е их слово. Полых не покидал пределов города, скудость материнских средств не позволяла, но послушать о дальних местах любил, всегда воображая и себя усталым путником, только прибывшим в неведомые места. Странно, но пение младшего тому тоже споспешествовало.
Господь не дал Полыху голоса брата, а потому он, ерзая на жесткой неудобной скамье, отчаянно тому завидовал, хоть и понимал, насколько это грешно, ведь все мы дети божьи и привечаемы всеотцом одинаково. Хорошо, после молитв и пения можно было придти к отцу Щербе и покаяться в незамысловатых грехах, накопленных с самой весны. Он же отпускал грехи и в осеннее равноденствие, в день Разлуки, когда мир до самой весны прощался со всевышним, уходя на покой.
Мальчишкой Полых любил играть возле церковных врат, где самая круча. С другими пареньками они, то бегали взапуски, гоняясь за шатунами как Зимний дозор, а то изображали сцены святого писания пред алтарем, под руководством отца настоятеля. Щерба любил точность и строгость во всем, особенно, каноне, но в иное время дозволял пацанам сумасбродствовать как душе угодно. За это его любили и уважали дети и подростки, Полых не исключение. Во всяком окружающем он старался выискать хоть частицу потерянного родителя. Не всегда получалось, конечно.
Склады, где бдительный Хмурый завидел огни, располагались в отдалении за церковью, почти на самой границе. Прежде они находились у реки, но после того памятного потопа, уничтожившего половину запасов, их перенесли в центр города, а уже десять лет назад, когда лихой осенний пожар сожрал немалую долю накопленного к пробуждению, иерей настоял на перестройке старого церковного склада под городские нужды. Его расширили, обустроили, обнесли надежной изгородью. Теперь Щерба занимался распределением благ не только духовных, но и телесных и в обеих ипостасях преуспевал, немало этим не стесняясь.
- Вот хохма будет, если мы придем, а на складе проснувшийся Хмарь колобродит, - вдруг хмыкнул Чапель, оборачиваясь к юнцу. Полых смешался. Ему уже в голову приходила подобная мысль, он старательно изгонял ее прочь. За истекшие полчаса парень какие только мысли в голове и перебрал. И что он растеряется, а Чапель сам всех повяжет, и что все с точностью до наоборот случится. Но больше всего Полых боялся любой своей ошибки. Еще бы, это его первая зима, а сегодня и вовсе первое испытание. Как ни мандражировать.
Еще раз глянув на парня, Чапель улыбнулся.
- Не трепыхайся так, успеешь себя проявить.
- Спасибо, брат, - он хотел сказать еще что-то, но лыжа предательски скользнула в яму, Полых ухнул в снег. А когда поднялся, увидел пред собой невеликий камень без надписи.
Дозорные дали большой крюк, от городского кладбища переходя к месту упокоения шатунов. Да, им тоже полагалась такая милость. Пусть их и казнили, но лишь затем, чтобы отправить на высший суд, божий. Полых несколько раз присутствовал на подобных собраниях, когда отцы города: настоятель, староста и глава Зимнего дозора - решали судьбы виновных, но не повинившихся в грехах неспящих. Кто-то брал последнее у вдовы, кто-то убивал по душевной злобе, а иной вовсе душил едва народившихся младенцев. Какая уж тут пощада. Полых смотрел на них со странным ощущением какой-то гадливости, при которой, и ненавидеть, и жалеть равно неприятно. За всех виновных отец неустанно молился Щерба, а староста вручал напоследок расписку - в земной юдоли к ним нет обид боле. После этого шатунов топили под перестук барабанов и стон рожков, некоторые горожане сопровождали казнь свистом и улюлюканьем, но большинство молчало. Ночью тела хоронили за оградой в безымянных могилах, при свете чадящих факелов, - как то заповедано писанием. Настоятель снова шептал молитву, на сей раз, праздничную, ибо сказано: ввечеру после казни всеотец взвесит души и выскажет свое слово: простить, оставив подле себя или отправить в чистилище, где пребывать им до самого конца земного мира. Лишь тогда все создания его объединятся, вернутся в Золотой век, в вечное лето, где будут существовать под недреманным оком создателя в мире и процветании.
Незнамо почему, но юноше вдруг показалось, именно это камень Тихого. Хоть парень погиб достойно, пусть порченым, но не окончательно, вставшим, но не пошедшим кривой дорогой неспящих. Поднявшись, Полых поспешил за Чапелем, который, чуть пригнувшись, уже подходил к тому месту ограды, где прочные еловые доски были взломаны ударами тяжелого топора. Дав знак Полыху молчать, он тихо скрылся в дыре.
Юноша попытался последовать за ним сразу, как в омут, но вдруг остановился. Оглянулся, будто ища поддержки, сам не понимая причин случившейся задержки, досадуя на себя за нее, нелепую паузу, взглядом ища сам не пойми чего.
Вид с холма на город неизменно его впечатлял и летом, сейчас же Полых впервые глянул с кручи на заметенную родную сторонку. Город прижался к реке, полукольцом опоясавшую его, редкие по краям домишки теснились к самой сердцевине, у базарной площади, становясь пятистенками, столь мало пространства оставалось при застройке. Густые сады, видневшиеся на северной стороне, сменялись пустыми огородами, уходя к далеким холмам, скрывавшимся под наметенными снегами. Вдали маячил черной полосой далекий лес, где-то там, по рассказам дозорных, обитали шатуны - и сейчас, верно, поджидают своих товарищей, посланных за припасами. Полых в лес никогда не совался, хотя дал зарок непременно побывать там с дружиной, устраивавшей очередной разгон зарвавшимся не спящим. Сейчас, когда он стал ратником Зимнего дозора, его непременно должны взять. Обязательно.
Уверившись в этом, Полых рванулся в дыру и оказался на территории церковного склада.
Через пролаз тянулись три цепочки следов и ни одной обратно - это первое, что заметил Полых, едва проник на склад. Он тут же похвалил себя за наблюдательность, поспешил за Чапелем, стоявшим на углу одного из трех массивных деревянных сооружений, высотой в два этажа, располагавшихся вдалеке друг от друга - Щерба страховался, боясь как бы новый пожар с одного не перекинулся на остальные. Бывать тут парню еще не доводилось, неудивительно, что он постоянно вертел головой, пытаясь все увидеть сразу. Хорошо, Чапель вовремя одернул, напомнив, зачем они здесь. Полых тотчас залился краской, не хватало еще подвести брата дозорного.
Вдвоем они подползли на корточках к углу ближайшего здания. Отсюда открывался вид на приоткрытую дверь соседнего сарая. Темнело стремительно, мир погружался в ледяную мглу, а белое безмолвие лишь выделяло редкие звуки, доносившиеся из приоткрытых дверей.
- Кажись, двое. Погодь здесь, гляну. Доставай самострел, - коротко отдавал приказы Чапель, его напарник только успевал им следовать. Взяв свой арбалет, старик ловко метнулся к сараю, после кивнул юноше, тот попытался столь же стремительно сократить дистанцию, вроде получилось. Чапель одобрительно кивнул.
- Сторожи, я сейчас.
Он нагнулся к самой земле, глянул, тотчас вернувшись. Кивнул, и рванулся внутрь, вбрасывая себя в полутемное помещение. Скомандовал чужакам стоять смирно, не дурить, держать руки за головой. Полых, вдруг замешкав, не сразу последовав за старшим, испугался своей нерешительности. Наконец, бросился следом.
- Вяжи его, - коротко приказал Чапель, тут же спросивший шатуна, куда задевался второй. Юноша только сейчас огляделся по сторонам, привыкая к неяркому свету факела, зажженного чужаком. Сощурившись, он увидел стоявшего возле коробов с сушеной рыбой и вяленым мясом крепкого плечистого парня, возрастом чуть постарше молодого дозорного, мало походившего на себе подобных дикарей, добротно одетого, пусть и в затасканный полушубок и сбитый набок треух, плотные штаны и валенки, для прочности обшитые понизу кожей. Поворачиваться он не спешил, но это к лучшему, так Полыху сподручнее заковать его в кандалы, сейчас извлеченные из сумы.
Рядом находились сани на широких полозьях, на них шатун поместил уже несколько коробок рыбы, банки маринада, еще кое-что, потребное дикарям. А чуть в стороне, юноша только сейчас заметил, виделась дорожка темной влаги, поблескивавшая на свете. Кровь.
Второй шатун был тяжело ранен, но не Чапелем, Полых это понял сразу, кем-то прежде. Он бездвижно лежал на полу. Пойманный неспящий наскоро перевязал товарища, а теперь, видно, решал, бросить его и тащить остальное, или пожалеть. За этим его и схватили. Юноша склонился над ним, проверяя. Нет, уже не дышит. Отшатнулся от мертвого шатуна, неприязненно глядя на второго.
- Здесь еще один, - наконец, юноша смог говорить. Чапель сделал два шага вперед, увидел убитого арбалетной стрелой. Перевел взгляд дальше.
- Проклятье, Хмарь...
Тут только Полых заметил дьяка, бездвижно лежащего чуть поодаль. Юноша подскочил к нему, не слушая окрик соратника. Болт вонзился чуть выше сердца дьяка, вряд ли он долго мучился.
Метнулся назад, подскочил к шатуну и замер. Несколько мгновений он так и стоял подле неспящего, не понимая причин своей остановки, а когда начал осознавать, покрылся холодным потом.
В тот же миг его отбросил назад Чапель.
- Сын, - медленно произнес старик.
Голова закружилась. Сознание отказывалось верить в происходящее. Полых сделал еще один шаг вперед, глянул на Чапеля. А тот вместо привычных слов, так давно ожидаемых, произнес нечто вовсе немыслимое:
- Ты почему опять пришел? Я просил тебя.
Дверь скрипнула, оба одномоментно оглянулись. Снова воззрились друг на друга, забыв о третьем.
Полых переставал понимать увиденное. Будто в кошмарном сне из которого, как ни щипай себя, ни тряси головой, нет выхода.
- Что с дьяком? - спросил Чапель, нагнетая еще больше безумство. Тихий тяжело выдохнул.
- Моя вина, - едва шевеля губами, ответил он. - Мы осторожны были, в укромном месте забор сломали, никто не слышал. А Хмарь все равно вылез. Как нарочно. - Помолчав чуть, прибавил: - Мне пришлось, отец. Он Ревуна подбил, втихую высунулся и подбил.
Снова молчание. Полых не понимал, ни как поступить, ни что сказать. Голову раздирали сотни вопросов.