{37}
* * *
Четверкой месяцев уже подзапряглось,
И тащится, невольно прибывая,
Все наше прошлое,
А каждый в прошлом – гость
Отчасти,
Гонит времени кривая…
Что скажешь?..
Для начала – улыбнись,
А я – убивец времени – не вздрогну,
Ведь наш «удел – катиться дальше… Вниз?!»,
По не могу в четверку эту вогнут,
Кручу-верчу, как путаник, и пусть!..
Ты в губы тихо так проговори мне,
Что это лишь пустые «бредь» и грусть…
Умножим прошлое до крайней точки… – хрусть? –
Хоть настоящим, ветреным… Не зимним.
КАМЧАТКА (авгрусть-сленьтябрь-15)
1
Ты вымолви слово «КАМЧАТКА!..»,
Услышу сквозь тысячи верст,
Заглазную память сетчатка
Вернет.
Усомнишься: «Тверез?..»
Отчасти.
И – шепотом в уши:
«Ты в Питере? Помнишь меж строк
Хоть пядь от пространствий Кривуши,
Хоть рюмку в котельный итог
Камчатки иной, петроградской?
Чуть впрок поминаешь мой день???
Ты – слышишь? Ты – в доле пиратской?..
Тебе упираться не лень?»
Прогулки, проулки, прогалы
Землей, подзапутанной сном…
Лети, мой привет пятипалый,
Невидимой сетью несом!
2 (вариант)
Ты вымолви слово «КАМЧАТКА!..»,
Услышу сквозь тысячи верст,
И, вздрогнув, припомнит сетчатка
Заглазную истину грез!
Тверез? Ну, наверно, отчасти…
Все в срок происходит, не впрок,
Раз что-нибудь бьется – на счастье?! –
Осколки встревают меж строк.
Молчишь – ни письма, ни привета,
Ты в Питере будешь – когда?
Все ближе по разным приметам
Безликие ждут холода.
* * *
Ты говоришь: «Что делать, не пойму…»
Мы повстречались, ты – волна, я – берег.
Так было быть должно и потому
Надежно счастье, как экаунт в сбере.
И все равно – прилив ли иль отлив,
Накат неровен, своеволен, склонен…
Приди, сбрось в скалы – платье-панцирь-лиф!..
Я грудь твою возьму в свои ладони.
Унынье – грех, сомненья – это жизнь.
Поверь – не сомневается лишь камень!
Ты завтра позвони и положись
На время, что сочится между нами…
* * *
Бес лишних слов,
Он обходился без
Лихих словес, что всуе поминают,
Поскольку верил в точечный прогресс,
Как падший ангел Землю понимая
Своей Второю Родиной.
Родней
Считая перших из мирских поэтов,
Ведь с ними жил по истине одной…
А вот какой? Не выдаем секретов!
Дмитрий АРТИС{38}
* * *
Четыре дня. За ними пятый.
Без изменений. Хорошо...
Идешь ни разу не помятый
вдоль по квартире нагишом.
Не преисполненный отваги,
но будто бы навеселе.
Белее сна листы бумаги
лежат на кухонном столе.
Как за покойником помыты
полы, повсюду тишь да гладь,
и если пишешь слово мытарь,
то лишь бы рифме подыграть.
Перерабатываешь вроде
страстей вторичное сырье –
уже приравнено к свободе
все одиночество твое.
Тебе ни голодно, ни тошно,
совсем расслабленный, пустой,
и никакого смысла в том, что
за пятым днем идет шестой.
* * *
«Солнечный круг,
небо вокруг...»
Позднее время суток.
Я до того дошел,
что обвожу рисунок
черным карандашом.
Вроде косые ливни,
но получились для
желтых и синих линий
комната, ночь, петля.
Пляшет под лупой лампы,
видимая пока,
будто куриной лапой
писанная, строка.
Темная завязь молний —
сила в одном рывке —
чтобы забыл, не помнил
надписи в уголке.
Стянется вещий сумрак,
солнце во всю смоля.
Был да пропал рисунок,
прямо как жизнь моя.
* * *
Какая скука в Петербурге...
Махнув от ста до пятисот,
идешь выдавливать по букве
однообразие пустот –
писать, нисколько не вникая
в происходящее с тобой, –
ночь скоротается такая,
похожая на день любой,
когда ни воздуха, ни дыма,
живется только тем, что пьян, –
внутри тебя непобедима
страна рабочих и крестьян,
демонстративная эпоха,
и, чтобы не было смешно,
тебе должно быть очень плохо,
а может быть, и не должно.
* *
Это жизни моей торжество:
с теплотой неземною
вынимать из кровати того,
кто считается мною,
ставить на ноги или держать
на весу, не роняя,
выдавая пустую кровать
за преддверие рая.
Вот и доброе утро, страна,
слишком доброе утро.
Я почти отошел ото сна,
улыбнулся как будто,
и, нащупав рукой пустоту
на соседней подушке,
потянулся, отмеря версту
от мысков до макушки.
По холодному полу туда,
где находится ванна,
и сказал, что уйду навсегда,
и ушел, как ни странно...
Алексей ГРИГОРЬЕВ{39}
ОХОТНИК НА СНЕГУ
Февраль, февраль, и голуби над речкой,
и горка снега на печной трубе.
Охотники, идущие навстречу
друг другу, переходят в точку «б».
И видят клен у желтого вокзала,
автобусы на площади, базар
и снег, что возле школы набросало,
как тысячу мгновенных лет назад.
Они стоят у здания больницы,
чуть-чуть левее вывески «вино»,
и удивлённый школьник круглолицый
глядит на них в больничное окно.
Я это помню: ржавые ворота
и зеркало в палате на стене.
Охотники сошлись за поворотом,
а прочее другое как-то не…
Куплю вина – зимой идет охотней,
в автобус, чтоб согреться, забегу.
Единственный оставшийся охотник.
Единственный. Последний на снегу.
МАЛЬЧИКИ
Нежные девочки, чем вам навеяло,
что же вы плачете, ах.
Верные мальчики – пальчики веером –
в землю сошли на понтах.
Милые мальчики с крепкими нервами,
каждый боец и герой,
много успели вы с семьдесят первого
по девяносто второй?
Спутали с белыми черные клавиши,
с греческой визой погост.
Как вам сегодня стоится на кладбище
в полный базальтовый рост?
С четками, верными «бэхами», пушками,
крупной голдой в перевив,
в поле березками, в рощах церквушками
Спаса-на-юной-Крови,
где грустной девочке в платьице шелковом
с темной иконы над ней
к тайнам причастный ребенок нашептывал
о беспощадном огне.
В СРЕДУ
Пока не сорвана с чекушки
ее непрочная чека,
в лесах витийствуют кукушки,
стрижи латают облака,
темнеет сад, пчелиной речью
с утра наполнена среда,
над гуттаперчевою речкой
трещит стрекозная слюда,
перемещая душу в теле,
бессмертный дачный агасфер,
согнувшись, тащит в летний терем
корзину желто-красных сфер.
Нет-нет, минуя холодильник,
да и покатится с крыльца
созревший шарик молодильный —
мечта непрыткого самца.
* * *
Любимый мир одноэтажный
для всех понятный и простой,
где я умру под самой страшной
и самой ласковой звездой,
гордись избыточностью синей
и звездным росчерком, пока
тебе хватает зла, и силы,
и счастья первого глотка.
ДУДЕЛ
Пробегают без оглядки
сквозь разреженную взвесь
белогривые лошадки:
оседлай и ноги свесь.
Шаришь, брат? Увы, не шаришь –
и не склеится уже.
Стал, лошара, твой Лошарик
горкой выцветших драже.
Слишком скоро это лето,
эта мелкая река
превратились в треть куплета
про смешные облака –
про два яблока над лугом,
где ты сам дудел в дуду,
взяв за призрачную руку
тень, живущую в пруду.
Сведения об авторах
Татьяна Адаменко (род. 1987, Днепропетровск). Окончила Медицинскую Академию, работает врачом лабораторной диагностики. Публиковалась в журналах «Реальность фантастики», «Меридиан», «Транзит».
Павел Амнуэль (род. 1944, Баку). Кандидат физико-математических наук, автор работ по поздним стадиям звездной эволюции. Фантастику пишет с 1959 года. Автор романов «Люди Кода», «Тривселенная», «Месть в домино», множества повестей, рассказов (в том числе детективных), научно-популярных статей и книг. С 1990 года живет в Израиле. Был редактором газет и журналов «Время», «Час пик», «Черная маска», «Алеф» и др.
Леонид Ашкинази. Кандидат физико-математических наук, член Российского физического общества и Российского общества социологов. Окончил Московский институт электроники и математики, где работает по настоящее время (а также в журнале «Химия и жизнь»). Автор пяти книг, а также статей, опубликованных в периодике на основных мировых языках – английском, болгарском, польском, русском, японском.