Проблема героя в том, что не только его совесть может раствориться в необходимости, не только его эмоции станут механическими – но и сам он вполне может угодить под «автоматизацию». В физическом смысле.
Разрастание Машины, выход ее на все новые уровни мышления, эмоций, умений создавать – еще один традиционный прием у Лазарчука. Организованности могут быть не только государственно-техническим (рассуждения инженера Юнгмана в «Мосте Ватерлоо»), но и техно-биологическими («Жестяной бор» – лесной массив, насыщенный электроникой, с использованием принципиально новых технологий – стал трансформировать сознание людей), и даже магико-биологическими (трансформация нескольких королевств в «Солдатах Вавилона»), которые постепенно создают условия для рождения нового Бога, мировой сущности... «Механическое диво» лишь одно из проявлений и не самое страшное, потому как ограничено своими задачами, его можно сравнить с мощным компьютерным вирусом. Мегамашина цивилизации познает человека – и лучше всего это показано в «Жестяном боре», когда герой понимает, что его чувство любви, его последней настоящей любви, было искусственно инициировано, биохимическим путем. «Моральный износ – сто пятьдесят процентов», говорит о себе персонаж второго плана, и главному герою остается только согласиться с этим. Мир как-то самоорганизуется, прогресс обустраивает вселенную под себя, и человек – совсем не первая величина в этом мире.
Это разнообразие организованностей, которые практически на каждом уровне стремятся к формированию какого-то подобия личности, субъекта – очень созвучно идеям С. Б. Переслегина о сапиенизации биоты (распространения разума среди других биологических видов) и образам технологической сингулярности В. Винджа. Административный уровень подобной организованности А. Лазарчук и П. Лелик рассмотрели в эссе «Голем хочет жить». Отдельный вопрос – насколько Лазарчук последователен в использовании образа познающей человека Машины. В работах, опубликованных за последние полтора десятилетия, системы одновременной и многоуровневой «сапиенизации» – просто нет. Хотя в «Параграфе 78» фигурируют поумневшие крысы, а нео-чернобыльская зона в «Спирали» тоже много чего рождает – компьютерная техника уходит на второй план. Ничего подобного «Ложной слепоте» П. Уоттса или «Счету по головам» Д. Марусека. Едва ли не самым комплексным по уровню упомянутых организованностей, произведением последних лет стал рассказ «Аська»: падший ангел начинает массово соблазнять людей, используя систему мобильной связи и манипулируя их судьбами.
Но задачи, которые стоят перед героями, практически не изменились, поставила ли Машина весь мир на край гибели, или всего лишь десяток человек в железном ящике пытаются выбраться к свету: надо найти какие-то новые способы взаимодействия личности и цивилизации, своего «Я» и новой технологии. Пока «кодоны» окончательно не промыли мозги, или пока старую личность не вытеснила новая.
Однако ясное знание крайне редко само по себе может трансформироваться в действия. Один в поле не воин, даже если это обредший сверхзнание отважник. Требуется организация. Когда Глеб Марин просит полковника Вильямса о содействии, и тот слепо подчиняется – это редчайший случай, который возможен еще только потому, что Вильямс по инструкции Марина уже смог закрыть сквозной проход между мирами, остановить советское вторжение.
Проблема в том, что ранее созданные структуры – действуют по докризисным правилам. Потому либо ничем не могут помочь, либо заведомо вредят. Даже если люди там действуют с самыми благими намерениями, хотя и благие намерения сейчас редкость. Правила игры и ее цели могут меняться несколько раз – возникает проблема взаимодействия протагониста с остальными людьми. Он слишком много знает, и порой это сказывается даже на его возможностях общения. Ему просто некогда объяснять растолковывать все детали, пересказывать историю с самого начала.
У Лазарчука команда героя – не фэнтезийная «дружина», которая жаждет приключений{35}. Не кучка авантюристов, которые идут за кладом. Не группа мстителей-самураев. И даже не друзья детства. Слишком сильно встряхивает мир вокруг, чтобы команду можно было комплектовать по таким принципам.
Герой, переживший качественный скачок, склонен видеть вокруг себя пешки-марионетки, и часто бывает так, что он может легко дергать за ниточки. Но если еще в нем осталось представление о том, будущем мире, где он хочет жить вместе с другими людьми – превращать друзей-знакомых в марионетки не получается.
Решается проблема двумя методами. Во-первых, через ситуационные союзы и манипуляции – тут химически чистое предательство (вольное или невольное) присутствует в сделках по умолчанию. Во-вторых, союзы, продиктованные общностью взглядов на будущее и теми самими особенностями восприятия мира, за которые держатся персонажи. И здесь тонкость – Зден, отец спецагента Игоря, смог нормально поговорить с сыном только за несколько часов до слияния миров, нашего и вселенной, где властвовали майя – раньше Зден, один из тех, кто пластал время и манипулировал судьбами нашего мира, оставался игроком. Сын был одной и пешек на доске – специальным человеком, за судьбу которого тот переживал, но никак не мог выделить его из прочих.
Соратники протагониста – это камешки из мозаики будущего.
Кажется, что такой критерий походит на «уловку 22», ведь те, кто пришел к власти или к просто победе под соответствующим знаменем – они и будут определять будущее. Достаточно попасть в число диадохов у Александра Македонского – и ты точно станешь одним из царей. Но в жутком, многослойном кризисе победить может только та команда, которая даст правильные ответы на вопросы истории. И не просто напишет их на бумаге, а еще и сможет воплотить в жизнь. Быть частью такой команды – и означает создавать грядущее.
Таков перечень основных элементов: кризис как общий механизм, а в нем несколько типов деталей-персонажей, противостояние-война, обязательная перемена цели и рост героя над собой, меняющийся мир, которые обретает сознание и стремится запустить свои щупальца в головы персонажей…
Как же эти элементы проецируются на будущее? Можно увидеть качества грядущих кризисов, которые наверняка проявятся во всем блеске:
– естественно, Лазарчук не знает, каким будет переход через «фазовый барьер», но постоянно говорит, что кризис будет глубже и необычнее, чем можно ожидать на первый взгляд. «Личностность кризиса», это его форма в виде противостояния игроков, большей игры, в которой вообще не видно многих рук, и только post factum можно будет догадаться, что они были. Но во сколько бы слоев тайны не были завернуты эти игроки – в конечно итоге им приходится решать вполне земные задачи…
– непривычность возникающих переходных структур это лучший элемент прогноза: практически любая архаика может получить высокотехнологичную поддержку – и там, где до того были пустые разговоры или бессмысленные обряды, вдруг возникает действующая система. Небольшая этническая группы, прослойка социума, даже фаны популярной игры – вдруг могут стать поставщиками вполне мотивированных кадров. Сама эта переходная система может быть тупиковой, но оттого не мене страшной и упорной в борьбе за существование;
– переход будет сопровождаться разрушениями, бессмысленными войнами, попытками уничтожить противников, потенциал которых уже через пару лет окажется критически важен для технологического скачка, но договориться с ними отчего-то не выходит. Цитируя С. Лема: «Время ужасных чудес еще не прошло». Нет ничего проще, чем сгинуть в таких вот бессмысленных войнах, – вчерашние пастухи-фаны-сектанты могут легко сжечь страну, сами не очень понимая, что делают;
– в кризисе возникнет множество организаций-манипуляторов, которые будут компенсировать отсутствие собственных сил и ресурсов намеками на тайну и всезнание – образ тоталитарной секты лишь самый известный и распространенный из образов подобных структур. Они сделают трансформацию личности адептов своим основным инструментом. В смутное время любая технология работы с сознанием позволяет взять ресурсы будто из воздуха;
– эта трансформация сознания будет носить отчетливо технологический характер, когда за бубнами шаманов и листовками – стоят вполне серьезные наработки. Вовсе не обязательно медикаментозные или кибернетические, часть из них вполне может использовать привычные носители информации. Ужас в том, что инструменты подобных манипуляций получают в руки не самые умные и уж точно не самые дальновидные люди;
– после кризиса границы личности индивида, зона его «Я», самоконтроля – неизбежно изменятся, скорее всего, сузятся. Соотношение органического/технологического в личности поменяется – и эту проблему хорошо бы осмысливать уже сейчас;
– эскапизм для читателя, который мечтает уйти в страну никогда-никогда, оборачивается требованием к нему же – осознать кризис. Если в детективе ищут убийцу, то у Лазарчука в романах ищут выход из многомерного лабиринта. Простые, очевидные и при этом неправильные решения – обозначены в ассортименте. Только нетривиальный подход дает шанс на существование, при этом невозможно победить всех своих противников – надо встроиться в новый мир.
Наконец, в творчестве Лазарчука есть еще детали, которые можно использовать при прогнозировании – но пока они остаются неизвестны читателям. Надо ждать публикации «Посредника» и «Рай там, где трава»…
Май 2015.
Владимир БОРИСОВ, Сергей ШИКАРЕВ
БУДУЩЕЕ У ФАНТАСТИКИ ЕСТЬ!Беседа
Задавал вопросы Владимир Борисов, отвечал – Сергей Шикарев.
Я глубоко убежден, что фантастика (назови ее научной, социальной, философской, сказочной или вообще магическим реализмом) воспринимается читателем серьезно лишь тогда, когда не просто вызывает сопереживание, но еще и тесно связана с окружающей действительностью. Поэтому сначала хочу попросить оценить Вас: каков процент (примерно, навскидку) такой фантастики выходит в последнее время? Отличается ли ситуация в русскоязычной фантастике от англоязычной?