О, слушая наставника, читая священные книги, он все что положено, узнал о Гневном боге, старшем защитнике, вращающем колесо Закона. Он изображался по-разному – так в замке Сайондзи имелся свиток с картиной, где божество представало танцующим. Иногда Гневный бог изображался стоящим, спешащим, или в объятиях своей женской ипостаси. Но чаще всего, как в этом храме, он сидел на камне, ибо одним из прозвищ бога было – Неподвижный страж. За его спиной вились языки пламени, в правой руке бог сжимал меч, который обвивала змея, в левой петлю. И лицо его было грозным – настолько грозным, что Сакурамару устрашился. Изо рта торчали оскаленные клыки, глаза, из-за бликов светильников казались живыми, и пристально следящими за всем происходящим, как глаза хищника. О, Сакурамару знал, что Гневный бог сжигает себя в огне, чтоб людей избавить от адского пламени, что меч у него, чтоб уничтожать заблуждения, а петля – чтоб влечь заблудших на путь истины, но сейчас это нисколько не ободряло. Он почему-то вспомнил, как наставник рассказывал – до того, как в Сираги пришли Сайондзи и другие роды из обжитых земель, или из того Сираги, что за морем, здесь обитали варвары, которые поклонялись подземным богам, которые на деле суть демоны. Он также добавлял, что позже варвары смешались с пришельцами и обратились на путь Закона. Но сейчас Сакурамару почему-то представилось, что в прежние времена здесь стояло капище этих старых богов, и Неподвижный страж каким-то образом унаследовал их черты.
– Ну что, помолился? Тогда идем.
Окинои возник рядом внезапно, словно из тьмы соткался. Потом Сакурамару сообразил, что господин брат просто вышел из-за колонны, не видной в сумраке, и на сердце стало полегче.
Когда они вышли из храма, Окинои оглянулся, кругом, промолвил: – Красиво здесь, – и снова согнулся в приступе кашля. На сей раз он был таким жестоким, что Окинои пришлось прикрыть рот платком. Отдышавшись, он произнес: – Едем. Тебе сегодня еще на стрельбище. А потом я проверю, каких успехов ты достиг.
– Может, господину старшему брату следует отдохнуть?
– Я хочу, чтобы ко дню возвращения его светлости ты был готов принять имя Сайонзди.
– Но к чему такая спешка?
– Так ведь я умру скоро. Милость богов имеет свои пределы.
На платке, который сжимал Окинои, виднелись свежие пятна крови.
Сакурамару не нашелся с ответом, и до возвращения в замок братья не обменялись ни словом.
А вечером Окинои вновь отправил сокола с посланием.
Покуда настоятель Пяти Источников не вернулся из девятивратной столицы, его светлость нередко объезжал свои владения. Иногда его сопровождал наследник, иногда он ограничивался обществом советников. Охрана следовала позади.
Они обсуждали, где с наибольшей вероятностью враг может вступить в Сираги и где лучше всего дать бой. В прежние времена следовало бы ожидать нападения с моря. Когда Древняя и Новая столицы враждовали друг с другом, обе стороны имели вдосталь кораблей. Но теперь флотоводческое искусство пришло в упадок, и не строили таких кораблей, чтоб перевезти достаточно воинов для приведения провинции к покорности. Впрочем, Отокояма мог это изменить, и его светлость особо повелел Асидзури, снаряжавшего лазутчиков, узнать, не строит ли канцлер корабли, и не реквизирует ли купеческие суда.
Но войска верховного князя, точнее, войска канцлера, могли проникнуть в Сираги не только по морю. Сухопутных путей было несколько, и не все они контролировались Сайондзи. Этот княжеский род имел самые обширные владения в Сираги, но не правил всей провинцией. Еще недавно это не имело столь важного значения. Нынешний князь с помощью торговли и переговоров добился того, что другие владетели в Сираги признали первенство Сайондзи, так же как его отец добивался того же силой оружия. Но то было, когда столица не обращало взор на север. Кто знает, что будет теперь?
– Мурата не нарушат клятвы. И при необходимости пришлют подкрепление? – сказал князь Амэцуна.
– Вы полагаете? – скептически отозвался Асидзури.
Старик Мурата был противником еще прежнего князя, норовя если не захватить земли Сайондзи, то нанести наибольший урон. Вражду удалось прекратить, сговорив наследника Сайондзи с дочерью Мураты, с условием, что следующим наследником будет сын, рожденный Токико-химэ. Никто уже не вспоминал о договоре, который прежний князь когда-то заключил с Есида. Она выполнила то, что требовал от нее договор, родив не одного сына, а трех, и двух дочерей вдобавок. За это князь прощал ей склочный характер и попреки в чрезмерной мягкости. Однако советник внимательно прислушивался к словам княгини – тем более, что сцены она закатывала, не думая понижать голос, и имел основания сомневаться в ее преданности дому Сайондзи. Сегодня молодой господин не поехал с ними, и советник позволил себе высказать сомнения вслух.
– Госпожа может твердить что угодно, – отвечал князь. – Однако, если втолковать ей, что молодому господину может представиться возможность выйти на битву, где он достойно проявит себя, она сделает все возможное, чтобы убедить своего отца. Княгиня очень хочет видеть сына героем, но она предпочтет увидеть его живым героем. Да, полагаю, мы можем надеяться на дом Мурата. А на Уреко – вряд ли.
Как бы давно ни служил советник Сайондзи, иногда ход мыслей князя был ему непонятен.
– Почему вы так думаете? Уреко не нападали на нас, и у нас хорошие деловые отношения.
– Они хороши, потому что я предложил им разделить доход с переправы на Сирагаве. Но Отокояма может предложить больше.
– Итак, вы готовитесь к военным действиям.
– Я сделаю все, чтобы предотвратить войну, но не уверен, что это удастся. – Советнику князь мог прямо сказать, что в чем-то не уверен. – Я всегда слышал, что юноши спешат на свою первую битву, как на праздник. И боги свидетели, не хочу лгать, будто страдал из-за того, что был этого праздника лишен. Другие люди приложили усилия, чтоб я мог править своими владениями мирно. Но они не могли предвидеть всего – и я встречаю свою первую битву уже в немолодые годы. Не смешно ли, право? – поскольку советник промолчал, князь продолжал, точно отвечая собственным мыслям. – Вокруг меня жаждут войны, и я должен быть готов к ней. Но лучше ли это будет для владений Сайондзи, для всех земель Сираги? Мы привыкли жить, не оглядываясь на столицу. Наши междоусобицы – детские игры в сравнении с войнами регентов и канцлеров, они не затрагивают жизни земледельцев и рыбаков, в то время как города к югу лежат в развалинах. Готовы ли мы к подобным испытаниям?
– У нас нет больших городов.
– Так. Это наше преимущество и наша слабость. Здешние владетели не строят укреплений. Что, если этот благословенный край обратится в пустыню – из-за того, что князь Сайондзи не захотел склониться перед Отокояма? Моя гордость не многого стоит, тебе ли не знать. Благополучие клана дороже.
– Все зависит от того, какие условия предложит правительство верховного князя. Бывает мир разорительней войны.
– Ты прав. А потому вернемся к тому, ради чего мы сюда приехали.
Они двигались по направлению к перевалу Хоки. Здесь проходила одна из дорог на юг – и естественно было предположить, что войско канцлера ею воспользуется. Столь же естественно было устроить здесь засаду. Но глупо предполагать, что генералы канцлера не подумают о том же, и не разведают окрестность. Поэтому выбирать место надо было тщательно.
Здесь зеленые поля и густые леса сменялись голыми утесами и нагромождениями камней, о которые легко переломает ноги и пеший, и конный.
Выехали они рано утром, туман, давно развеялся, солнце стояло в зените, но местность от этого не выглядела менее сурово.
– Здесь, – озираясь, произнес князь, – мы простились с Окинои, после… – он умолк.
– После?
– Ваша светлость! Ваша светлость! – по тропике снизу бежал гонец, флажок с гербом Сайондзи трещал на ветру. – Срочные вести!
Сакурамару постоянно убеждал себя, что он просто не понял господина брата, что слова Окинои о близкой смерти – всего лишь мрачная шутка. В самом деле, обитатели замка были склонны к подобным проявлениям острословия, на взгляд Сакурамару, совсем невеселым. Например, довольно часто прохаживались по поводу отсутствия его светлости. Он, как известно, находился в монастыре, пока там шли заупокойные службы по его супруге. И вассалы говаривали – это ж сколько надо совершить грехов, чтоб служилось столько молебнов?
Нет, он не верил в близкую смерть господина брата, отказывался верить. Окинои по-прежнему посещал тренировочную площадку, выезжал верхом. Движения его не стали медленней, удары – слабее, напротив, Сакурамару казалось, что Окинои стал еще сильней и стремительней. А что кашляет он, и на платке его по-прежнему пятна крови – так он сам говорил, что болел и выздоровел, и многих ведь людей в сильную жару, наподобие теперешней, посещает жестокая простуда.
А потом Окинои слег. Он закрылся в своих покоях, и Сакурамару туда не пускали. Мрачная тетка Кику – та самая служанка, что так неприветливо встретила Сакурамару в его первый день в замке Сиродзава, заявила – молодой господин не желает, чтоб кто-либо видел его слабым, а чтоб поднести ему еду и лекарства, на то есть она, верная нянька.
Каждый день приходил Сакурамару к покоям брата, и каждый день получал тот же ответ.
Окинои сгорел быстро, оправдывая свое имя. Сакурамару не был при нем во время агонии, и у смертного одра брата тоже не довелось быть. Просто однажды утром он, как обычно, пришел, и нашел их запертыми.
Дальше все происходило, как в дурном сне. В замке стояли стон и плач, но Асидзури, который всем распоряжался, сохранял хладнокровие и твердость духа. Наверняка он был готов к подобному. Тело усопшего завернули в плотные пелены, чтобы уберечь от разложения, а Цунэхидэ поскакал гонцом к его светлости. Ответ князя был таков – похоронить Окинои в гробнице его деда, ибо лето стоит жаркое и медлить нельзя. А уж после возвращения его светлости будет устроено торжественное погребение.