Близорукие глаза сделались необыкновенно цепкими и проницательными, от его взгляда хотелось спрятаться, съежиться, глаза пронизывали насквозь, выворачивали наизнанку, заглядывали в душу. Хуан говорил заплетающимся языком, а взгляд старика холодел, спина выпрямлялась. Не имея больше сил, Хуан старался рассказать все побыстрее, не поднимая глаз, чтобы не встретиться со страшным взглядом старика и не сбиться.
Он рассказал все и ждал вопросов, собираясь перейти к расчетам.
В комнате надолго повисла тишина, прерываемая звенящей у мутного окна мухой. Хуан еще раз мысленно взмолился Деве Марии и поднял взгляд на старика, решив прочесть свой приговор в его глазах. Никогда больше Хуан не видел таких глаз с остановившимся и расширенными до предела зрачками, такого лица, на котором застыла маска смерти, таких бескровных губ у живого человека.
Старик неподвижно сидел с абсолютно ровной спиной и белым, как смерть, лицом, почти не дыша. Хуана словно пригвоздили к стулу, он не мог пошевелиться от страха, а мысли метались, словно мыши в мышеловке.
- Вразуми, Дева Мария! Что мне делать? Бежать? Сидеть на месте? Звать на помощь?
Прошло несколько минут, а может часов - Хуан потерял счет времени, - и дыхание старика стало ровнее. Мертвенная белизна отступила, и, наконец, он, взглянув на Хуана, заговорил.
От звука его голоса Хуан вздрогнул еще сильнее, чем от его вида.
Громовой, раскатистый голос шел словно из-под земли, и в нем слышался отголосок Ада:
- Я знаю все о тебе, Хуан Толедо. Ты владеешь тайной священного золота инков, но оно так же недосягаемо для тебя, как и для твоего прадеда. Никому из смертных не дано проникнуть в святилище древнего города Атлантов. Ищи "Бессмертного" или "Хранителя", и только они смогут провести тебя по Тропе. Я и сам мог бы проводить тебя по этой дороге, что ведет по дну Океана, но мне нужна та "волшебная" нить, секрет которой знают только Избранные. Этот Найм, которому я так завидовал в юности, стал огромной птицей, теперь уже мертвой, и не сможет нам открыть тайну Тропы.
Скорее всего, он не открыл бы нам ее, даже если бы был сейчас жив - видишь ли, Избранные далеки от человеческих страстей и поступают так или иначе по своим, неведомым нам, соображениям. А вот яйца, которые отложила загадочная птица Рух, "знают" все, что когда-то знал Найм, они владеют всеми знаниями, даже теми, которыми он бы не захотел с нами поделиться. Принеси мне яйца птицы Рух, а взамен я сделаю тебя самым богатым на этом свете. Все сокровища достанутся тебе - я в них не нуждаюсь!
И старик взглядом смел на пол все камни, что лежали перед ним на столе. Они на несколько мгновений блеснули радугой в луче света и пропали. Хуан проводил их алчным взглядом, ведь ему сейчас как никогда нужны были деньги. Старик заметил взгляд Хуана и разразился скрежещущим, раскатистым смехом.
- Принеси мне "знания" этого хитрого Найма, и я проведу тебя по Тропе. Он спрятал их в вулкане на Мадагаскаре, но и там они не в безопасности. А сейчас - иди. Ты и так оторвал меня от важных дел. Мне еще надо успеть спуститься в Ад и преподать чертям урок, послать черную бурю в Сахару, слетать на несколько дальних планет и загнать в бутылки парочку джинов.
Бедный Хуан! Его ноги совсем не гнулись, зубы стучали, а волосы на голове стояли торчком. Старик сверкнул глазами в сторону двери - и в открывшуюся со скрипом дверь вошла большая важная ворона. В ее повадках, в злых черных глазах сквозило что-то знакомое. Она важно подошла к Хуану и громко каркнула. Он с ужасом понял, что перед ним все та же мрачная женщина, которая впустила его в жилище Дьявола.
Как ни напуган был Хуан, но, выскакивая бегом из страшной комнаты, он не забыл заветный сундучок с расчетами. Он почти бежал по темному, длинному коридору за летевшей большой вороной, а вслед ему несся страшный, скрежещущий смех. Не помня себя, Хуан выскочил в подъезд и захлопнул за собой высокую тяжелую дверь. Но и на улице ему был слышен смех, шедший из самой преисподней.
Хуан вскочил в проезжавший мимо экипаж и попросил гнать во всю прыть. Его колени перестали дрожать только тогда, когда он увидел тихо покачивавшуюся на волнах "Розали". Избегая вопросительных взглядов команды и капитана, Хуан закрылся у себя в каюте, где сразу бросился в койку, накрываясь одеялом с головой. Сундучок, в котором хранились все расчеты и записи, жег ему руки, и он задвинул его в дальний угол платяного шкафа, словно и в нем таилась неведомая злая сила.
Сказавшись больным через закрытую дверь сердобольному сеньору Кадельго, Хуан не вышел на ночную вахту, предпочитая провести темное время суток за закрытой наглухо дверью. Но заснуть, забыть виденное и услышанное не удавалось.
Он то давал себе слово НИКОГДА больше не притрагиваться к сундучку и не думать о спрятанном золоте, то решал идти до конца - ехать на Мадагаскар, чтобы достать необыкновенные яйца загадочного Найма, которому так завидовал "Старик". Но он снова вспоминал, кого ему придется взять в экспедицию как проводника и соратника - и пытка продолжалась снова.
К утру, доведенный до крайности и измученный, Хуан вдруг подумал, что никто из мужчин рода Толедо, после странной и мучительной смерти овеянного славой и наградами за военные действия в странах Южной Америки прадедушки, не умер спокойной и благопристойной смертью - все умирали страшно и при невыясненных обстоятельствах, словно над ними тяготело Проклятие, тяжелый и мучительный Рок.
Вот и отец Хуана несколько лет назад был найден подвешенным вниз головой на суковатом дереве, что росло на каменистом обрыве, весь исклеванный птицами и истерзанный зверями. Кто скажет, как он оказался здесь? Не потому ли принял такую смерть, что прикоснулся к тайне инкского золота?
Все они - мужчины рода Толедо - были причастны к тайне. Отец Хуана нашел записи своего отца, тот, в свою очередь, разбирая семейный архив, нашел путевые заметки, дневники вице-короля Перу генерала Толедо.
Хуана прошиб пот от этих мыслей, и он даже сел на койке от пронзившей его мысли, что это боги инков мстят каждому, кто прикоснется к тайне священного золота. И он, резким движением сбросив одеяло, подбежал к шкафу, где висел его форменный сюртук. В глубоком кармане парадного выходного сюртука лежал маленький плачущий божок, с которым Хуан почти никогда не расставался после того, как нашел его под записной книгой отца.
Если бы Хуан закрыл глаза и, не глядя, поступил, как задумал - выбросил божка в иллюминатор идущей на всех парусах "Розали", его не постигла бы участь всех мужчин рода Толедо. Но... Он выхватил из кармана божка древнего народа Чиму и в рассветных лучах восходящего солнца золотое тельце ослепительно блеснуло, и божок так горько улыбнулся Хуану, что нельзя было не замереть перед его красотой и утонченностью.
В рассветных лучах вчерашние страхи показались не такими страшными, а цель стала заметно ближе.
Никогда раньше так сильно не болели ноги. Нечел решил все же подняться с циновки и навестить славный погребок в порту. Там можно было выпить рюмочку-другую кокосовой водки, узнать новости, поглазеть на матросов со всех морей мира. В этом шумном и тесном месте можно было забыть о старости, болезнях и хотя бы на несколько часов вновь почувствовать себя молодым и сильным.
Хозяин погребка, толстый Вечел, всегда был рад завсегдатаю и освобождал Нечелу лучшее место, доставая из своих запасов крепкое питье с запахом кокоса. Сегодня ветер с океана гнал серые неприветливые тучи, и кости Нечела разболелись не на шутку. Но до погребка было уже рукой подать, да и поворачивать в одинокую хижину не хотелось.
С трудом преодолев десять ступеней, ведущих вниз, Нечел вошел в полутемное, пахнувшее невыразимой смесью английского эля, немецкого шнапса, японского саке и чего-то еще не менее приятного, помещение погребка. Толстый Вечел приветливо кивнул Нечелу, не прекращая разливать пиво по кружкам какой-то подвыпившей компании матросов.
Нечел тяжело опустился на стул в своем любимом уголке напротив маленькой двери на кухню и довольно улыбнулся. Как хорошо, что есть на свете такое уютное, приветливое место, куда можно вот так просто прийти и посидеть, мечтая, слушая, глазея, и как хорошо, что он сегодня сюда добрался, несмотря на ноющие с утра ноги.
Вот уж поистине наказание ему за грехи - то, что никогда прежде не подводило его в молодости, то, чем он зарабатывал себе на жизнь, его ноги, сейчас совсем отказываются ему служить. Нечел углубился в свои мысли, перебирая грехи, за которые Аллах мог так наказать его и не заметил, как к нему подошел толстый Вечел. Широко улыбаясь, хозяин погребка традиционно хлопнул Нечела по еще сильной необъятной спине и задал свой обычный вопрос:
- Как твои дела, Птицелов?
После того давнего восхождения на вулкан Царатанана лет двадцать пять назад, в кратере которого ученый француз выкопал гигантскую птицу, друзья Нечела стали называть его Птицеловом.
Француз за своей находкой не возвратился - поговаривали, что ученый Париж не поверил его рассказам, записям, зарисовкам. Было ли это правдой, неизвестно, но птица, скорее всего, так и осталась лежать под слоем пепла и снега в кратере, и только это прозвище напоминало порой Нечелу о том подъеме на вулкан, после которого к нему крепко приклеилось это - Птицелов.
В ответ на вопрос Нечел слабо махнул рукой, выражая жестом и свою ежедневную одинокую беспросветность, и ночные боли, которые доводили его до отчаяния, и тяжелую старость, которая уже смотрела в глаза.
Вечел участливо покивал головой, налил в маленькую рюмку обжигающей жидкости и, нагнувшись к самым глазам Нечела, заглянул в них с неподдельным участием.
- Я уж хотел послать к тебе доктора, думал ты совсем свалился с ног, - сказал Вечел.
- Это все погода, - постарался ответить без боли в голосе Нечел, зная, что лукавит, не в погоде было дело.
- Тут на днях один моряк весь вечер расспрашивал меня о том, не слыхал ли я чего-нибудь о большой птице в кратере вулкана, и сулил за мой рассказ деньги. Я сказал, что сам не знаю о ней ничего, а вот человека, который видел ее, знаю. Теперь он заходит сюда каждый вечер, чтобы встретиться с тобой. Думаю, придет и сегодня. Мой тебе совет, возьми с него за рассказ немного денег - будет тебе на лекарства, а потом я угощу тебя неплохим ромом.