Эдвард Митчелл
НАША ВОЙНА С МОНАКО
Когда я в последний раз был в Монако, то нашел это просвещенное сообщество в состоянии раздражения против всего, что является американским. Я даже обнаружил скрытую враждебность в лице месье Берга из отеля "Бо Риваж", который прежде принимал меня с большой вежливостью. После завтрака официант посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью, и я пошел выразить мое почтение нашему дипломатическому представителю, давнему знакомому из Огайо. Лицо консула было изможденным, будто от затянувшейся тревоги. Он вносил последние штрихи в тщательно продуманный туалет.
- Что случилось, Грин? - спросил я.
Консул долго вздыхал, обдумывая ответ. Он имел обыкновение украшать любой разговор фразеологией официального сообщения. Этот процесс требовал довольно большого времени, но эффект был впечатляющим.
- Я должен сообщить вам, - сказал он, - что отношения между Штатами и Независимым Княжеством Монако, как бы сердечны они ни были в прошлом, приближаются к кризису, полному опасностей. Недавние события оправдали опасения, которые я время от времени выражал в своих посланиях в Государственный департамент в Вашингтоне. Было бы глупо скрывать тот факт, что нынешняя позиция Принца Карла III совсем не дружелюбна к нашему правительству; или же что ситуация требует максимальной бдительности и тончайшей дипломатии. Имею честь добавить, что буду и благоразумным, и твердым.
- Да, - сказал я, - но о чем спор?
- Осложнение, - ответил он, подчеркнув это слово, - возникло отчасти из-за темных происков лукавых государственных деятелей, окружающих князя, а отчасти из-за поведения американцев здесь и в Ницце, особенно Тита.
- А кто, черт возьми, такой Тит?
- Джордж Вашингтон Тайтус, - ответил он с мрачным выражением лица, - человек, чье существование и поступки омрачают мою официальную карьеру; но я постоянно уступал замечательному влиянию, которое он оказывает на меня, как и на большинство людей, с которыми он вступает в контакт. Джордж Вашингтон Тит - вечный источник опасности для мира, который поддерживался так долго между Соединенными Штатами и Монако; когда он со мной, я не могу не увлекаться безрассудным энтузиазмом его природы. Говоря простым языком, он всегда держал меня в напряжении. с тех пор, как приехал. Простите, но лично и отдельно от моей официальной должности, я иногда говорю себе: "Черт вас возьми, Джордж Вашингтон Тайтус!".
- Сейчас, - заметил я, - я понимаю не более, чем раньше.
- История длинная, и, как во всяком деле международного значения, на данный момент деталей много, и они сложны. Я собираюсь иметь разговор с принцем и должен официально запросить объяснение некоторых вещей. Пойдемте со мной во дворец. я сообщу вам факты по дороге.
От американского консульства до дворца всего один шаг. Рассказ консула продвигался медленно из-за достоинства периодов его речи. Для удобства я лучше своими словами сообщу то, что он сказал мне по этому поводу и что я впоследствии узнал относительно возникших трудностей.
С 1869 года, когда принц Карл III отменил налогообложение, доходы правительство Монако выводились исключительно из азартных игр в казино. Подданные князя, почти шесть тысяч душ, были процветающими и счастливыми, живя на средства путешественников и туристов. Доход от казино был достаточно большим, чтобы покрывать все административные расходы, поддерживать суд, соответствующий важности старейшей правящей семьи в Европе - Принц Чарльз вел родословную непосредственно от семьи Гримальди, десятого века, оставившей приличный ежегодный доход, часть которого был мудро посвящен системе внутренних улучшений.
Придерживаясь этой политики, примерно за год до начала описываемых событий было решено взорвать большой камень в устье бухты за дворцом. Княжеский флот состоит из парового катера водоизмещением около двенадцати тонн, вооруженного палубным орудием и обычно стоявшего на якоре в бухте. Камень серьезно мешал свободному входу и выходу флота. Договор на работы по уничтожению камня был заключен морским министром Роасио с американским инженером Титусом.
До прибытия Титуса в Монако американцы были популярны среди подданных княжества. Они были либеральны в расходах, редко оспаривали счета в гостиницах, кафе и магазинах, и в значительной степени способствовали доходам казино. Официальные обязанности моего друга, консула, состояли из возлежания на розовых подушках. Сам Тит вначале удостоился многих аплодисментов. Это был высокий красивый балтиморец, майор инженерных войск в армии Штатов. Добродушный, а иногда и шумный компаньон в мужских компаниях, галантный в обращении с придворными дамами, искусный в своей атаке на неприятную скалу, он наслаждался явным успехом в Монако. Люди с гордостью наблюдали за работой его водолазов, работой его земснаряда, прибытием и разгрузкой квадратных жестяных банок с динамитом, которые ему прислали из Марселя. В какой-то степени его отождествляли с таинственными силами природы, а потому немного побаивались; но в целом надо признать, что он заслужил благосклонность жителей.
Однако вскоре ему "посчастливилось" навлечь на себя неудовольствие нескольких очень влиятельных лиц; и хотя ему самому было наплевать на хмурые взгляды любого сановника на полуострове, консул, который чувствовал себя более или менее ответственным за него, отныне наступал на тернии.
Падение престижа Тита было вызвано несколькими причинами. Однажды ночью в пьяном виде он сбил с ног мсье Де Мюсли, генералиссимуса армии, который осмелился возразить ему за то, что Тит отрабатывал боевой клич американских индейцев на площади перед дворцом. Получив на следующее утро вызов от возмущенного воина, Тит рассмеялся и предложил устроить заплыв с Де Мюсли на юг через Средиземное море до тех пор, пока кто-нибудь из них не утонет.
Дело было доведено до сведения Его высочества М. Гойбета, генерального прокурора, но консулу Грину удалось уладить инцидент. Затем последовало еще одно злоключение, гораздо худшее, чем с Де Мюссли. На большом балу в казино Титус, извинившись, отказался от танца пятой польки с принцессой Флорестиной, сестрой правящего князя. Эта августейшая дама - вдова, несмотря на пятьдесят лет и двести фунтов, сумела сохранить порывы и вкусы девичьей юности. Если верить слухам, она не была недоброжелательно настроена к симпатичному американскому инженеру. Когда друг спросил Тита, почему он решил бросить вызов Провидению, тот ответил: "Я уже четыре раза танцевал с принцессой; следует помнить, что люди ходят на балы ради удовольствия".
Конечно, слова эти дошли до ушей принцессы, и она посвятила все силы, чтобы уничтожить Тита. Затем незадачливый американец вызвал враждебность всемогущей власти в казино, представив игру в покер в качестве конкурента обычным аттракционам вроде рулетки, румян и прочего нуара. Новая ересь распространилась, как лесной пожар. В Монако и в Ницце люди расплачивались друг с другом наличными, а не через банк, как раньше. Больше половины чеков в казино оказались не обеспеченными. Напрасно Администрация добилась избавления от влияния церковных властей, объявивших игру в покер аморальной. Люди по-прежнему играли в покер. Хуже всего, Тит и его ученики повернули новое ужасное средство против подданных князя и выиграли много денег.
Это была прекрасная инновация, но она пробудила глубокую обиду. Говорили, что никто иной, как Монсеньор Тере, великий меценат, выигравший тринадцать тысяч франков на рулетке, поставив трижды подряд на семнадцать, проиграл всю сумму на следующий вечер в покер Титу и был вынужден выдать американцу обязательство на крупную сумму. Это был показательный случай.
Поскольку процветание народа Монако полностью зависело от процветания казино, народное негодование по отношению к американцам, особенно к Титу, нарастало. Вопрос о покере нашел свое место в политике. Враги Тита неустанно пытались подорвать его авторитет при дворе, не пренебрегая никакими средствами, чтобы подогреть предрассудки населения.
Такова была ситуация, когда я сопровождал консула Грина во дворец. На пороге особняка, населенного потомками Гримальди, мы встретили великолепного швейцара в малиновом бархатном халате и с тяжелой золотой цепью на груди. Он проложил нам путь через внутренний двор и вверх по мраморным ступеням, на вершине которых передал нас с великолепным поклоном на попечение г-на Понсара, коменданта дворца. Понсар, в свою очередь, провел нас по коридору и через ряд роскошных комнат в кабинет Первого камергера, который после некоторого промедления провел нас к Великому министру княжеского двора. Этот выдающийся человек сидел за письменным столом. Он церемонно поприветствовал Грина. Он знал, что мсье американский посланник должен иметь аудиенцию в это утро у наследного князя; но Его Светлейшее Высочество прямо сейчас принимает парад на площади перед дворцом.
Его Светлость вскоре вернется. Если бы господин консул и его друг захотели посмотреть театрализованное представление, то с балкона Музыкального салона, третья комната налево, открывается восхитительный вид на площадь. Камергер указал бы дорогу.
- Вежливый пожилой джентльмен, - заметил я, когда мы последовали за камергером в Музыкальный салон.
- Этот необыкновенный человек, - прошептал Грин с оттенком благоговения в голосе. - монсеньор Тере, один из самых проницательных государственных деятелей Европы. Его влияние при дворе практически безгранично. Он сочетает в себе церковные функции со светскими, будучи апостольским администратором и епископом Гермополиса и в то же время Великим камергером дома и управляющим третьим залом казино. Будучи одним из главных лидеров антититовской партии, он и ненавидит, и боится меня; вы заметили, как хорошо он притворялся?
- Мне кажется, - сказал я, - это дублирование должностей довольно странная шутка.
- Это необходимо, - с полной серьезностью ответил Грин, - в Монако, где общая численность населения невелика, Первый камергер, а также комендант дворца и привратник с золотой цепочкой действует ночью как крупье в казино. Шевалье Воливер, Министр иностранных дел, руководит оркестром казино. Он превосходный музыкант и довольно дружелюбен к нашим интересам, поскольку я несколько раз оказывал ему пустяковые денежные услуги. Но я должен признать, что в управлении государством Шевалье слаб и нерешителен. Он едва ли больше, чем орудие и креатура монсеньора Тере, чьи амбиции столь же безграничны, сколь дьявольски его способности.
Первый камергер оставил нас на балконе. Отсюда мы видели не только площадь внизу, но и почти все княжество. Можно было выстрелить в Средиземное море пулей из пистолета либо на запад, либо на юг, а на севере французская граница находилась на дальней дистанции стрельбы. Сам дворец закрывал вид на восточную сторону, но Грин сообщил, что морская граница с той стороны, бухта, где стоял на якоре флот, была всего в двух шагах от запиравшего бухту камня. Напротив нас была территория казино, длинный оштукатуренный фасад, круглый концертный зал, театр, рестораны и магазины базара.
Над этим соблазнительным заведением парил воздушный шар, в котором посетители могли подняться на длину веревки, заплатив двадцать франков за поездку. После воздушного шара над головой я обратил внимание на зрелище, происходившее на открытой площади перед дворцом. Тротуары, ступени, дверные проемы и окна были забиты верными подданными Карла III. Прямо под нами на прекрасном вороном жеребце сидел наследный князь, неподвижный, как статуя. Армия Монако под командованием бесстрашного Де Мюсли маршировала перед ним, демонстрируя свое мастерство во всех эволюциях, известных современной военной науке. Тридцать два карабинера в красных мундирах и белых кокардах, составлявшие действующую силу при Де Мюссли, являли собой поистине грозный вид, маршируя туда-сюда.
Генералиссимус потребовал маршировать с тем особенным движением ног, которое преподавал на учениях по прусской тактике; и когда солдаты прошли через площадь строем по четыре, внезапно выстроились в линии по шестнадцать, остановились перед наследным принцем и опустили руки с одновременным лязгом тридцати двух прикладов, врезавшихся в мостовую, восхищенные зрители закричали "браво!", а улыбка гордого удовлетворения промелькнула на мгновение на лице Его светлейшего высочества.
Именно тогда я обратил внимание на эксцентричные действия одного человека на полпути через площадь, который, казалось, пытался привлечь наше внимание. Он щелкнул костяшками пальцев, замахал обеими руками, а затем, явно недовольный результатом этих демонстраций, выхватил оружие у ближайшего солдата и поднял на дуло собственную шелковую шапку высоко над головами толпы. Вернув ружье удивленному воину, он высказал свое низкое мнение об армии с помощью насмешливой пантомимы и стал протискиваться локтями через ряды к нам.
- Это Титус, - простонал Грин. - Он постоянно компрометирует меня таким образом.
Консул тщетно пытался обесценить нашего земляка внизу, пристально глядя в другом направлении. Тита нельзя было оскорблять. Он кричал: "Привет! Грин! О! Грин!", пока не добился полного внимания моего смущенного собеседника.
- Обязательно будь дома к двум часам, Грин! - проревел Тит. - У меня есть важное известие.
После этого он радостно помахал перед нашими лицами чем-то, что выглядело как официальный документ, и поспешил прочь.
Когда первый камергер пришел, чтобы вызвать Грина на аудиенцию с наследным принцем, я вернулся в консульство. Грин вернулся чуть раньше двух часов.
- Ну, какова удача? - спросил я.
- Перспективы мрачные, - нервно ответил он. - Разговор был самым неудовлетворительным. Чтобы обязать правительство Монако подать жалобу по определенной форме, я попросил Его Высочество откровенно сказать, чем американский народ его обидел. Принц пристально посмотрел на меня темными пронзительными глазами и наконец ответил: "Пуф! Американцы громко разговаривают за нашими столами, запугивают наших крупье и наших жандармов, и вообще они противные". Я понял, конечно, неискренность этого ответа, но сумел сдержать негодование. Затем Его Высочество задал мне много вопросов о финансовых и материальных ресурсах правительства Соединенных Штатов, об эффективности наших вооруженных сил и военно-морских сил, нашем государственном долге, годовом доходе и так далее. Мне не нужно говорить, что мои ответы на все эти вопросы были осторожны. Затем я заставил принца сказать, было ли хоть немного правды в отчете о том, что некая высокопоставленная персона имела денежный интерес в разжигании ссоры между Соединенными Штатами и Монако. Я думал, что принц немного поморщится при этом выпаде, но он ответил отрицательно, назвав эту историю "праздным шумом". На этом аудиенция закончилась; но когда я ушел, то заметил на лице лукавого монсеньора Тере выражение, которое не смог понять. Это было очень похоже на веселье, несвоевременное, как...
Здесь консул был прерван поспешным появлением Тита. За ним шли трое или четверо других американцев.
- Здравствуй, Грин! - сказал этот резкий человек. - Ты в хандре? Сейчас я тебя оживлю.
Было что-то в его тоне, каким бы небрежным он ни был, нечто, изрядно выведшее Грина из его служебного достоинства.
- Милостивые небеса! - воскликнул консул. - Что еще случилось?
Тит подмигнул остальной компании, вынул из кармана трубку и потянулся к табакерке на столе, опрокинув при этом содержимое чернильницы консула на стопку официальных бумаг. Это происшествие нисколько не смутило его. Он хладнокровно набил трубку и несколько минут занимался тем, что пускал большие кольца дыма, одно за другим, и завершил серией колечек.
- Мы все сторонники янки, я полагаю, - сказал он наконец, бросив на меня вопросительный взгляд.
Я кивнул в ответ. Затем Титус достал документ, которым, как мы видели, размахивал на площади.
- Вот шутка, - сказал он. - Я снял это утром с доски объявлений перед зданием министерства иностранных дел. Господи, прости мне кражу! Я сделал это ради своей страны.
И он приступил к чтению, быстро переводя с французского на английский. Мы ошеломленно слушали. Крупные капли пота выступили на лбу Грина. Он машинально схватился за бумаги на столе и испачкал чернилами кончики пальцев. Документ представлял собой указ, подписанный самим Карлом III, скрепленный подписью шевалье Воливера, министра иностранных дел, с большой печатью княжества. Лишенный лишних слов указ гласил:
Во-первых, запрещается любому подданному князя или любому иностранцу, пребывающему в пределах княжества, заниматься американской игрой под названием покер, поскольку игра эта опасна для общественной морали и подрывает деятельность существующих институтов.
Во-вторых, все обязательства, взятые подданными князя перед подданными американского президента, через игру, называемую покером, считать недействительными.
В-третьих, впредь ни одному американскому подданному не разрешается входить в Княжество Монако для бизнеса или для удовольствия; в противном случае этот американский подданный обязан будет покинуть княжество в течение двадцати четырех часов под угрозой тюремного заключения и конфискации имущества по решению Верховного трибунала.
Все взоры были обращены на Грина. Прошло некоторое время, прежде чем консул восстановил способность речи.
- Но это беспрецедентно! - воскликнул он. - Это не только возмутительно в целом, но и конкретно невежливо со мной, лично и официально. Я дипломатический представитель Соединенных Штатов, должным образом аккредитованный при этом княжестве. А это важный документ, серьезно влияющий на отношения между двумя правительствами, который, вместо того, чтобы быть переданным мне должным образом, был приколот к доске объявлений, как жалкий исполнительный лист! Кроме того, - добавил он, поскольку в нем росло чудовищное возмущение, - меня не только игнорировали, оскорбили, но и пошутили. Этот указ должен быть опубликован до моей аудиенции с наследным князем. Это гнусно!
- Ну, сограждане, -- сказал Тит с легким смехом, - как мы собираешься с этим поступить?
- Есть только одно, что надо сделать, - ответил Грин. - Отправить полное и тщательно сформулированное заявление по этому делу в Государственный департамент в Вашингтон, чтобы Конгресс мог принять соответствующие меры.
Тит издал рев смеха вместе с облаком дыма.
- А между тем? - спросил он. - Я склонен думать, что при нынешнем состоянии нашего славного военно-морского флота пройдет около двух с половиной лет, прежде чем мы сможем ожидать появления здесь наших железных эскадр.
- Я полагаю, мы должны покинуть Монако, - печально сказал консул. - Мы находимся перед абсолютной и безжалостной силой.
- Уйти? - прогремел Тит.
- Поделитесь с нами вашими идеями, мистер Титус, -- сказал я.
- Ну, - сказал Титус. - Предлагаю попробовать свои силы на государственной бумаге. Я брался и за более тяжелую работу в свое время. Возьми чистый лист бумаги, Грин, и хорошую, тонкую ручку. А теперь запиши, что я скажу.
И он продиктовал следующий манифест:
Шарлю Оноре, принцу Монако:
Когда в ходе человеческих событий возникает необходимость могучей нации отомстить за обиду, нанесенную ей в лице некоторых из ее уважаемые граждан, гнев ее на обидчика может быть резким, внезапным и ошеломляющим. Если ваш указ от этой даты не будет отменен до девяти часов завтрашнего утра, и если не будут принесены соответствующие извинения, то мы, Соединенные Штаты Америки, объявим войну Княжеству Монако на суше, море, под землей и в небе; и Господи помилуй твою душу! (Подпись) ДЖОРДЖ ВАШИНГТОН ТИТУС, главнокомандующий. ДЖОН ДЖ. ГРИН, Полномочный министр.
- Вот, Грин! -- самодовольно сказал Титус. - Теперь скажи своему слуге Джованни, чтобы он прикрепил это маленькое сочинение к доске объявлений министерства иностранных дел, а остальное предоставь мне.
- Но это очень неправильно, - запротестовал консул. - Право объявлять войну возложено Конституцией на Конгресс. Мы не можем объявить войну. Кроме того, всегда нужно соблюдать определенные формальности.
- К черту ваши формальности! - вскричал Тит. - Во время Великой национальной чрезвычайные ситуации, подобной нынешней, есть более высокий закон, чем Конституция. В таком кризисе на передний план должны выйти люди действия. Вы можете войти с вашими протоколами, предварительными набросками и всей этой торжественной чепухой, когда мы перейдем к переговорам о мире. Я сейчас главнокомандующий. Вы и эти джентльмены должны обойти здешних американцев и сказать им, чтобы не пугались, а вели себя так, будто ничего не произошло Это Общий приказ номер один. Однако подождите минутку. Есть кто-нибудь, кто понимает армейские сигналы?
Я почтительно сообщил главнокомандующему, что знаком с кодами.
- Хорошо! - сказал он. - Вы мужественный человек. Мне нравится форма вашего подбородка. Назначаю вас начальником штаба.
- Теперь, - продолжал он, когда остальные ушли, - возьмите у консула четыре красных шелковых платка и сделайте несколько сигнальных флажков. Я собираюсь написать еще одно важное письмо.
Содержание этого послания, видимо, доставило ему немало хлопот. потому что я закончил изготовлять флажки задолго до того, как он перестал писать. Наконец Тит бросил мне лист бумаги для заметок.
- Я чертовски ненавижу это делать, - сказал он. дергая себя за усы, - но, черт возьми, все прекрасно в любви и войне.
В письме не было ни адреса, ни подписи:
МАДАМ. Я увидел ваши глаза, и мое сердце наполнилось радостью. Вижу я также черные взгляды ваших ревнивых и влиятельных родственников. Если я казался холодным и равнодушным, то это потому, что заботился о вашем душевном спокойствии - не потому, что боялся за себя, поверьте мне, мадам. Издан жестокий указ. Изгнание из Монако - ничто, ибо мир велик. Изгнание от вас - это смерть; ибо моя бедная жизнь заключена в вашей прелестной улыбке. Если вы так же смелы, как красивы; если большая разница в социальном уровне весит на весах меньше, чем всепоглощающая страсть; если вы готовы на все ради того, кто страдал и молчал, будьте у насоса за конной статуей вашего благородного предка Винченцио Гримальди за час до восхода солнца завтра утром и будьте одна.
- Позор, - заметил Тит наполовину мне, наполовину себе, - вывести ее на сырой ранний воздух в ее возрасте; но тут уж я ничем не могу помочь.
Слуга консула вернулся. Он прикрепил документ на доску объявлений, и вокруг уже собралась огромная толпа.
- Буоно! - воскликнул Тит. - А теперь, Джованни, у меня есть для тебя еще одно поручение. Будь осторожен, - Тит отдал ему письмо и прошептал несколько напутственных слов.
Умный парень кивнул.
- Кстати, Джованни, ты в довольно хороших отношениях с армией?
- Да, ваше превосходительство.
- Сколько будет стоить сегодня вечером напоить армию?
- Очень сильно напоить, ваше превосходительство?
- Вот именно.
Джованни быстро сосчитал на пальцах.
- Шестьдесят франков хватит, я думаю, ваше превосходительство, -- ответил он, широко ухмыляясь.
Тит вручил ему пять наполеонов.
Через час я шел с главнокомандующим по западному валу - модная дневная прогулка в Монако. Американцев можно было увидеть немного, но мы стали свидетелями необычно возбужденного состояния народа. На нас бросали хмурые взгляды и громко шептали оскорбления; но мой спутник шел беззаботно, своей длинной раскачивающейся походкой.
- Заседает Государственный совет, завтра будет горячая работа, - услышал я чье-то замечание.
Под гром барабанов мимо нас бодро прошагал Де Мюсли во главе отряда из четырех карабинеров. Дамы махали военным платками.
- Генералиссимус отправляет часовых, - сказал Титус. - К счастью, в Монако на каждого солдата приходится два кафе.
Внезапно Тит изменил шаг, и его лицо приняло необыкновенно задумчивое выражение. К нам приближались три дамы. Я только успел увидеть, что одна из них, немного опередившая остальных, была очень толстая женщина средних лет, вычурно одетая и сильно накрашенная. Когда она проходила мимо нас, Тит снял шляпу и отвесил глубокий и несколько меланхоличный поклон. Толстая дама опустила взгляд к земле. Мне показалось, что я увидел следы румянца на тех частях ее лица, которые не были сильно накрашены.
- Все в порядке, - прошептал Титус мне на ухо. - Битва - за нами.
В половине шестого утра знаменательного дня рядом с казино произошло нечто странное. Воздушный шар, освобожденный от швартов, привязывавших его ночью к земле, стал медленно и величественно подниматься сквозь туман ранних сумерек. С трепетанием, будто от удивления тому, что его потревожили в такой неподходящий час, огромный сфероид установил курс прямо к зениту так быстро, как позволяла веревка. Один человек управлял цилиндром, с которого веревка разматывалась. Этим человеком был я сам. В корзине на воздушном шаре было два пассажира. Одним был Тит; другая, женщина, была тщательно завуалирована.
- Кариссима! - шепнул Тит своей дрожавшей спутнице, помогая ей подняться в корзину. - Это наш единственный шанс сбежать. Мы, безусловно, будем арестованы на границе, если попытаемся бежать по суше.
Единственным ответом был мягкий шепот нежности и беспомощности. Я смотрел, как смутно очерченная громада поднимается на всю длину веревки. Легкий ветерок с запада нес шар прямо на дворец, где он неподвижно повис на высоте пятисот или шестисот футов. Покидая территорию казино, я переступил через распростертое тело часового, сладко храпевшего на тротуаре. Улицы были пустынны, но я прошел мимо кафе, которое было открыто всю ночь. Глядя через дверной проем, я увидел дюжину ветеранов Де Мюссли в красной форме в различных стадиях интоксикации. Те, кто был еще достаточно трезв, чтобы петь, выкрикивали военную песню, припев которой угрожал моей родной земле неизбежной гибелью. Пять наполеонов Джованни сделали свое дело.
Через три часа я позавтракал в своем отеле и отправился на поиски консула. Ситуация изменилась. Город проснулся, и царило неописуемое смятение. Население устремилось по улицам, ведущим к дворцу и казино. Бизнес везде был приостановлен. Было замечено несколько карабинеров тут и там, потрепанные лица и трясущиеся ноги. Генералиссимус предпринимал отчаянные усилия, чтобы собрать свою деморализованную армию.
На балконе дворца, откуда мы накануне наблюдали блестящий смотр Армии, стояли князь и несколько членов его семьи в окружении государственных министров. Среди последних я узнал зловещее лицо монсеньора Тере. Площадь и прилегающие улицы были забиты людьми. Все взгляды были направлены вверх, к воздушному шару, который все еще парил над дворцом, единственный спокойный объект на бурной сцене.
Как только лицо Тита показалось над корзиной, толпа бросилась к брашпилю с намерением намотать веревку и вернуть воздушный шар. Но Тит так размахивал длинным охотничьим ножом, что не оставалось никаких сомнений в его цели освободить воздушный шар, если будет предпринята какая-либо попытка стащить его вниз. До сих пор Тит был хозяином положения.
Враг все еще не решил, каким курсом следовать; высокопоставленные лица на балконе были заняты серьезными разговорами. На площади, прямо под балконом, я заметил консула в центре. группы американцев. С некоторым трудом я протиснулся к соотечественникам. Шум толпы привлек мое внимание к воздушному шару. Тит делал какие-то движения двумя маленькими красными флажками. Я достал два похожих флажка из-под моего жилета. Так была установлена ??связь между двумя подразделениями армии США.
Часы Дуомо пробили девять.
"Спросите, отменен ли указ", - просигналил Тит.
Я перевел сообщение консулу, который задал вопрос балкону громким голосом и в самых одобренных терминах дипломатии. Монсеньор Тере, выступая от имени правительства Монако, ответил насмешкой:
- Эдикт не отменен. Его положения, касающиеся ареста американцев, обнаруженных на наших территориях, будут введены в действие ровно через час.
Этот ответ был передан Титу.
"Объявить Монако на осадном положении!", - был его быстрый ответ.
Холодная дерзость этого заявления произвела видимый эффект на население. Какой таинственной силой обладал этот человек в небе, разговаривавший флажками и спокойно бросавший вызов князю с армией и флотом?
Тере сохранил присутствие духа.
- Пусть перережут веревку! - крикнул он. - Тогда ветер сдует этого наглого американского негодяя в Италию. Мы избавимся от него ценой воздушного шарика.
Люди снова рванулись к веревке, и сотня ножей была готова вонзиться. выполняя работу. Но Тере, который неотрывно смотрел вверх, побледнел, как смерть, и ухватиться за балюстраду в поисках поддержки.
- Баста! Баста! - воскликнул он. - Не перерезайте эту веревку, если вам дороги ваши жизни! Принцесса на воздушном шаре!
Действительно, круглое красное лицо принцессы было видно над плетением корзины. Вой удивления и ужаса поднялся из толпы. Кучка американцев ответила радостными возгласами.
- Тит выиграл игру! - сказал консул.
Но волнение монсеньора Тере было еще больше, чем оправдано обстоятельствами. Вид принцессы в корзине шара, казалось, сводил его с ума. Он рвал на себе волосы, грозил шару обоими кулаками и вопил, будто ожидал, что мадам услышит.
- Ах, Флорестина, неверная! Я так и подозревал. Монстр вероломства! Cuor' miol Несчастная, несчастная женщина!
- Я тоже это подозревал, -- сказал консул вполголоса. - У дипломатов глаза везде. Посмотрите на Тере! Какой скандал!
Князь смотрел на проявления ревнивого безумия Тере с недоверием. Затем он вызвал Де Мюсли и дал ему команду, которую внизу не слышали. Двое солдат вывели монсеньора Тере с балкона.
- Епископ арестован! - закричала толпа, в изумлении от неожиданного происшествия.
- Итак, сударь, - сказал принц, обращаясь к консулу Грину, - каковы ваши требования? Кажется, каким-то необъяснимым образом вам удалось похитить нашу сестру. Какой выкуп требуете от нас?
После сигнала Тита Грин сообщил об ультиматуме:
Отмена указа, восстановление американских граждан в равенстве с подданными самой привилегированной нации, возобновление игры в покер, собственная гарантия принца выплаты всех долгов, причитающихся американским гражданам, и возмещение в размере десяти тысяч франков на военные расходы и тревоги.
На балконе шел долгий совет. Наконец принц покачал головой, будто в ответ на доводы, призванные разубедить его от какого-то устоявшегося плана действий. Шевалье Воливер шагнул вперед и сказал:
"Его Светлейшее и Христианнейшее Высочество колебался между естественной привязанностью, которую он питает к своей сестре, мадам принцессе, и его долгом по отношению к своим подданным. Борьба подошла к концу. Как ни горько он сожалеет о результате своего решения, он чувствует, что должен поставить интересы людей Монако выше семейных уз. Он жертвует Ее Высочеством ради долга. Указ вступит в силу в десять часов. Он прикажет перерезать веревку, и воздушный шар будет пущен по воле ветра.
- Это дипломатический способ сказать, что он рад избавиться от глупой и беспокойной старушки, - заметил я Грину после того, как сообщил об этой речи Титу.
Но консул и остальные американцы потеряли всякую надежду и впали в уныние. Они чувствовали, что главнокомандующий разыграл свою последнюю карту и проиграл. Не то, что Тит. Он энергично и быстро замахал флажками, а затем вытянул над сетью веревок вокруг корзины руку, в которой держал большую жестяную канистру, блестевшую в солнечных лучах.
Эффект от этого простого действия был изумителен. Явление парализовало руки тех, кто собирался перерезать веревку и вызвало ужас у группы на балконе. В толпе началась паника, и люди стали разбегаться в разные стороны. Крик ужаса вырвался из тысячи глоток. В шуме и сумятице можно было различить только одно слово:
- Динамит!
Жители Монако знали из рассказов самого Тита, каким ужасно сильнодействующим, даже в малых количествах, был этот агент разрушения. Теперь они чувствовали, что неизвестное количество ужасной, таинственной субстанции было подвешено, так сказать, на волоске над их головами и домами. Князь побледнел, предчувствуя, что сейчас может произойти.
- Он говорит, - завопил я во весь голос, - что если его условия не примут через три минуты и без дальнейших переговоров, он уронит банку и разнесет ваше княжество вдребезги.
Через две минуты мир был восстановлен.
Война закончилась. Обеспеченный самыми убедительными гарантиями от правления Карла III, полководец-победитель позволил стянуть себя с небес. Все еще держа ужасную канистру в одной руке, другой он галантно помог своей пленнице выбраться из корзины воздушного шара и вывел ее на балкон дворца.
- Светлейшее Высочество, - сказал он, почтительно вручая принцессу Флорестину на попечение ее августейшего брата, - я сожалею, что военная необходимость заставила меня взять в плен Мадам Принцессу, которая сегодня рано утром была за границей с миссией милосердия.
Принц молча поклонился. Глаза принцессы были устремлены на пол.
- И, светлое высочество, -- продолжал Тит, -- умоляю вас поверить, что я не стал бы рисковать драгоценной жизнью столь возвышенной дамы, посадив ее рядом с опасно большим количеством динамита.
С этими словами он перебросил банку через балюстраду. Он, как пустая погремушка, упала на тротуар.