анизациях...
Добронравов задумался.
- Пожалуй, ты прав, - заметил он несколько секунд спустя. - Америкосы... то есть, американцы не такие мерзкие, если приглядеться... А уж коли родине будет польза...
- Так я тебе о чём битых полчаса толкую, мил человек? - рассмеялся Семён. - И с американцами можно иметь дело, сам видишь. Так что, не сумлевайся, падай в долю. Предприятие беспроигрышное. А теперь подробно...
Друзья расстались через час. Проглотив две таблетки отрезвина, Николай отдал секретаршам соответствующие распоряжения, сел за руль и полетел домой, не замечая дороги. Надо же! Луна! Гелий-три! Участие в большом космическом проекте! Теперь не осталось сомнений, что бог ведёт его и наставляет. И да будет так, ныне, присно и во веки веков!
Николай Добронравов приехал домой в прекрасном настроении, а когда увидел заботливо приготовленный ужин и нарядную, весёлую супругу, накрывающую на стол, то во весь голос запел "Вальс цветов" горячо любимого отечественного композитора.
- Что ты, Коленька? - удивилась супруга Настя. - Неужто Семён привёз такие радостные вести из Амурской губернии?
- Лучше, моя милая, в тысячу раз лучше! - ответил Николай, трижды расцеловав жену. - Только пока не могу рассказать - секрет! Не дай бог сорвётся...
Настя развела руками:
- Вечно у вас какие-то купеческие тайны... Даже мне нельзя ничего знать!
- Придёт время - всё узнаешь, - сказал Николай, садясь за стол. - А пока давай ужинать. Есть хочется, брюхо урчит, аки морж чукотский...
- Небось принял-то с Семёном, - подмигнула жена, снимая с блюд пластиковые крышки. - Вот и нагулял аппетит...
Николай состроил оскорблённую мину:
- Всего по две рюмочки. Я за руль пьяным не сажусь, ты отлично знаешь...
Он откусил здоровенный кусок булки и замычал от восторга:
- М-м-м, вкуснотиффа неопифуемая! Фто-то новое?
- Да, сегодня я решила приготовить по новому рецепту, - сказала Настя и положила на тарелку вторую булку.
- Как называется? - деловито поинтересовался Николай. Он прожевал первый кусок и нацелился откусить ещё.
- Понятия не имею! - безмятежно рассмеялась жена. - Я решила назвать его "горячая булочка с котлетой и плавленным сыром".
- Забавная штука, - проговорил муж, сосредоточенно двигая челюстями. У него появилось ощущение, что нечто подобное он уже когда-то пробовал. - А что ты туда положила?
- Лучшие отечественные продукты! Котлетка из говяжего фарша. Помидоры свежайшие, прямо с рынка, огурчики солёные, немножко луку, сыр "Костромской"... Ну и красный соус, майонез "Православный"...
- И листок салата, - констатировал Николай, рассматривая надкус. Теперь он уже не сомневался, что ест нечто знакомое.
- Правильно, - подтвердила жена. - Я ещё хотела картошки добавить, но её там надо как-то в жиру варить, нарезав соломкой, я не сообразила, как...
Николай оцепенел, ибо вспомнил. С отвращением посмотрел он на булку и непроизвольно сжал пальцы, содрогнувшись от гадливости, переполнявшей всё его естество. Посыпались крошки, сквозь кулак протекли жёлто-красные струйки. Настя умолкла и воззрилась на разъярённого супруга.
- Несчастная, - прошептал Николай Добронравов. - Знаешь ли ты, как называется твоя "булочка с котлетой"? Ты подала мне... гамбургер!
Ошеломлённая Настя непонимающе заморгала.
- Меня, русского предпринимателя, - продолжал Николай, наливаясь ненавистью, словно спелый арбуз соком, - высокодуховного человека, честного купца, накормили... пиндосской мерзостью!
Он с размаху швырнул на стол остатки злосчастной булочки и встал. Жена задрожала от страха. Уже много лет она не видела мужа в таком гневе. Николай навис над Настей и потряс кулаком, измазанным соусом. К пальцам прилипли обрывки салата, соус капал на вышитую скатерть.
- Как ты посмела? - прогремел взбешённый супруг. - Откуда в нашем доме эта гнусь?
- Я... я ничего такого, - заплакала жена. - Продукты хорошие, церковью благословенные... В магазине мне полпункта духовности насчитали...
- Знаешь, чего теперь стоит твоя духовность? Во! - грязный кулак сложился в кукиш. - Тебя лишат всех пунктов! Скажи спасибо, если не отправят в монастырь - грех замаливать! Говори, кто тебя надоумил? Кто?
Николай замахнулся, но застыл, услышав тихий голос:
- Не смей. Она ничего не понимает. Рецепт дал я.
В дверях, прислонившись к косяку, стоял Ромка - четырнадцатилетний сын. Глаза подростка смотрели зло, колюче, пронизывающе.
- Ты? - рухнул на стул потрясённый отец. - Ты?
Рома шагнул в столовую и поглядел на родителей с вызовом.
- Хотел разузнать, что за ужасы таятся в булочке с мясом, - объявил он. - Решил проэкспериментировать.
- Вот так оно и случается, - горько заметил Николай. - Растишь его, воспитываешь, а он... гамбургеры отцу подсовывает. Экспериментатор. Может быть, ты и кока-колу пьёшь?
- Если бы нашёл - обязательно выпил, - сказал сын. - Это же всего-навсего лимонад.
- Дурак ты, - обречённо произнёс отец. - Это не просто лимонад. И не просто булочка с котлетой. Гамбургер - могучий эзотерический символ, несущий в себе колоссальный заряд негативной энергии, росток зла, начало гибели души...
Ромка сморщился, как от головной боли:
- Папа, что за чушь ты несёшь? Какая нафиг эзотерика в говяжьем фарше? Между прочим, это не гамбургер, а чизбургер. Он же с сыром! Таких простых вещей не знаешь, а ещё купец...
- Ты как разговариваешь с отцом? - гаркнул Николай и поднялся на ноги. Жена снова заплакала, решив, что сейчас произойдёт нечто страшное. - Яйца курицу не учат! Начал с гамбургеров, а кончишь дружбой с гомиками!
- С чизбургеров! - отозвался сын. - А с гомиками я и так дружу. В нашем классе двое парней нетрадиционной ориентации. Они, конечно, не говорят, но я всё знаю... И многие ребята знают...
Николай выпучил глаза. Подобное выходило за рамки его разумения.
- Боже милостивый! - простонал он. - Мой сын - либераст! Он якшается с гомосексуалистами! Ну, давай, добивай папу. Ты ещё и атеистом стал, верно?
- Не совсем. Скорее, агностиком. Я за свободу совести. Пусть каждый верит, во что хочет, лишь бы другим не мешать. И, кстати, о гомосексуализме: твой любимый Чайковский тоже был педерастом, но ты же его слушаешь...
- Ложь! Выдумка подрывных служб Запада, пытающихся дискредитировать нашу великую культуру!
Рома с деланно безразличным видом пожал плечами. Николай заметался по комнате, словно тигр по вольеру. Жена и сын молча следили за его манипуляциями.
- Откуда в тебе эта пиндосская гадость? - возопил наконец глава семьи, остановившись перед книжным шкафом, где сверкали золочёными переплётами полные собрания сочинений русских классиков. - Смотри! Тут хранятся величайшие сокровища духа! Весь Достоевский! Весь Пушкин! Жития святых! И такие богатства ты променял на американскую жрачку!
- Ты сам хоть раз заглядывал в эти сокровища? - отпарировал Ромка. - Тебе лишь бы пункты набирать. Да и Пушкин твой урезанный, выхолощенный. А я читал!
- Мне не нужно туда заглядывать, - побагровел Николай. - Я литературу ещё в школе проходил! Постой! - он глянул на сына с утроенным подозрением. - Что ты читал? Где ты читал?
Рома торжествующе усмехнулся:
- В информационной сети.
- Такого в сети быть не может!
- В официальной, конечно, не может. Но если снять блокаду...
Сердце Николая Добронравова нехорошо стукнуло.
- Сынок, - произнёс он дрожащим голосом, - ты нелегально перешёл государственную цифровую границу?
Рома ничего не ответил, только демонстративно сложил руки на груди. Николай тяжело опёрся кулаками на стол и тупо уставился на тарелку с булочками.
- Вот так, мать, - процедил он. - Сколько сил, трудов, средств... Я-то надеялся, что наш сын вырастет высокодуховным человеком, нравственной личностью... А он, оказывается, атеист, либераст и цифровой взломщик. Поздравляю, Настасья.
- Па, всё это глупости, - попытался Рома успокоить отца. - И чизбургеры не важны... Гораздо важнее свобода. А её-то у нас нет. Есть только разукрашенная потреблевотина...
Николай искоса глянул на сына, и Ромка замолк. Целую минуту в столовой царила тишина. Затем Добронравов-старший выпрямился и сказал треснувшим, сиплым голосом:
- Я должен поговорить с наставником.
Сын ничего не ответил, только переступил с ноги на ногу, а Настя слабо позвала:
- Коленька, погоди...
Но Николай, не обернувшись, решительным шагом поднялся по витой лестнице в светёлку. Жена и сын остались в столовой.
- Открыть и войти в систему, - скомандовал он негромко и запер за собой дверь.
Трёхмерный экран, возникший над письменным столом, замерцал прихотливой радугой лазерных лучей. Через минуту слухогляд просигналил обычное "к работе готов". Добронравов сел за стол и несколько мгновений смотрел на висящие перед глазами объёмные символы, не решаясь сделать то, ради чего пришёл. Он даже полез в стол за сигаретами, забыв, что бросил курить два года назад. Ничего не обнаружив, он плюнул в пустой ящик и чётко произнёс:
- Связь с наставником.
Где-то в недрах системы сработали опознающие программы, незаметно скользнули инфракрасными щупальцами по лицу спрашивающего, сравнили голос с записанными образцами. Экран раздвинулся, раздался во трёх измерениях, и перед Николаем Добронравовым появился человек, выглядевший так реально, будто он сидел за тем же столом, только с другой стороны. Это был личный духовный наставник, назначенный полномочным исполнителем Комитета Экстренного Возрождения. Имени его Николай не знал. Он также понятия не имел, скольким людям, кроме него самого, этот загадочный человек приходится наставником. Разумеется, весьма многим, ведь каждому гражданину, достигшему совершеннолетия, следовало советоваться. Консультации не являлись обязанностью, но за каждый разговор начислялись пункты духовности, в зависмости от содержания. Тут присутствовал некий азарт, поскольку предугадать количество пунктов не представлялось возможным. Зачастую беседа оставалась совсем без награды. Но иногда наставник щедро делился духовностью со своими подопечными. Потому-то люди изыскивали самые диковинные поводы для разговоров. Однако, вряд ли количество наставников соответствовало числу жителей. Вероятно, один и тот же человек опекал сотни, если не тысячи людей...