– Это невозможно. – От звука этого голоса Амэцуна едва не сполз на землю. – Княжич Окинои мертв.
«Окинои мертв»? Но голос принадлежал несомненно живому человеку, не призраку, и вдобавок здоровому. Он звучал чисто и ясно, как в первые дни, когда Амэнага его услышал.
– Мы можем сказать, что Гневный бог свершил чудо, и вернул Окинои из царства мертвых, – это голос был старческий, надтреснутый.
– И это говорите вы, преподобный? Что еще мы – вы, я, его светлость, Асидзури – скажем жителям владений Сайондзи и всего Сираги? Мне пришлось разыграть собственную смерть, чтобы положить конец обману. А теперь вы предлагаете начать все сызнова?
– Это будет… – не совсем обман. Люди хотят возвращения Окинои, и Окинои вернется.
– И что скажет Окинои по возвращении? Что у О-Ивы никогда не было сына, и что она убедила князя скрыть правду ради поддержки рода Есида? И ближние вассалы и слуги дома Сайондзи много лет поддерживали обман? Чтоб свершилось вот этакое чудо? Асидзури, ты не хочешь мятежа, но, если правда выйдет наружу, дом Сайондзи лишится всякой поддержки.
Когда смысл сказанного дошел до Амэцуны, он почти перестал дышать. Кажется, этот день копил в себе все страшные и постыдные тайны и теперь выдавал их одну за другой.
Асидзури не сдавался.
– Я так не думаю. Мы все, собравшиеся здесь, готовы присягнуть вам, зная, кто вы на самом деле. А нашему примеру последуют и другие вассалы.
– Верно!
– Мы присягаем!
– Мы идем за вами! – послышались и другие голоса. Амэцуна точно узнал старого Вакабаяси, Якидзуно, Цунэхидэ, другие были ему незнакомы.
– Асидзури, ты, как советник должен отстаивать законы, а не нарушать их. А согласно закону, женщины не наследуют и не правят. Да, в древности были правящие императрицы, они и создали Подлунную. Но это было почти что во времена богов, до того, как наши предки пришли в Подлунную из старого Сираги, и с тех пор законы признают право наследования только за сыновьями.
– Это так, – отвечал Асидзури. Но и в недавние времена, бывало, женщины правили, хотя на месте верховных князей или регентов сидели их сыновья или братья. Однако похоже, здесь не тот случай. Здесь не столица, и нам не нужно такое правление из тени. Сираги знает Окинои как лучшего воина, и люди хотят видеть князем воина, а не книжника или монаха.
И тут Амэцуна решился. Собравшись с духом, он шагнул вперед.
За поворотом, в подземелье собралось человек десять или двенадцать. При появлении Амэцуны они повернулись в его сторону, выхватили мечи из ножен. Только один человек остался сидеть на каменной плите – алтаре ли подземных богов, или древнем надгробии, неподвижно, как Страж наверху.
Амэцуна вытащил из-за пояса меч, который теперь носил постоянно. Опустился на одно колено, положил меч перед собой.
– Я все слышал. И я, Амэцуна, присягаю и клянусь служить Окинои.
Одобрительный ропот прошел среди собравшихся.
– Да что вы здесь, с ума посходили, что ли? Я не возглавлю мятеж против своего отца и не допущу его. Вы говорите, что вассалы не хотят в наследники монаха? – В руке Окинои блеснул короткий клинок, и прежде, чем кто-либо успел двинуться, она срезала свои связанные по-мужски волосы, и бросила их на землю. – Нет больше княжича Окинои, есть ничтожная монахиня, которая уйдет в дальнюю обитель. А вы все будете служить моему отцу, а после – брату. А теперь – ступайте.
И такая властность была в ее голосе, что никто не посмел ослушаться.
Но пока Амэцуна возвращался в замок, у него сложилось иное решение. Он не смог поговорить с Окинои, а с Асидзури, молча ехавшим рядом, и вовсе не желал сейчас говорить. Но он обязан был объясниться с его светлостью. Ведь тот обман, что происходил в замке Сиродзава, творился по его приказу. И князь Амэнага мог отдать другой приказ, который, возможно, устроил бы всех.
По возвращении он – впервые со дня возвращения князя, попросил о встрече с отцом, и разрешение было ему дано.
Амэнага обошелся без предисловий.
– Ваша светлость, отец, мне известна правда. Осмелюсь сказать, что вам следует вернуть Окинои в качестве наследника. Она подходит для этого лучше, чем я.
Его светлость фыркнул.
– Глупец! Конечно, родись она мужчиной, она подошла бы лучше. Но она родилась женщиной, а женщина…
– Не наследует и не правит, знаю.
Князь посмотрел на сына, посмевшего перебить его, скорее с недоумением, чем с гневом.
Амэцуна продолжил поспешно, чтобы отец успел его выслушать. – Это можно разрешить, не нарушая законов и обычаев. Окинои, хоть и не принесла еще обетов, объявила себя монахиней, и значит, женщиной уже не считается. А раз так, ее можно признать мужчиной. Если ваши вассалы согласятся объявить ее мужчиной решением клана, она вправе наследовать. Я читал летописи, и знаю, что такие случаи бывали в Подлунной, в кланах, где не было наследников-мужчин. Редко, но бывали. Конечно, при таких обстоятельствах она не может вступить в брак, а у нашего дома есть обязательства перед Мурата. Но, как вы и приказали, я женюсь на его дочери. Может, я и книжник, но во всем прочем мужчина. Детей, которые родятся от этого брака Окинои усыновит, и таким образом, наследование по крови не прервется, а ваши обязательства перед Мурата будут выполнены.
Он наконец перевел дух и взглянул на отца. Лицо старого князя дернулось.
– Щенок! Ты думал, что стоит найти лазейку в законе – и все будет хорошо? Эти уловки – для лживых советников при императорском дворе, а не для князей. Поступив так, мы, может, и сохраним линию наследования, но перед всем миром признаем, что много лет князь Сайондзи выдавал дочь за сына. Сайондзи потеряют лицо! Ты хоть понимаешь, что это значит? Все оттого, что ты не получил надлежащего воспитания! Запомни накрепко: я не меняю своих решений, и если сказал, что княжич Окинои мертв, значит, он мертв!
Его светлость продолжал честить Амэцуну, а в глазах его стояла тоска, и читалась она так: «Почему ты не сказал этого раньше? До того, как о смерти Окинои было объявлено?»
И впервые Амэцуна испытал к своему отцу то, о чем прежде и помыслить не мог – жалость.
Через два дня Цунэхидэ, не глядя ему в глаза, передал сложенный лист бумаги. Там была написана одна фраза.
«Если господин старший брат желает проститься, монахиня Рин-ин завтра будет на дороге к перевалу Хоки».
Теперь господином старшим братом называли Амэцуну, это было правильно, и потому особенно печально.
Она еще не обрила голову, но все равно, видеть ее с короткими волосами было странно. И вместо приветствия она сказала: – Прости.
– Это я должен просить прощения, – сказал Амэцуна. – Я занял твое место.
Он впервые обращался к ней на «ты», ибо теперь его статус был много выше.
Она пожала плечами – небрежный жест брата Окинои, совсем не подобающий смиренной монахине.
– За это и прошу прощения. Не за обман. Тебе придется принять на свои плечи тяжкий груз. Наш отец кажется грозным и суровым. Но на деле он из тех, кто перекладывает решения на других. Только раз он изменил этому обыкновению – когда не позволил убить тебя и отправил вас с матерью в храм. Потом же он предоставил решать и действовать моей матери, потом мне. И хотел оставить все, как есть, надеясь, что все устроится само собой. Но я убедила его вызвать тебя. Обман не мог длиться вечно, а дочери Мурата нужен настоящий муж. Это только в той книге князь мог женить свою дочь, надеясь, что невеста по юности и не опытности не отличает мужчину от женщины.
– Я понял, – сказал Амэцуна. Он спешился, и они пошли рядом. – Значит, на самом деле никакой болезни не было?
– Я здоровей многих. Так что размахивать платком в куриной крови было неловко. А в храме меня держали, пока я не подрасту и не научусь вести себя сообразно замыслу матери.
– Но почему ты не рассказала мне раньше? Возможно, вместе мы бы сумели придумать лучшее решение. – Он кратко поведал о замысле, отвергнутом отцом.
– Я поклялась не рассказывать. Но хотела, чтоб ты догадался сам. Потому и принесла эту книгу, которую поминала – «Повесть о Путанице».
– Я так и не прочел ее. О чем она?
– Это история, как у одного князя из рода Хагивара были сын и дочь от разных жен. Но дочь была решительна и воинственна, а сын – мягок и тих. И князь взял да и поменял их местами, когда они еще были малы… надеясь, что потом как-нибудь само все исправится.
– Куда ты уходишь?
– В горный монастырь. Какой – лучше никому не знать, ради блага клана и спокойствия в Сираги.
– Я буду стараться – ради спокойствия и блага. Ты знаешь – воин я плохой, но действовать можно не только мечом.
– Надеюсь, что у тебя получится. Дальше я пойду одна, господин старший брат. Прощай и не проклинай меня.
Она стала подниматься по тропе.
– Постой! – окликнул ее Амэцуна. – А что стало с той девушкой? Дочерью князя? Ну, в книге…
Окинои оглянулась.
– О, там все кончилось плохо. Она вышла замуж за императора и стала императрицей.
С этими словами она зашагала дальше и скрылась за скалами.
С тех пор Амэцуна не видел Окинои и не слышал о ней. Вскоре он был объявлен наследником. Женился на Мурата Токико, и во благовремении стал князем. Асидзури и прочие вассалы, замышлявшие мятеж ради вокняжения Окинои, верно служили ему, за исключением Цунэхидэ. Тот принял постриг в храме Гневного бога. Теперь его называли преподобным Сэйси. Много лет князь Амэцуна правил владениями Сайондзи, и удачными переговорами, привлечением в провинцию торговцев, выгодными союзами обогатил и расширил их больше, чем удавалось покойному князю с помощью меча. И вдруг оказалось, что всего этого недостаточно, чтобы противостоять беспринципной лжи в сочетании с превосходящими воинскими силами.
По крайней мере, лазутчики в столице задание свое выполнили, и теперь князь Амэцуна знал, что лишь отчасти был прав в своих предположениях. Верно, Отокояма не воспользовался морским путем. Но и через Хоки войска не пошли. Сам Отокояма в походе не участвовал, но у него были генералы, и они оказались достаточно предусмотрительны, чтоб не подвергать войска риску внезапной атаки. Войска канцлера двинулись по другой дороге, которая была значительно длиннее, но исключала возможность нападения из засады. Впрочем, это была не единственная причина. В Сираги двинули, согласно донесениям лазутчиков, около десяти тысяч воинов. Когда в молодости князь читал старинные летописи Поднебесной, там описывались сражения армий в сотни тысяч, а то и более, воинов. Но в Сираги, где большинство владетелей могло выставить несколько сотен, а сам Сайондзи мог собрать две тысячи, армия Отокоямы была огромна. Именно эта причина, как ни странно, и вывела на обходной путь. Ибо армию на марше нужно кормить, а большую армию кормить много. Поэтому был избран путь, где можно провести обоз, а поблизости есть деревни, где при необходимости можно реквизировать фураж.