственная квалификация в этом отношении...
- Вам придется постараться, майор. Это очень важно. Сделайте все возможное, используйте свою дружбу с Гандерсоном, но добейтесь, чтобы вас приняли в Школу, так мы, наконец, выясним, что там происходит. Пока нам не удалось узнать ничего конкретного. На первый взгляд, мы столкнулись с одной из самых хитроумных подрывных схем, когда-либо встречавшихся в нашей практике. Кажется, все дело в полном контроле над умами привлеченных в Школу людей. А ведь все они крайне важны для обеспечения боевой готовности страны. Считайте, что это приказ, - сказал полковник Додж. - Мы пришлем в Файрстоун человека, который вас заменит. Ежедневно будете докладывать мне по телефону о ваших успехах.
Полковник Додж услышал, что Монтгомери положил трубку, на связи остался один Спиндем. Он тяжело вздохнул, пытаясь успокоиться.
- Ну, почему именно этот болван Монтгомери, а не кто-нибудь сообразительнее? Мы ждали полгода, чтобы внедрить туда своего человека, и вот, пожалуйста, - Монтгомери.
- Да, это не лучший вариант, - согласился доктор Спиндем. - Но все может получиться даже лучше, чем мы думаем. В конце концов, остается надежда, что рано или поздно нам подвернется еще один шанс.
Монтгомери положил трубку и сложил руки на столе. Он смотрел прямо перед собой, погруженный в тяжелые раздумья. Это новое назначение не было поводом для радости. Он вспоминал замечательное время, которое провел в "Файрстоуне" на протяжении всего изготовления "Девяносто первого". Его вклад был не очень заметен, но все же значителен. Он знал, что проделал хорошую работу по ускорению обмена информацией между Военно-воздушными силами и конструкторами.
Единственное, что его примиряло с этим переводом, так это возможность помочь Сорену Гандерсону, если тот будет втянут в какую-нибудь дурацкую авантюру, которая нанесет ущерб и ему, и обороноспособности страны. Однако было непонятно, есть ли у него вообще хоть какой-то шанс попасть в Школу. Казалось маловероятным, что организаторы такого проекта, если они, действительно, затеяли что-то противозаконное, дадут возможность человеку из ВВС выведать их планы.
Он вышел из кабинета и вернулся на испытательный полигон. Гандерсон проводил совещание с группой инженеров "ХВ-91", анализируя данные утреннего полета. Так что Монтгомери провел целый час в кабине самолета, вновь упиваясь ощущением мощи и величия гигантского инженерного достижения. Он был на борту во время нескольких предыдущих контрольных полетов, но у него никогда не было возможности взять управление на себя. Теперь он поднялся в кабину пилотов и думал о том, удастся ли ему когда-нибудь самостоятельно поднять самолет в воздух. Это было единственное, чего он по-прежнему страстно желал.
"XB-91" был бомбардировщиком новой концепции - непобедимой, самодостаточной воздушной крепостью. Он летал очень высоко, без сопровождения, и в два раза быстрее звука. При приближении во время полета любого объекта - самолета-перехватчика или управляемой ракеты - срабатывала защита. Бомбардировщик автоматически выпускал собственную управляемую ракету, чтобы уничтожить любое враждебное устройство на безопасном расстоянии. "И все-таки он неуязвим, вопреки словам Гандерсона", - подумал Монтгомери. Это была самая непобедимая машина, когда-либо изобретенная людьми.
Но что-то из того, что сказал Гандерсон этим утром, продолжало беспокоить Монтгомери, когда он шел по мостику, осматривая пустые гнезда, в которых должны были находиться боевые ракеты. Действительно, в самолете изначально была заложена определенная уязвимость - уязвимость, вызванная его кошмарной сложностью. Было бы неплохо иметь более простые ответы на сложные вопросы, но как их найти? Если такие люди, как Гандерсон, не могут их придумать, то кто же?
Монтгомери спустился с самолета и увидел через стеклянную перегородку, что Главный инженер один в кабинете. Он помахал рукой и вошел без стука.
- "Девяносто первый" выдержал скоростные нагрузки и не развалился на куски, - сказал он.
Гандерсон просматривал кипу бумаг и выглядел вполне довольным.
- Да. Зафиксирована небольшая неприятная вибрация в хвостовом отделении. Но я думаю, что мы сможем справиться с нею, просто немного изменив корпус.
Монтгомери сел.
- Меня беспокоит другое. Я не могу выбросить из головы наш сегодняшний разговор. Эта идея со Школой...
Гандерсон кивнул.
- Я тоже все время думаю об этом.
- Да уж... Послушай, предположим, что эта затея действительно чего-то стоит, что там действительно чему-то могут научить... Как ты думаешь, есть ли шанс, что ты сможешь меня туда устроить?
Гандерсон удивленно посмотрел на майора.
- Я не думал, что тебя заинтересует что-то подобное.
Монтгомери непринужденно улыбнулся.
- Полагаю, я действительно достаточно долго служу в армии, чтобы меня считали солдафоном, но я во многом согласен с тобой и разделяю озабоченность по поводу излишней сложности конструкции "Девяносто первого". Если такие люди, как Норкросс и ты, рассчитываете чему-то научиться в этой школе, то мне хотелось бы тоже получить хотя бы часть этого знания для себя.
- Не знаю. Я и сам еще не подал заявление. Но сможешь ли ты покинуть свой пост?
- Додж довольно хорошо относится ко мне. Я думаю, он пойдет мне навстречу, если я попрошу его об отставке.
- Со своей стороны я сделаю все, что смогу, - сказал Гандерсон. - Но должен сказать, что пока вся выгода напоминает кота в мешке.
- Готов рискнуть, - сказал Монтгомери.
Шесть недель спустя доводка самолета была завершена, и "Девяносто первый" был принят на вооружение. Почти одновременно заявление Сорена Гандерсона было одобрено школой Нэгла-Беркли, и он был приглашен на собеседование вместе со своим коллегой майором Монтгомери.