Затем подоспела баня. День клонился к вечеру, Семя и Николай выпили по чуть самогона, и все разошлись спать.
Карманы одежды Семёна Семёновича оказались девственно пусты - ни денег. ни документов, ни ключей от квартиры: подсуетились или подростки, или воды реки. Или и те, и другие.
- Это я заводь устроил, - объяснял поутру Николай. - Полезная вещь! Ведь река на дармовщинку много чего приносит. А сколько стройматериалов! Да и с тобой дверь ещё живая приплыла. Пойдёт в дело.
- Сам устроил? - удивлялся Семя. - Как же это тебе в голову пришло?
- Сам! - гордо ответствовал Николай. - Такая вот ловушка. Поживёшь с моё в лесу, и не то уразумеешь. А прозвали мы с дочурой эту заводь Совиной, потому как сов около неё немеряно.
"Совиная заводь, Совиная заводь... Что же это мне напоминает?" - мучился Семён Семёнович.
Незаметно прошли день, и другой, и третий. Прежняя жизнь: рабочий и домашний быт, шуруп в голове - всё ушло в какую-то небывальщину, нереальность. Реальность была здесь: Николай и Лада, река, Совиная заводь.
Так он и прижился у них. Вся городская жизнь была задвинута в памяти на задний план - просто и целиком, как один случайный эпизод, как ставшей ненужной часть обстановки. Вопросов ему не задавали. Потихоньку подменял Николая по хозяйству, брал на себя часть тяжёлого женского труда Лады. Цивилизация была рядом, но не с ними. Николай или Семя, или оба вместе иногда захаживали в сельский магазин за самым необходимым. Закупали на пенсию Николая или меняли на его поделки, на то, что приносила Совиная заводь, на результаты дребезжанья допотопной швейной машинки Лады.
Пришло время, и схоронили Николая. Незаметно, само собой, сошёлся Семя с Ладой, стали жить как муж и жена. Только вот дети не получались.
Оставить после себя дом, дерево, сына? Почти всё живое пытается в той или иной мере следовать этому.
Чем же он лучше? Чем - хуже? Почему не оставляет потомства, не продлевает себя, ничего не привносит сам в этот мир и не даёт ему, миру, даже ничтожного шанса измениться через своих потомков, перечёркивает все усилия предков. Проживает безымянную животную механистическую жизнь.
Чем такая жизнь отличается от галлюцинации, такое существование от несуществования?
Насколько он свободен в неостановимом потоке дней, в почти неосязаемых волнах времени?
Семён Семёнович смотрит на себя в осколок зеркала над рукомойником и большими портновскими ножницами пытается подровнять непослушно растущую во все стороны бороду. Какие-то волоски вырастают быстрее других и выбиваются из общего ряда, какие-то серебрятся на фоне других, вполне ещё чёрных. Стрижка этих зеркально отражённых волосинок мучительна, неуверенные взмахи ножниц получаются корявыми и нелепыми.
Под утро он просыпается и сразу вспоминает книжный рассказ "Случай на мосту через Совиный ручей". Умирающий (повешенный) проживает другую жизнь за те секунды, пока затягивающаяся верёвка ломает его шейные позвонки. И весь рассказ посвящён этой галлюцинации. Литература? Он сам выпал из реальности и теперь пребывает здесь, в Совиной заводи, как бы в руке Господа, не играющего в кости, дарующего, быть может, каждому свою заводь или хотя бы свою галлюцинацию по мере сил и возможностей каждого, нынче - как и прежде, и всегда. Семёна Семёновича передёргивает. Он откидывает одеяло и осторожно встаёт. Лада, его стареющая Лада, ещё спит в предрассветном сером воздухе на другой половине кровати. Он притворяет дверь, подходит к осколку зеркала, берёт безопасную бритву и медленно, тщательно бреет голову наголо. Обмывает. Разбивает осколок зеркала надвое, в кровь изранив ладони. И, как когда-то, смотрит через два зеркала на затылок и снова видит шлицы для крестообразной отвёртки.
Всё-таки он тогда выжил или вся его история после падения в тёмные воды реки - всего лишь секундная агония, галлюцинация умирающего мозга?
- Лада! - зовёт он свою названую жену.
Зовёт беззвучно, как будто никак не может проснуться.
Утром следующего дня Лада Николаевна, обнаружив мёртвое тело супруга, выкручивает шуруп из его голого и до странности незнакомого черепа, вынимает из-под шурупа, откуда-то из черепной коробки металлическую пластинку с непонятным набором букв и цифр и несёт на почту в ближайшее село, чтобы отправить эту вещицу по известному всем адресу в некую высшую инстанцию - известить тем самым эту инстанцию о смерти ещё одного "гражданина".
Строчку, предназначенную для адреса отправителя, заполняет просто: "Совиная заводь".
Хелен ЛИМОНОВА
СОВСЕМ РЯДОМ
Скажи, нам сколько пришлось скитаться,
Среди туманных миров скитаться
Затем, чтоб мы, с тобою мы друг друга нашли?
А вдруг прикажет судьба расстаться,
Опять прикажет судьба расстаться
При свете звёзд, на краю Земли!
Л.Дербенев, "Ищу тебя"
- Подожди, куда ты? Егорка, стой! - Юля, запыхавшись, спешила за двухлетним сынишкой, который, весело хохоча, несся со всех ног по столовой пансионата. Его золотые локоны развевались, одной рукой он крепко прижимал к себе игрушечного пуделя, а другой волочил за собой здоровенную половую щетку, производя на ходу страшные разрушения. Врезавшись в официанта с тележкой, нагруженной переменой блюд, Егор поневоле притормозил, но потом, развернувшись, побежал опять, не обращая внимания на грохот тарелок, которые посыпались на пол. Неизвестно, что бы еще удалось разгромить юному спринтеру, но на его пути встал статный молодой человек и поймал беглеца в крепкие объятия. Изъяв щетку и выждав немного, он отпустил малыша на волю. Когда Юля наконец добралась до них, Егор уже успокоился и с интересом наблюдал, как молодой человек дружески пожимает лапу его собачке.
Так они и познакомились, Юля и Валя, и произошло это в счастливо неподвижные советские времена, на исходе февраля 1985 года. Пансионат, в который выдали путевки семье молодых специалистов Юле и Сереге (о нем речь впереди), располагался в латвийской глуши: местечке под названием "Цирулиши". Трехэтажный корпус из красного кирпича был выстроен на опушке хвойного леса. Снежный февраль, вековые сосны и ели, изумительный воздух - что еще надо для счастья? Персонал пансионата не скандальный, обслуживают вежливо, вполне на мировом уровне. Впрочем, молодые инженеры Блехманы не знали, с чем этот сервис сравнивать, так как отродясь за пределы Родины не выезжали, в то время как Валентин... но о нем давайте немного позже.
Как сказочно прекрасен был их номер на первом этаже! Две кровати одна напротив другой, стол, два стула, лампа со стеклянным абажуром и пушистый коврик на линолеумном полу. Высокое окно забрано тонким тюлем, а если сквозит, можно задернуть плотные зеленые шторы. В номере есть свой кипятильник и даже маленький холодильник. Просто чудо! Им бы такое гнездышко... Но Юля и Сережа своего угла не имели, жили то у одних родителей, то у других - в проходных комнатах. От этого очень скоро в их отношениях образовалась трещина, которая ширилась с каждым днем. А может, не от этого, а потому что были они полной противоположностью друг другу. Впрочем, опять же сравнивать было не с чем. И у Юли, и у Сергея это был первый брак. Егорушка рос болезненным ребенком, спал плохо, накормить его стоило большого труда, так что забот с ним хватало. Какая уж тут любовь и романтика! Бабушки, конечно, помогали, но вреда от них было больше, чем пользы, особенно от свекрови, которая норовила управлять жизнью своего сына, а теперь и невестки с внуком. Так считала Юля. Молча. Она как-то попыталась это обсудить с мужем, но тот только отмахнулся. "Мама лучше знает, как надо, поняла? Перебесишься!" - и действительно, она "перебесилась" и перестала заводить с Серегой философские беседы.
Закончился законный декретный отпуск, Юля вышла на работу на тот же завод радиотехники, где трудился Сергей, но в другой цех. Когда им предложили путевку в пансионат, она очень обрадовалась. Егорушке нужен свежий воздух, и к тому же они получат отдельную комнату на целых две недели! Так семья Блехманов оказалась в заводском пансионате "Цирулиши". В это время года здесь отдыхали в основном такие же молодые специалисты. Те, кто рангом повыше, получали путевки летом.
Несколько номеров на первом этаже было отведено для представителей других организаций. Как ей тут же сообщили знакомые девчонки со второго этажа, в пятнадцатом жила пара бухгалтеров из Минска, в шестнадцатый пока никого не заселили, а в семнадцатый заехал интересный молодой человек, однако никаких подробностей о нем раздобыть не удалось.
И вот благодаря неугомонному Егорке Юля познакомилась с тем самым таинственным постояльцем. Он и вправду оказался симпатичным молодым человеком, не зря девчонки заинтересовались. Юля поблагодарила за помощь, он представился - Валентин. Сказал, что мальчик у нее просто замечательный, а про собачку и говорить нечего, как настоящая. Щетка была отдана уборщице, и Юля отвела сына за стол у окна, где их невозмутимо дожидался Сергей. Малыш на удивление хорошо покушал, так что обед прошел спокойно.
А за ужином Юля обратила внимание, что их новый знакомый пересел за соседний с ними стол и приветливо машет им рукой. Ну и она помахала, конечно.
В десять часов Серега, как обычно, уснул за газетой, Егорку тоже сморило. Юле спать совсем не хотелось. Она вышла в полутемный общий салон, там светился телевизор, показывали хоккейный матч. На длинном диване сидел одинокий болельщик, кажется, это опять был Валентин, почему весь день она на него натыкается? Развернулась, чтобы вернуться в комнату, но он заметил ее и галантно предложил переключить программу на что-нибудь другое. Они разговорились о фильмах, потом перешли на литературу и проболтали так примерно с час. Телевизор был забыт. Нехотя попрощавшись, пошла к себе, но еще долго не могла заснуть, вспоминая горбоносый профиль и ясные глаза остроумного собеседника. Давно она так приятно не проводила время!