Неизвестно, что помнил, и что забыл о своих предках князь Сайондзи Амэнага, но земель, когда-то данных в держание наместнику, ему явно было мало. Он принялся присоединять соседние владения – силой оружия, или хитростью, или выгодными союзами. И все ему удавалось. Да только в одном боги его обошли – не было у господина князя детей. Другой отослал бы бесплодную жену, или завел наложницу, а лучше всего – не одну. Но не тут-то было. Княгиня О-Ива не зря получила прозвище «змея из Есида». Все девицы, которых князь выбирал себе в наложницы, то скоропостижно покидали мир, выпив чаю с госпожой, то неудачно падали с высокого крыльца, то задыхались во сне – ни одна не зажилась. Избавиться от жены князь не мог – ее отец, господин Есида, был одним из важных союзников князя, и, не имея сыновей, при заключении союза обещал сделать своим наследником сына О-Ивы. Таким образом, приходилось его светлости терпеть выходки жены, а поскольку мужчина он был еще не старый и полный сил, то утешался с простой кухонной служанкой, на которую госпожа попросту не обращала внимания. Она-то и родила господину сына, которого не в силах была произвести на свет О-Ива. Женщина поумнее усыновила бы внебрачного ребенка мужа и воспитала как своего – так делалось сплошь и рядом. Но злобная О-Ива не могла допустить мысли, что наследовать будет не дитя ее крови. Может, если бы Мити родила девочку, ее бы оставили в покое, но сын! Что, если князь признает его наследником за неимением другого? О дальнейшем Сакурамару вдосталь наслушался от матери. Она считала, что выжила только милостию богов. Но после очередной попытки извести ребенка, князь, какие бы намерения он не имел относительно будущего, отослал Мити с сыном в горный храм на самой окраине своих владений. Возможно, О-Ива и туда смогла бы подослать убийц, но года через два она все же родила желанного сына, и после этого несколько унялась.
Теперь же О-Ива умерла, «отравилась собственным ядом», говорила мать, делая охранительный знак, а князь прислал за Сакурамару. Зачем – оставалось только гадать. Сакурамару знал о своем отце только то, что слышал от других. Он был слишком мал, когда его отослали из замка, и не мог помнить лица его светлости, а может, даже и не видел его никогда. Вот единокровного брата, законного сына и наследника Сайондзи, он видел.
Это было больше года назад. Сакурамару как раз по поручению наставника спустился с горы в деревню, когда там проезжал Сайондзи Окинои со своим отрядом. Будь рядом матушка, она непременно крикнула бы: «Беги! Прячься!» Но Сакурамару не сделал ни того, ни другого. Он, как и мимохожие крестьяне, отошел на обочину, опустился на колени, и простоял так, пока воины – всадники и пехотинцы, не прошли мимо. Отчасти потому, что понимал – бегущий вызывает подозрение, и его могут пристрелить. Но еще и потому, что ему захотелось увидеть сына змеи и демоницы О-Ивы. Своего брата.
Сакурамару не раз слышал о нем, когда бывал в деревне. Говорили, что в последние годы князь не выходит на поле битвы. Для того у него был наследник – клинок рода Сайондзи. И сейчас он наверняка направлялся покарать вассала-изменника либо захватить спорный надел.
Сакурамару сразу догадался, кто здесь главный. Молодой господин был в доспехах, но без шлема, только повязка, какую под шлем надевают, охватывала голову. На запястье у Окинои сидел сокол, и сам молодой господин казался похожим на хищную птицу, а вовсе не на змею.
Вернувшись, Сакурамару рассказал, что видел наследника Сайондзи, о чем потом пожалел. Мать принялась плакать и сетовать, и одновременно благодарить богов, что проклятый змееныш не заметил ее мальчика, иначе не бывать бы Сакурамару в живых. Тот попытался было заикнуться, что молодой господин не показался ему злым и жестоким. Но Мити с горечью сказала:
– Вот и мать его… Глянешь – красавица, точно богиня милосердия, а на деле – лютое чудовище. И он такой же.
Сакурамару не стал с ней спорить, хотя лишь она называла Окинои чудовищем. Все вокруг отзывались о нем с похвалой. Говорили, что он храбрый и умелый воин, несмотря на молодость. Но жесток он лишь с врагами на поле битвы. Людей слабых – селян, монахов, женщин, он не обижает и людям своим не дозволяют. Воистину, счастлив его светлость в таком наследнике!
Но и слов матери совсем позабыть Сакурамару не мог. Особенно теперь, когда она вбила в голову, что злокозненная О-Ива завещала сыну избавиться от сына служанки. А его светлость не заступится, как сделал он прежде. Тогда у него не было наследника, а нынче есть.
И все же Сакурамару повиновался приказу и пошел в замок.
Когда они с наставником подошли к воротам, преподобный сказал:
– Постой в стороне, я поговорю со стражей.
Сакурамару глазел на замок, открыв рот. Если б он рос в столице или хотя бы в большом городе, возможно, зрелище разочаровало бы его. Но он прежде видел только бедный горный храм, и деревенские дома, поэтому строение показалось ему мощным и величественным.
Наставник тем временем говорил стражникам:
– Я – настоятель храма Айдзэна Милосердного, что за рекой. Прибыл по приказу его светлости вместе со своим учеником.
– Нас предупредили, что вы придете.
– Тогда пусть нас проводят к князю.
– А вот это, монах, не получится. Его светлость уехал, и все дела перепоручил молодому господину.
У Сакурамару сердце словно бы опустилось в желудок, и в горле пересохло. Все предупреждения матери ожили. Неужто его вызвали лишь для того, чтобы убить? А не прикончили в храме, чтоб не осквернять святыню…
– Так вы идете? Или назад повернете? – спросил стражник.
Преподобный Дзедзо обернулся, посмотрел на ученика.
– Что ты решил? – вопрос был не праздный.
Сакурамару сглотнул. Слюна была горькой.
– Идемте, учитель.
Во дворе ничего страшного не произошло. Там было немало людей – слуги, охрана, но, бросив мимолетный взгляд на пришельцев, они возвращались к своим занятиям. Подошла служанка, немолодая, с суровым, как у закаленного воина, лицом.
– Ступайте за мной. Вам отвели место, где вы можете поесть и умыться с дороги, а потом вы предстанете перед молодым господином.
Незнакомый с мирскими обычаями Сакурамару не знал, было ли распоряжение любезным или грубым. В любом случае отдохнуть и привести себя в порядок – не лишнее, не говоря уж о еде.
Отведенная им комната находилась в одной из пристроек. Обед – рис, рыбу, чай – принесли быстро. Но учитель движением руки остановил Сакурамару.
– Не торопись. Дай-ка сперва я попробую.
Видно, как ни скрывал преподобный опасения, утверждения Мити, что молодой господин унаследовал обычай своей матери травить неугодных, достигли его сердца. Но Сакурамару устал бояться.
Никому из них не стало плохо после еды. Неподалеку от их жилья стояла бочка с дождевой водой. Сакурамару наскоро умылся, переоделся в чистое, пригладил волосы и отправился навстречу судьбе.
У входа в главный зал прежние страхи вернулись, и ноги налились тяжестью. И когда учитель шепнул «опустись на колени, так положено», стало легче. Проще было пережить эту встречу на коленях, склоняясь.
Потом сверху раздался голос, негромкий, чистый, властный.
– Подними голову.
Сакурамару повиновался.
Молодой господин Окинои сидел на возвышении, подогнув под себя правую ногу. Он был в простом светлом кафтане, с непокрытой головой. В его взгляде Сакурамару не мог прочесть ни гнева, ни радости.
По обоим сторонам зала сидели вассалы Сайондзи, и вот они-то как показалось Сакурамару, смотрели совсем недобро.
– Назовись.
– Я – Сакурамару из храма Айдзэна Милосердного, молодой господин.
Он не назвал ни имени матери, потому что это принизило бы его в глазах собравшихся, ни имени отца, потому что не был признан. И, должно быть, поступил правильно.
– Но монашеских обетов ты не приносил.
– Нет, молодой господин.
Окинои склонил голову набок, переведя взгляд с ученика на учителя. При этом он стал еще больше похож на хищную птицу, чем тогда, в долине.
– Преподобный Дзедзо, что скажешь ты о своем ученике?
– Этого отрока доставили в храм еще малым ребенком. Полагая, что ему предназначена монашеская стезя, я учил его всему, что знаю сам. Сейчас Сакурамару, как я думаю, около девятнадцати лет, и он показал себя юношей разумным и усердным в учении, и доброго нрава.
Странно было слышать это. Учитель никогда не хвалил его, наоборот, часто ругал лентяем, а мог и побить.
– Его светлость князь Амэнага на некоторое время затворился в монастыре Пяти Источников, где служатся поминальные молебны по моей матери, – княжич по-прежнему обращался к наставнику. – Мне же он поручил узнать, достоин ли твой ученик того, чтоб его приняли в клан Сайондзи. Если да, то его светлость перед всем миром назовет его сыном. Если нет – не обессудь, он обреет голову, как ты и предполагал.
– Это разумное решение, молодой господин.
– Тогда не будем медлить. Отдыхай, почтенный настоятель. А ты, – он снова обратился к Сакурамару, – следуй за мной.
Тот не нашелся, что ответить, и, судя по взглядам вассалов, предстал совершеннейшим деревенским дурачком.
Когда княжич спустился с возвышения, оказалось, что ростом он невысок, но держался он так, что Сакурамару невольно хотелось смотреть на него снизу вверх. Он с печалью подумал, что никогда не сумеет держаться столь свободно и в то же время так достойно.
За ними шли еще трое – угрюмый мужчина, которого княжич называл Асидзури, и еще двое, оруженосцы, наверное.
– Ты рос при храме, стало быть, грамотен? – на ходу спросил Окинои.
– Да, молодой господин. Я знаю канон Закона и умею писать. – Подумав, Сакурамару уточнил. – Но искусству каллиграфии меня не учили.
– Ничего. Здесь не столица, и не стоит страдать, если у тебя нет красивого почерка и ты не умеешь играть на флейте.
– А молодой господин умеет?
Задав этот вопрос, Сакурамару устрашился собственной дерзости. Окинои как-то нехорошо усмехнулся.