ющих историю её статического характера и делающих её живой, разнообразной и захватывающей.
Сравнивая истории жизни, изложенные по отдельности каждым из участников триады "мать-отец-ребенок", зачастую можно обнаружить существенные различия между ними. Строго говоря, многоплановую картину отношений в семье можно получить лишь путём объединения точек зрения всех членов семейной ячейки, получив таким образом "their-story" (их-историю). В итоге базисные отношения, составляющие их-историю, становятся тем стержнем, на котором выстраивается система взаимоотношений в обществе. В этом процессе формирования истории трудно переоценить роль семейной ячейки, поскольку то, что ребенок вынесет из прошлого, заключенного в семейных традициях, привычках и обычаях, станет настоящим будущих поколений.
В предыдущих исследованиях я несколько раз косвенно затрагивала эту тему, указывая на возможность объединить подходы темпорологии (науки о времени) с пренатальной психологией [2 - 4]. Постепенно эти исследования стали приобретать более широкую историческую перспективу. Важным наблюдением при этом стало то, что порой целые века характеризуются своим особым "духом времени", связанным с доминированием в них одной из стихий [5].
В этой работе на примерах биографий нескольких ключевых исторических фигур (папы римского, императора и философа) я попыталась сначала развернуть перед читателями "heir-story" - историю такой, какой она могла восприниматься глазами ребенка. В свете таких историй, связанных с пренебрежительным отношением к детству и неуважительным обращением с детьми XI века, нам откроется новое, углубленное и обобщенное понимание "their-story" - истории жестокости и безжалостности, царившей в огрубевшем обществе тех лет. Сравнивая затем XI век с нашими днями, мы увидим, насколько уроки того периода важны сегодня, и лучше поймем, в чем состоит их значимость для текущего момента.
Перед тем, как перейти к конкретным примерам, сделаю общее замечание о структуре последующего текста, состоящего из четырех частей. Первая часть кратко обрисовывает драматические события в жизни наших героев. Для ознакомления с этой частью не требуется дополнительных темпорологических пояснений, и её выводы представляют собой самостоятельную ценность. Во второй части те же события рассматриваются в свете хронологии их свершения и в соответствии с календарем доминирующих стихий, определенным по циклам Сатурна-Юпитера [5, 6]. Особое внимание в ней уделяется перекличкам длительностью в 800 лет между параллельными эпохами и характерными для этих эпох метафорами и образами. Третья часть посвящена анализу избранных ключевых моментов, упомянутых ранее, в свете метода часов Феникса [7]. Четвертая, заключительная часть, рассматривает новые возможности, открывающиеся перед людьми в наши дни, благодаря осознанию новых подходов к семье, к воспитанию детей и к "their-story".
На примере архетипичных моделей поведения и мировосприятия, которые объединяли таких разных на первый взгляд представителей XI века как французский философ Пьер Абеляр, папа римский Григорий VII и император Священной Римской империи Генрих IV, постараемся разобраться, что привело к противоречивости и непомерной жестокости людей в XI веке. Для этого рассмотрим сначала истории этих героев в хронологическом порядке, а затем сравним их с более близкими нам по времени ключевыми историческими фигурами, родившимися, через 800 лет после них, в XIX веке.
Начнем с папы Григория VII (ок. 1020/1025 - 1085), которого в миру звали Гильдебрандом, и который пробыл на папском престоле 12 лет, с 1073 по 1085 год. Этот папа сыграл важнейшую роль в укреплении католицизма тем, что он всеми силами пытался довести до победного конца усилия своих предшественников, церковных реформаторов начала X века. Григорию VII удалось нанести тяжелый удар институту брака, окончательно утвердив целибат для священников, и он вошел в историю своими крутыми мерами и радикальными шагами, предпринятыми для того, чтобы поставить папскую власть над императорской. Из-за его бескомпромиссного противоборства с императором Генрихом IV было нарушено тонкое равновесие между папством и императорством, служившим в Средневековье покровителем и защитником церкви. В итоге Григорий VII стал в центре самого затяжного конфликта XI века, поставившего под угрозу само существование католической церкви.
В целом биографические данные пап XI века, как и у большинства исторических фигур тех лет, крайне скудны, отрывочны и малодостоверны. Их года рождения неизвестны; зачастую невозможно подтвердить сведения об их жизни перед избранием на престол, а уж о детстве и юношестве и вовсе говорить не приходится. И все же известный русский историк-медиевист А. С. Вязигин (1867-1919) попытался приподнять завесу тумана и восстановить (пусть хоть и в общих чертах) обстоятельства формирования личности будущего папы Григория VII, стоявшего во главе католической церкви в дни одного из самых критических моментов её существования. В своем эссе 1898 года "Темная пора в жизни Гильдебранда" он одним из первых поднял вопрос о значимости наиболее ранней фазы нашей жизни - детства: "Впечатления же первых лет сознательной жизни ложатся неизгладимыми чертами на восприимчивую душу отрока, и противоречия природы Гильдебранда находят себе объяснения в той обстановке, среди которой слагался его характер и вырабатывались его стремления" [8, с. 294].
Сперва подчеркнем, что в XI веке понятия семейной ячейки "мать-отец-ребенок" в том виде, как мы ее себе представляем сегодня, не существовало. До XIV века семейная жизнь ускользала от внимания историков [9]. Картины беззаботного младенчества, проведенного в теплом домашнем кругу, основанном на родительской заботе о детях, в те годы не были частым или само собой разумеющимся явлением. Более того, по словам крупнейшего исследователя истории семейных отношений Филиппа Арьеса (1914-1984): "
в средневековом обществе не существовало идеи детства" [9, с. 125].
Говоря конкретнее, в XI веке в Европе широко распространился обычай, при котором родители приносили обет отдавать в монастыри новорожденных и даже еще нерожденных детей. Не только родители и опекуны, но и монахи могли произносить обеты за малюток, якобы "добровольно" покидавших родной дом и вступавших в обитель. В те годы, по мнению Вязигина, родители, отдававшие малышей в монастыри, видели в этом акте своеобразный ритуал жертвоприношения. Ребенок приносился в искупительную жертву церкви, чтобы он молился и каялся за своих грешных родителей. Как показывают действовавшие в те годы уставы и правила монастырей, таким детям возврат в мир был отрезан пожизненно. В подтверждение этого Вязигин приводил постановление одного из соборов, каравшее отлучением таких подневольных иноков за любую попытку надеть мирское платье. С того момента, как за них был произнесен обет, судьба детей была предрешена без их согласия. Они становились "не-вольниками" и не могли уже "стряхнуть со своей выи иго устава" [8, с. 282].
Юные создания, против своей воли оторванные от семьи и отданные на "воспитание" в лоно церкви, назывались на латыни nutriti (букв. выкормыши) или puer oblatus (букв. предложенные мальчики). Замечу, что, цитируя тексты Григория VII, Вязигин повсюду переводил производные от слова nutriti, как кормление или вскармливание. Наверно, сегодня, привычнее бы звучали слова воспитанники и воспитатели.
Так или иначе, Григорий VII нигде не упоминал ни отца с матерью, ни место своего рождения. Считалось, что его родители были незнатного происхождения и занимались тяжелым трудом для того, чтобы прокормиться. На основе многих упоминаний Григорием VII своих ранних лет в школе Клюнийского монастыря, Вязигин подтверждал ранние предположения историков церкви, что Григорий VII был одним из малышей, отданных родителями в монастырь с ранних лет. Постоянно подчеркивая, что он не по своей воле оказался в монастыре (non libenter ad sacrum ordinem accessi), Григорий VII вспоминал, что "монастырские обеты были произнесены за него, и его участь была определена поступком его родителей" [8, с. 283]. Вдали от семьи образ родного отца стирался в памяти мальчика, а его место занимал святой Петр, которого будущий папа представлял себе "императором и властелином всей земли". Считая апостола Петра своим воспитателем или кормильцем, а себя его воспитанником, в критические моменты своей жизни Григорий VII обращался к нему с мольбой "услышать раба своего, вскормленного им с малолетства".
О том, какими методами воспитания руководствовались в XI веке монахи, можно составить себе представление по поучительной истории из жизни архиепископа Ансельма Кентерберийского (1033-1109). Однажды некий аббат пожаловался ему, что не знает, чего ожидать от своих воспитанников: "Злонравны они и неисправны; днем и ночью мы непрестанно их бьем, а они по-прежнему делаются самих себя хуже <...> Всеми способами утесняем мы их, дабы они исправились, они же нисколько не исправляются".
Ансельм изумленно переспросил: "Непрестанно их бьете и утесняете? Какими же они становятся с возрастом?"
"Тупы и звероподобны", - последовал раздосадованный ответ аббата [10, с. 326].
Ужасаясь услышанному, Ансельм пытался возразить аббату, что от такого неразумного стеснения в детях прививаются, умножаются и разрастаются многочисленные порочные черты и укореняются пагубные модели злобного поведения
Заранее заметим, что сам Ансельм с годами был вынужден подчиниться грубому физическому насилию над его волей. Когда он, будучи старым и больным, не хотел принимать пост архиепископа, другие епископы схватили его под руки и силой потащили к королю. Затем, также силой, они вытянули его правую руку - для принятия посоха, материального символа посвящения. Сопротивляясь, Ансельм так сильно сжимал пальцы, что епископам не удавалось их разжать. Тогда они грубо (так сильно, что Ансельм закричал от боли) прижали посох к его кулаку, завершив тем самым ритуальный обряд посвящения в должность. Ансельму не помогли никакие протесты против незаконности свершившегося, и ему не позволили избавиться от нежеланного ему поста [11].