Через десять лет эта деятельность дала первые всходы. Воспитанные в среде себе подобных, эти люди, обладая мощной интуицией и нестандартными способностями в самых разных областях, в том числе науке управления, стали занимать руководящие посты в обществе. Основное внимание уделялось педагогике, так как воспитание детей - главная задача любого общества, которое хочет жить и развиваться.
Была и обратная сторона медали. Если видишь насквозь человека с его мелочными интересами - жадностью, завистью, стремлением обогатиться и возвыситься, - то жизнь превращается в путешествие по кругам ада. Только в единичных случаях можно помочь таким людям очиститься - и для этого они сами должны захотеть измениться. Таких случаев было немного - раз, два, и обчелся.
Тем не менее, контуры будущего, пока еще весьма удаленного, скоро начали проступать сквозь все сложности работы с новыми людьми - будущего, в котором не будет войн и раздоров, а установится светлое братство людей, объединенных единым желанием: трудиться совместно для воцарения на планете Земля справедливого общества, где каждый человек будет оценен по достоинству, и каждому воздастся по заслугам. Самой востребованной и почитаемой профессией станет просветительская работа, потому что именно от Учителя будет зависеть, станет ли продолжаться бесконечное соперничество между людьми, переходящее из горячей фазы в холодную и снова в горячую, или же люди смогут, наконец, преодолеть разногласия и переступить через сиюминутные амбиции, чтобы сохранить цивилизацию и нашу Землю от разрушения.
Дмитрий РАСКИН
НОВОЕ ПРОШЛОЕ
С профессором Уальбером я познакомился на горнолыжном курорте. Сам он на лыжи уже не вставал по причине довольно-таки преклонного возраста, но наслаждался видами, воздухом и зрелищем румяной жизнеутверждающей юности в яркой спортивной экипировке.
Сейчас мы с ним на веранде отеля в креслах. Профессор под пледом, в руке бокал виски, седая борода в лучах остывающего солнца кажется еще более респектабельной, чем на самом деле. Выражение чуть усталой и слегка ироничной мудрости на лице - сейчас казалось, что он даже несколько сдерживает себя, а дай он себе волю, мудрости, усталости и иронии было б куда как больше у него.
- Вам, профессор, вполне можно было б сниматься в рекламе какого-нибудь пенсионного фонда, - говорю я.
Те отношения, что у нас с ним уже сложились, вполне позволяют мне такой стиль общения.
- Ценю ваш профессиональный взгляд, Хендерсон, - салютует мне бокалом Уальбер.
(Дело в том, что я пиарщик.)
- Кстати о профессионализме, так чем конкретно занимается ваш институт памяти?
- Полное наше название "Институт моделирования и коррекции памяти". Так что выводы делайте сами, молодой человек, - ответил он, разливая новую порцию виски по нашим бокалам.
- Неужели?!
- Да, именно.
- Но как такое возможно?!
- Манипуляция с вашими нейронами, этак на грани с насилием над вашим мозгом, плюс имплантация элементов искусственного интеллекта с целым рядом программ производящих заданные "картинки", которые ваш мозг будет принимать за "свои" (за одно уже это, придет время, будет нобелевка), плюс ваше большое желание, плюс наша активизация ваших механизмов самовнушения, плюс раскрепощение образного вашего и ассоциативного мышления... в общем, здесь еще много и много плюсов. Словом, наша программа - одни сплошные плюсы. Извините за каламбур, конечно, но уверен, вы, Хендерсон, ко мне снисходительны.
- Получается, вам по силам устранить какое-либо мучительное для вашего пациента или же постыдное воспоминание?
- В общем, да, - кивнул профессор. И тут же, нарочито: - Но лучше таковыми не обзаводиться, молодой человек. Уж поверьте моему опыту.
- А вы можете...
- Сделать воспоминанием то, чего вообще не было? - не дослушал меня он.
Я вообще-то хотел спросить не это, но когда он сказал! Я поперхнулся и энергично закивал.
- Можем, - сказал профессор, - сделать небывшее бывшим. По желанию пациента можем переупрямить, перехитрить его судьбу. Обратим ничто в бытие... в бытие его памяти. И эти его воспоминания ничем не будут отличаться от настоящих его воспоминаний о действительном, непридуманном, не сочиненном в моей лаборатории прошлом, уж поверьте.
- Но вы же производите никакое не бытие, а фикции!
- Для пациента, заказчика они совершенно реальные, - демонстративная невозмутимость профессора. - К тому же, не производим, а помогаем его сознанию, его коре и подкорке сделать своей реальностью то, что, по тем ли иным причинам, стало для него важнее всего. Насильно здесь ничего не получится. Это, Хендерсон, я упреждаю следующий ваш вопрос.
- Но ради чего все это?! - вырвалось у меня. - Во имя?!
-Неудачник сознает себя прожившим успешную жизнь. Несчастный становится счастливым. Бездарный оказывается талантливым, гениальным, вспоминает свои озарения и открытия. Упустивший собственную любовь предается воспоминаниям о том, как любил и был любимым... Во имя милосердия. Неужели непонятно?
- Не знаю, конечно, но я чувствую, что-то в этом не то. Не то и не так... - сбиваюсь, не нахожу аргументов я.
- Человек без поступков вдруг оказывается прожившим насыщенную жизнь. Он не убоялся выбора, он был смел, решителен, честен, добр, - продолжает, вдохновляется профессор. - Не имевший смысла прожитой жизни теперь обретает его. Человек без судьбы, разминувшийся с нею, не доросший до нее, получает покой в полноте сознания ее свершенности. Коривший себя за бездарно растраченную жизнь узнает, как много в его жизни было осмысленного, настоящего, живого. Проживший правильно, но в пол, в треть накала, теперь сознает себя прожившим на все сто. Бросивший своих детей окажется заботливым, любящим отцом. Случайно убивший, теперь никого не убивал. Мне продолжить?
- Вы собираетесь стать вместо Бога?!
- Вы верующий?
- Нет, профессор. Но это сейчас не имеет никакого значения. Вы придумали пошлое милосердие! И дело даже не в том, что вы подменяете его галлюцинациями. Вы ампутируете у ваших пациентов совесть, сознание ответственности и вины. Вместо рефлексии умиротворенность, вместо попытки катарсиса покой. Вы отнимаете у них возможность Спасения. Еще раз, профессор, я неверующий.
- Вы еще молоды, Хендерсон... Майкл, - профессор был сейчас очень серьезен и перестал олицетворять "респектабельную старость", - и потому резонерствуете.
- К тому же... - у меня появились новые аргументы.
- Я не говорю, что ты не прав, Майк, - останавливает меня профессор Уальбер. - Ты прав. Но ты всего лишь прав, понимаешь? А я пытаюсь помочь тем, кто столкнулся с непосильным для них, кому не по мерке. Тем, кто и так не для катарсиса, совести и вины. Но они достойны утешения. Да! мне это далеко не всегда приятно, часто просто приходится обслуживать чье-то самодовольство, воплощать вполне графоманские сценарии чьей-то прожитой жизни... но я избавляю людей от страдания.
- А если ваш клиент и не думал страдать от отсутствия совести? - я недослушал его.
- В этом случае я беру на себя.
- Страдание? - съязвил я.
- А ты хорошо поймал меня на слове, - кивнул профессор, - на штампе, автоматизме языка. Но в этих случаях мне действительно неприятно.
- Я тронут, - я повышаю градус своего сарказма.
- Но у меня есть пациент, что переживает собственное несовершенство, сознает свою неспособность пробиться к смыслу и истине в пространстве сочиненной для него совершенно счастливой и сбывшейся жизни.
- И вы считаете, что это искупает все ваше?
- Ну, не все, конечно же, - Уальбер был тих и серьезен. - Но узнать, что ты не убил свободу его воли, не отменил, не подменил его свободу, пусть он сам и попросил об этом... А те, кто при моей помощи отказываются от осмысления прожитой жизни, отменяют совесть (кстати, имеют право на это! как ни прискорбно) они отменяют свое осмысление, свою собственную совесть, а не осмысление и совесть вообще.
- Но за чей счет это все?
- Не понял, - сказал профессор, - ты же не о деньгах и страховках сейчас?
- Вот вы сказали, бросивший своих детей придается воспоминаниям, каким он был любящим и заботливым отцом. А что же с брошенными детишками? Прикажете им прийти в ваш институт и заказать профессору Уальберу воспоминания о том, как они были счастливы со своим папой?!
- Я же уже говорил тебе, что ты прав, - отрезал профессор.
- А если к вам обращается маньяк, точнее, тот, кто хотел, мечтал быть маньяком, но не смог. Может, смелости не хватило или же просто не сложилось у него, не сбылось. И как вы обычно здесь поступаете? "Любой каприз за ваши деньги", да? Пусть наслаждается воспоминаниями об изнасилованиях и расчлененке? От этого же никому не хуже, так? Что говорит в таком случае ваша наука?
- Говорит этика, - улыбнулся профессор Уальбер. - Наука же ей поддакивает. Но я вполне могу избавить девушку от воспоминаний о ее встрече с маньяком. Сотру из ее памяти напрочь. Ее жизнь и психика не будут изуродованы.
Я ловлю себя на том, что рад этой правоте профессора. Хоть в чем-то он оказался прав.
- А если у девушки остались шрамы или еще что-нибудь? - спрашиваю я.
- Ее, смоделированная мною и моими ассистентами память, хранит картинки пережитой ею автомобильной аварии. Тебя, Майк, это устроит? Жаль, конечно, что с чисто профессиональной точки зрения это мое благодеяние как раз проще всего. Рутина, не более, - закончил профессор.
- Предположим, ваш клиент, хочет быть миллиардером, - говорю я. - Вы создадите для него соответствующие воспоминания, это я уже понял. Но доллары вы же ему не напечатаете! Или я опять чего-то здесь не понимаю?
- Именно.
- Что "именно", профессор? Не понимаю или же вы все-таки напечатаете?
- Он будет знать, что все свои средства потратил на благотворительность. Память его хранит то, с какой благодарностью принимали его помощь всевозможные фонды. Он знает, что на его средства построены клиники, церкви, космические корабли. Его радует сознание, что деньги его приносят добро людям. Тысячи и тысячи нуждавшихся в помощи мужчин, женщин, де