В городе карантин. Прохожие сторонятся друг друга. Театры закрыты, кафе пустуют. А на столе, пахнущем ладаном вперемежку с антидепрессивной жидкостью, бутылка "выпей меня без остатка".
Снять маску? Выпить? Где наше не пропадало?
Снял маску. Выпил. И никаких странностей. Но...
Что выпил? Вино ли? На вкус... Никакого вкуса. Будто и не пил. В горле сухо. В глазах резь. Едва приоткрываются. А если напрячь волю? Если с выдохом, как в боксе в момент удара? Если-если... И? Боже! Да не вино на столе. Капельница над головой. Пластиковая бутылка, и кап-кап, по прозрачному шнуру прямиком в вену. Для поддержки жизни, так сказать. А что с жизнью? Вроде бы на месте, дышать позволяет. Чувствовать, слышать. И даже различать: вот белый халат, вот еще один белый халат.
Доктора? Консилиум?
Скорей, врачебный обход.
О чем говорят?
Как с того света доносится:
- Вышел из кризиса.
- Оформите перевод из блока больных коронавирусом в палату выздоравливающих.
- А ту арабку, что его заразила?
- Ей обеспечьте достойный уход за двойняшками.
Разродилась, выходит? Это хорошо. Это по-нашему. Не привези ее в нужный час в больницу, рожала бы по дороге. При таком раскрое, не только иск против армии, при таком раскрое и аппетит возрастет до требования пожизненного опекунства над близнецами с материальным обеспечением.
И чего только не приходит в голову? В больную голову, следует уточнить. Не пора ли ее занять чем-то более полезным? Чем? Хотя бы стихами!
- Бумагу мне, полцарства за бумагу! И заодно перо иль карандаш! Иначе там, где встану, я не лягу, и телу своему не буду верный страж.
- Чего вам, больной?
- Перо и бумагу!
- Поэт?
- Как это вы определили, сестрица?
- Уже наученная. Лежал у нас пару лет назад другой поэт из России. Андрей Де... Де...
- Дементьев?
- Наслышаны?
- Еще бы!
- Так он тоже, как вышел из болезненного состояния, так сразу: "Перо и бумагу!"
- Вдохновение?
- Кто-кто? Не знакома.
- Тогда не будем о вдохновении. Но стихами поделился?
- Это как?
- Читал вам свои стихи?
- Не успел. Выписался досрочно.
- Меня тоже досрочно?
- Полежите пока. Потом решим.
- А перо и бумага?
- Принесут. Пишите себе - полегчает. Наукой проверено.
Ну, если уже наукой проверено, то приспело проверить и словом.
Стихи с натуры, написаны в больнице Шаарей Цедек, где незадолго до меня, как поведала лечащая медсестра, лежал Андрей Дементьев, который тоже сразу после операции потребовал перо и бумагу.
"У поэтов есть такой обычай"...
- Перо и бумагу!
Уединен в четырех матерчатых стенах.
Слышно дыхание, вскрики и стоны.
Многообразие боли - рабочая смена.
Чтоб не включиться, держу оборону.
Первое дело - перо и бумага.
Дело второе - порыв к вдохновенью.
Правда, оно затесалось от страха
Тенью скользящей - куда? - в междутемье.
То ли война, то ли голод и стужа.
То ли компьютер, ринг и перчатки.
То ли пивбар, космодром, званый ужин.
Словом, играет со мною в прятки
Но я не сдаюсь, и под овенским знаком
Упрямо иду вдохновенью навстречу.
Ищу не лекарство - перо и бумагу.
Откажет в свиданке, глядишь, покалечу.
Но обошлось. Обнаружил в пирожной:
Водку под видом компота лакает.
- Поэту нельзя, вдохновению можно! -
Так говорит, от страха икая.
Ну что же тут скажешь? Мое вам почтенье,
Довольно кирять, включайся в работу.
И, виновато кивнув, вдохновенье
От водки пошло по живую воду.
Сегодня в тишине ночной
Я обнаружил человека.
Обычный с виду, не калека.
Но был он не в себе. В иной
Телесной оболочке.
В моей. И что? Поставлю точку,
Чтоб не сочли за сдвинутого психа.
Хотя, понятно, закрутил я лихо,
И вышло бы, откинь смятенье,
Отличное стихотворенье.
Соседняя кровать,
И кто-то умирает.
Не разобрать вполне,
Что шепчет он в бреду.
Какие-то слова
Об аде и о рае,
Куда тоннелем света
Отправлен по суду.
Куда? Не разобрал он,
И мучается сердцем.
Пункт отправленья ясен.
А пункт прибытья скрыт.
- Подайте толмача!
Пусть скажет, как раздеться.
В ответ небесный голос:
- Учил бы ты иврит!
При полном, при параде,
Под отдаленный гул,
Серьезный наблюдатель
В палату заглянул.
- Здесь мое место, точно?
- Нет, вам в другом конце.
И тень, как бы нарочно,
Возникла на лице
Чужого генерала
Враждебной нам страны.
Здоровьюшка не стало,
Приперся на блины.
Здесь, в наших палестинах
Израильских корней
Целебная малина,
Будь даже не еврей.
Откровенье... Разве что в больнице
Нарастает чувств невнятных вал.
Как туман, текут чужие лица,
Но одно я все-таки узнал.
Боже мой! Какой гриме р потешный
Умирает в нашем времени сейчас.
Помню я, и помнит ветер вешний,
Как по юности носил на крыльях нас.
Не слились в том прошлом жизни наши,
Я в Израиль, за своей строкой.
И теперь лишь паспорт нам докажет,
Кто есть кто... Хотя теперь на кой?
А ведь мы друг друга не признали,
Мимо зеркала прошли, потупив взор.
Позади души раскрытой дали,
Впереди больничный коридор
Раскована и мило откровенна.
- У вас потеря крови, ешьте шоколад.
- Мне шоколад нельзя, давление подскачет.
- А вот виагру лопать? Вам и черт не брат!
- Простите, медсестра, с виагрой все иначе.
С ней, говорят друзья, что даже смерть красна.
- Хорошие друзья! Пусть смерть по ним и плачет.
- Отплакала. На днях убрала всех она.
- А вы теперь, с испуга, к нам в больницу?
- С испугу или нет, но в сердце колотит.
- Рубайте шоколад и думайте жениться.
Жена - хлеб-соль, и сексуально сыт.
- Всегда готов, как пионер, влюбиться.
Но где искать? Не первая учительница все ж.
- Пройдите вдоль палат. Мол, до любви свободный.
Представьтесь пациенткам: бедуинский вождь!
И будет вам успех. Не дольше, чем до полдня...
- Понятно, за олима замуж не пойдут.
- А я на что ж?
Контрольная покупка.
Контрольный пакет акций.
В подверстку и контрольная жизнь.
А почему бы нет? Контрольная жизнь очень хорошо вписывается в этот ряд. В особенности, если учесть, что у Бога все под контролем. И жизнь человеческая, само собой. Не он ли определил ее срок? Сто двадцать лет и ни в зуб ногой! Живи - пользуйся божьим предписанием. Чего проще? Нет, проще могут быть только мощи, как писалось когда-то в давнем стихотворении, а человек - существо сложное. Ему войну подавай, теракты, хулиганские выходки с поножовщиной - все те милые занятия, которые укорачивают жизнь. В результате, от подконтрольных ста двадцати лет он выделяет себе этакий прожиточный минимум, на одну - две четвертинки века. И ведать не ведает, что последует в дальнейшем, за пределом прожитых лет. Вот для того и существует контрольная жизнь. Течет она - не пресекается: ни войн, ни смертельных эпидемий, ни трагических случайностей, имеющих свойство перебрасывать тебя на тот свет. Живи себе - поживай, добро, как в сказке, наживай, а в прибавку к нему знания. Какие? Всякие - разные. О космическом устройстве, параллельных мирах, братьях по разуму, И... Ну, конечно же, хочется и о себе, любимом, разузнать побольше. Нет не об этом, отраженном в зеркале, а о том, земном, не из подконтрольной жизни. Хочется - пожалуйста, но, разумеется, при наличии допуска в спецхран. Отметься служебным удостоверением на проходной, запрись в кабинке, чтобы никто не подглядывал, набери секретный код на клавиатуре, включай телеэкран - и будь свободен и волен в своих изысканиях. Видишь? Более того, чувствуешь в реале, будто погрузился в земную личность. И говоришь его словами:
- Перо и бумагу!
Понятно, и в больнице не может без творчества. Но пока он будет писать стихи, переключимся на что-то другое, более захватывающее. Хотя бы на это. Человек на мостовой, в воздухе запах сгоревшего пороха.
После того, как его убили, ему захотелось жить.
Впрочем, может быть, его не совсем убили. Однако нет сил шевельнуться, тело непослушно, но мысль - вот она! - пляшет перед глазами, переливается в цвете искрометного огня праздничного фейерверка.
Праздничного? Почему бы нет? Но ведь его убили. Подумаешь, убили. Кому-то это, наверное, праздник. Иначе не убивал бы. Но кому? Голову не повернуть. Значит, и не разглядеть преступника. А ведь он где-то рядом, топчется-топчется, тяжело дышит, с присвистом, будто астматик. А если нет? "Да или нет? Да или нет?" - занедужило мозг. Ну, и чертовщина! Какая разница, астматик или не астматик? Ему жить, пусть сам и разбирается в своих болячках. Хотя... На днях - вчера, либо позавчера - передавали по израильскому радио, что некий астматик, зараженный коронавирусом, под влиянием нахлынувшей пневмонии, свихнулся по полной и застрелил полицейского, который потребовал от него надеть предохранительную маску.
- Мне и без того дышать нечем! - сказал и жахнул из пистолета.
Но это, как подмечают знатоки криминальной медицины, не конечный итог маразма. И выставляют на рассмотрение наглядный пример полного беспредела в области душевного расстройства. В Канаде некий дантист, обладатель трех домов и медкабинета, натворил такое, что вообще не укладывается в голове. Застрелил пятнадцать человек, и без всякой причины. Кто попался на мушку, в того и палил, пока сам не схлопотал убийственный заряд в девять граммов свинца. Почему - отчего? Это так и не выяснилось. Причину умопомрачения тоже списали на коронавирус.