- И кем же ты будешь в таком случае? - Линда попросила подсказку у своего искусственного интеллекта, - Зевсом-громовержцем или, напротив, чем-то хтоническим? - Далее она говорит фразу, за которую ей сразу становится стыдно. - Неужели так тошно сидеть на безусловном доходе? Ты ж только начал.
- Ты не поняла, Линда. Я не от скуки. Просто меня тошнит от вашего мира. Я хочу, давно уже хочу выйти из мира людей, в силу своей человеческой ограниченности мнящих себя естественными, и амбициозных, возомнивших, что превзошли человеческие цели и смыслы, хомокреаторов. Да что там "выйти"! Это бегство. Знаю, сейчас ты скажешь, бежишь от мира, используя технологии этого самого мира, так? Здесь противоречие, согласен. Но это будет последнее мое использование технологий вашей цивилизации.
- Я действительно не понимаю.
- Но уходить от цивилизации в природу глупо и утопично, согласись. Это тупиковый путь. Вспомни движение "природосообразных хомокреаторов". Я же нашел выход - уйти от цивилизации в то, что и выше природы, и вне цивилизации. Ты слышишь, вне! И потому, получается, выше? Я не боюсь, что зазнаюсь. Потому как для меня здесь главное, что именно вне. Вне культуры с ее предельным и относительным, с ее истинами и утопиями, с ее Добром и Злом, - не давая Линде вставить слово, - Понимая при этом все, но понимая извне. Скажешь, а разве это "извне" не дает человеческая рефлексия? Только мне-то нужно нечеловеческое извне! Мне нужен скепсис античного бога. Всепонимающий скепсис.
- На это ты мог бы претендовать и без всякой трансформации.
- Нет.
- Неужели так уж трудно убедить себя, что ты скептичен и все понимаешь?
- Мне ни к чему миражи, для этого есть человеческое. Человек создал целую культуру миражей. По мере роста могущества человека миражей становится только больше. Мне нужна подлинность бога. Подлинность, что может быть подлинностью одного только бога! До сих пор "бог" у хомокреаторов был лишь метафорой, синонимом сверхчеловека, я же стану богом без кавычек, понимаешь?!
- Стой-ка! Томи, а при чем здесь трансформация? Что ты должен отрезать у себя или что присобачить к себе, дабы стать богом?
- Ряд операций на мозге. Сложная методика изменения сознания.
- Томи! - вскрикнула Линда. - Ты же станешь не богом, а статуей бога. Ты видел такие в музее - с мраморными невидящими глазами.
- Ха! Поверила! Генетические модернизации, открывающие дорогу к бессмертию. Манипуляции с генами, призванные вызвать бессмертие. Поняла? Да, это спорная методика, но я подписал согласие на эксперимент. Мне терять нечего. Я буду бессмертным, следовательно, у меня будет сознание бога. Но чтобы это было сознанием бога, а не просто бессмертного человека, там запланирован еще целый ряд трансформаций сознания, самосознания, поэтапно, конечно, и кое-что надо будет сделать с телом, - и снова взвинтив себя. - Мне терять нечего!
- А ты и не потеряешь. Ты же не будешь знать сразу, стал ли бессмертным, а сознание бога уже при тебе. Правда, потом может возникнуть разочарование.
- Как была полузнайкой, так ею и осталась. Бессмертие есть прекращение старения клеток. Тестируется легко.
- Томи, я много чего не знаю и смутно представляю античность, но разве античные боги могут быть иступленными? - ей вдруг стало жалко Тома.
- А вот не надо! - Тома возмутила ее жалость, не такая и сильная, кстати.
Попрощавшись с ним, она понимала, что уже опоздала из-за него. Ничего, возьмет такси. Она думала о том, как странно: в ту пору, когда они дружили, она не видела в нем того, что сделало бы его сегодняшним Томом. Потому, что была влюблена? Не видела, или действительно еще не было в нем зерна теперешнего Тома? Они оба были глупы, наивны. Но их чувства были чисты, свежи. Чистоту и свежесть принять за любовь? До знакомства с Джонни она и представить себе не могла, что задастся таким вопросом. В начале спора с Томом ей казалось, он сейчас позовет ее с собой, ну, да, "в боги" (это она переключает мысль на другое), на Олимп, пить амброзию. А ему лишь бы выплеснуть на кого-то свою правоту. Так и надо ей, размечталась, Линда принуждала себя к самоиронии. Неужели, чтобы не думать о том, не есть ли идея Тома пародия на то, к чему хочет пробиться она? А что, если и не пародия, а оно самое и есть. Независимо от того, выберет, не выберет ли она для себя переход. И она поняла сейчас, что не станет обсуждать это с Джонни. Она должна сама.
Дверь открыла служанка-андроид. Предупредила: мистер Хоген не один. Линде вспомнилось, что в старых фильмах живые, "человеческие" служанки именно с такой интонацией и говорили: "Хозяин сейчас с дамой". Линда прошла в гостиную Хогена (именно к своему наставнику она шла и опоздала из-за Тома). Дэвид Хоген утопал в любимом своем кресле, как всегда растрепанный, но со свидетельствами того, что попытки причесать свою седую шевелюру он предпринимал. Худые длинные ноги, как всегда, покрыты стареньким желтым пледом, над которым он вечно подтрунивал, называя его шотландским. Если б вся эта экспозиция была всерьез, наверное, вышел бы некий штамп на тему "непризнанного гения" или еще чего-нибудь в этом роде, но у Хогена это самоирония.
Хоген кивнул ей и приложил палец к губам, дескать, не надо мешать страстной речи щупленького человечка преклонного возраста, что, несмотря на возраст, отчаянно жестикулирует, бегает взад-вперед от кресла с Хогеном к окну и обратно. Линда тихонечко села на свое всегдашнее место в этой гостиной. Понимала, конечно, села бы она громко, демонстративно, с опрокидыванием тяжелого стула на старый скрипучий паркет, или же невзначай сбивая локтем большую старинную вазу двадцать пятого века, это ничуть не отвлекло б человечка от произнесения страстной речи, отчаянной жестикуляции и беготни по комнате.
- Понимаю прекрасно, - ораторствует человечек, - колонизация непригодных для жизни планет - единственная надежда для человечества. Экзопланеты вне досягаемости на сегодняшний день. А большинство из них не будут досягаемыми для нас никогда. Да и не верю я, что человечество так вот, разом, возьмет и снимется с насиженного места, переедет в иную планетную систему или же в соседнюю галактику как в новую квартиру. Романтично, конечно, но утопично. А так, как сейчас - ползком по Вселенной, век за веком, тысячелетие за тысячелетием, что-то получится, уже получается, да! Не слишком-то славное будущее, но будущее только это. Экозопланеты редкость, на всех не хватит, а обычных планет пруд пруди.
Лицо человечка показалось Линде знакомым. Вряд ли она могла его знать. Просто он кого-то напоминает. Сообразить бы еще, кого именно.
- А чтобы жизнь на планетах, на жизнь не рассчитанных, была не просто экстремальной экспедицией, - продолжает человечек, - не экспериментом по выживанию, а именно жизнью, обыденной, повседневной, приятной, приемлемой для сохранения и воспроизводства человеческой цивилизации, человек должен перестать быть человеком. Он обзаводится все теми же жабрами, дополнительными сердцами и легкими, сверхпрочным костяком, неуязвимой для космического излучения кожей, словом, по ситуации.
- Ну, жабры, - отвечает Хоген, - если уж без этого никак. Ну, иной состав крови, раз уж так надо. Ну, мерзнем немного, когда температура на планете Х вдруг понижается аж до плюс четыреста двадцати пяти по Цельсию. Но разве человек от этого перестает быть человеком? Да и осваивает он все эти миры и планетные системы, приспосабливает себя к ним, движимый вполне человеческой мотивацией: жажда нового, страсть к открытиям, творчество, самоотверженность, самопреодоление, наконец, долг, созидание, жажда будущего, забота о судьбе человечества, как, продолжить?
- Достаточно, - жестикулирует нетерпеливый человечек. - Разве все это не есть человек? Разве это не человеческое. Не продолжение человеческого? Пусть и в новых формах человеческого.
- Хомокреаторство начиналось как расширение, углубление человеческой природы и свободы, как новый уровень многообразия человека, так? Но, став средством колонизации космоса, оно в скором будущем поставит крест на универсализме человеческой цивилизации! Неужели так трудно представить? Его нельзя было превращать в средство!
И тут Линда поняла вдруг, кого напоминает ей сегодняшний гость Хогена - философа Столмана. Сколько раз она видела его на экране. В следующий миг потрясенная Линда поняла, это и есть сам Столман, Глен Столман - идеолог хомокреаторства.
- Что, скажи мне, дорогой Дэвид Хоген, объединит человека с жабрами, что живет на планете, покрытой океаном, строит свои города на дне, и человека, что где-то на другом конце Вселенной обзавелся тремя парами рук или еще чем похуже, получше, то есть, живет под зеленым небом, смастерил свое тело таким образом, что оно может свободно дышать смесью углекислого газа и азота и еще к тому же вырабатывает электричество. Что удержит их вместе?
- То, что они люди, наверное. И у них, и у нас, оставшихся на Земле, и у тех, кто в классическом своем человеческом образе будет осваивать экзопланеты - общая культура, общая историческая память, наконец.
- Как же! - рассмеялся Столман. - Один, поколение за поколением рождается, умирает на дне морском, а ты хочешь удержать его возле себя Кельнским собором?! Другой видит в сто раз лучше тебя, слышит в сто раз больше, у него давно уже какие-нибудь фасеточные глаза, не говоря уже о ясновидении, плюс обоняние собаки, к тому же на зеленом его небе десять лун и пара солнц, а ты почему-то уверен, что земная живопись, земная музыка, земная поэзия, благодаря которым ты и стал собой, человеком, мыслителем Дэвидом Хогеном, хоть что-то будут значить для него, вызовут у него чувства сколько-то отличные от непонимания, равнодушия, если не отвращения! Человек человеку инопланетянин. Вот что нас ждет через несколько поколений космической колонизации силами дополненных людей. Не получится ли так, что Земля породит ряд условно-антропоморфных цивилизаций с перспективой уступить им сцену, уйти в тень? А я еще к тому же не снимаю вопроса, будет ли, остается такой человек человеком вообще.