- А ну руки вгору! А то перещелкаю усих!
Держа винтовку, повстанец подошел к копачам, в которых узнал бойцов из четвертой роты: фартового из Житомира, бывшего дьячка из Синельникова, и огромного матроса-черноморца.
- Шо вы, сукини родычи, тут робите?
- О, Родя. - "Фартовой" узнал охранника. - Пушку то опусти.
Боец лишь крепче сжал в руках винтовку.
- Ты эта, не кипишуй. Ты слышал? Статуя, что тут зарыта она ведь из золота была. Краской сверху только покрашена. Ну, мы думаем, раскопаем, возьмем по чуть-чуть и в Крым. - рот "фартового" расплылся в блаженной улыбке.
- Шо ти мелеш! Яке золото? Яка фарба? Я мацав цю стерву, коли ми ее в семнадцятому валили. Якись зельоний метал.
- Зеленый, говоришь? - матрос посмотрел сначала на Родьку, а потом злобно на "фартового".
- Золотая, твою мать? - Он толкнул "фартового" в грудь черенком лопаты, тот упал на землю. - Такая же золотая, как та трава была коноплей! Такая же золотая, как тот писатель богатей! Такая же золотая, как то собачье мясо! Что я когда-то еще с тобой какие-то дела имел! Балабол!
Матрос плюнул на землю, бросил лопату в лежащего на земле фартового и пошел прочь. Дьячок так же отбросил рабочий инструмент и поплелся за матросом.
В этот момент Родька ощутил скользящий по хребту цепкий взгляд. Он обернулся, за его спиной было темное окно музея, и кто-то или что-то на него смотрел оттуда. Он подошел к окну, но в темноте не смог ничего разглядеть.
"Фартовой" кряхтя поднимался с земли.
- Уйобуй звидси! Ще будешь щось мутить - Батьке доложу.
Не было ни гроша, а тут рупь.
Каким же было удивление сотрудников музея после двух лет музейного затишья, когда рано утром к каждому из них явился Кикоть и сообщил, что профессор просит всех собраться - подготовить экспозицию. Батько Махно издал приказ о проведении большой лекции-экскурсии для бойцов Революционной Армии на тему истории запорожского казачества. Собрались практически все, приковылял даже покашливающий Ворожейкин. Отсутствовал только Кикоть, видимо решивший, что беганье по городу - вполне достойный вклад в просвещение бойцов революции.
Однако в кабинете директора их ждали не ящики с малоценным реквизитом для лекции, а хмурый Яворницкий вместе с двумя неожиданными гостями - доктором Гербильским и Василием Петраковым.
- Один серый, другой белый, два веселых гуся, - пробормотал себе под нос Шамраевский для того, чтобы не выругаться.
Неладное почуяли все, и в этот момент, когда сотрудники музея взволнованно посматривали друг на друга, отсутствие Кикотя особенно бросалось в глаза.
- Господа, - начал Яворницкий, тяжело опершись на стол ладонями. - Как вы знаете, три дня назад в музее нашли труп нашего бывшего сотрудника, Николая Колесникова. По городу пошли идиотские слухи, что в его смерти виноват доктор Гербильский... погодите-погодите, Василий Алексеевич, - поднял Яворницкий руку, останавливая дернувшегося Петракова. - И доктор начал размышлять над этой смертью. Доктор здесь, чтобы поделиться своими размышлениями с вами, коллеги. А господин Петраков - чтобы произвести арест, если слова доктора покажутся ему достаточно убедительными.
- Пока что господин... - он взглянул на сжавшего зубы порученца - ...товарищ Петраков убедительно настроен арестовать меня, - улыбнулся Гербильский. - Но согласился выслушать, за что я ему искренне благодарен.
Гербильский иронически кивнул Петракову, и тот заиграл желваками.
- Вначале я предположил самые очевидные вещи, - начал Гербильский своим хорошо поставленным актерским баритоном. - Колесников хотел ограбить музей, столкнулся с другим вором и был убит. То, что он намеревался повторно ограбить музей, я узнал из очень надежного источника, так что давайте считать это первым фактом расследования. Тот факт, что его убили в музее, а не в канаве и не в подворотне, тоже достаточно четко свидетельствовал, что он столкнулся с другим вором и проиграл в драке. Следующий вывод было непросто сделать даже мне, но первым к нему пришел Дмитрий Иванович, - Гербильский вопросительно оглянулся на Яворницкого, и тот кивнул. - Вор и сотрудник музея - одно и то же лицо.
Пресекая начавшийся ропот, Яворницкий поднялся из-за стола и произнес:
- Позавчера я обнаружил, что половина нашей скифской коллекции украдена!
- Как? - пискнул хранитель Носок. - Все на своих местах!
- На своих местах лежат копии из гальванопластики, - хмуро сообщил Яворницкий и снова сел.
- Таким образом, - вернул общее внимание к себе Гербильский, - мотивом убийства была не столько жадность, сколько страх разоблачения. Обычный вор мог, победив в драке, связать Колесникова и уйти с добычей. Но сотрудник музея обязательно должен был заткнуть Колесникову рот и выиграть время. Рискну предположить, что у него был давно разработан план бегства из Екатеринослава в Константинополь или Париж. Однако он не хотел уезжать нищим беженцем, он хотел прибыть на новое место с хорошим капиталом. Капитал уже лежал у него под рукой, оставалось только переступить через кое-какие этические запреты...
Гербильский сделал драматическую паузу. Петраков скучливо пошевелился и зевнул.
- Што вы стрелки так переводите, доктор, будто это и не вы, а кто-то из музея, а кто - сказать не могу, любой мог покрасть. Вам ведь это и надо? Раскидать вину на всех, чтоб никого не арестовали? Так Батька миндальничать не будет, он допросит так...
- ...что и невиновный признается, - серьезно подхватил Гербильский, не успел Петраков достойно ответить, как в дверь кабинета постучали.
Замызганный мальчишка-посыльный сразу направился к столу директора и вручил Яворницкому записку. Прочитав ее, он еще более хмуро кивнул Гербильскому и грузно сгорбился.
- Вы абсолютно правы, товарищ Петраков. Кроме директора, вором мог стать каждый сотрудник музея. Исключить можно было только тех, кому бы не хватило сил победить в драке насмерть. Прошу не обижаться, но я вам как доктор скажу, что это господин Агеев и господин Ворожейкин.
Те обижаться даже не думали, наоборот, расцвели; однако, заметив, что Гербильский настроен продолжать, как-то смогли пригасить свою радость и снова обратились в слух.
- Если бы мы точно знали, в какую из ночей Колесников оказался в шкафу, для изобличения убийцы достаточно было посмотреть график дежурств. Но тело хранилось в холодном герметичном шкафу, что сильно замедлило процесс разложения. Только когда Нестор Иванович выдал ордер на дрова, начался процесс разложения и появился повод заглянуть в шкаф Левенсона... Определить точную дату смерти по состоянию трупа было невозможно. Но, когда я осматривал тело, то сделал несколько интересных находок. Например, в костяшках пальцев, ране на затылке и ссадине на лбу покойного застряли чешуйки черной краски.
Гербильский опять остановился, чтобы отдышаться.
- И че? - прямолинейно спросил Петраков.
- Такой же краской был покрашен шкаф Левенсона, - сообщил Гербильский.
- Так может, его в драке мордой об шкаф приложили!
- Возможно. Хотя тогда у него был бы сломан нос, а не разбит лоб. В драке очень сложно разбить именно лоб, понимаете? Думаю, здесь вы можете опереться на свой личный опыт, товарищ Петраков. Но допустим.
И так же возможно, что он сам промахнулся по противнику и разбил костяшки о шкаф. И даже возможно, что его ударили сначала лбом, потом затылком об этот пресловутый шкаф. Но вам не кажется, что если долго бить живым человеком о пустой железный шкаф, то кто-нибудь это услышит? Например, дежурный охранник от Нестора Ивановича. Но самое главное, что, осматривая шкаф, я нашел несколько мест, где краска слегка слущилась, не снаружи шкафа, а внутри!
Петраков устало хмурил лоб пытаясь проиграть в голове схему, что рисовал доктор.
- Дело в том, что драться двоим внутри шкафа невозможно! Мы с Дмитрием Ивановичем проверяли, - признался Гербильский. - Зато... один человек, закрытый в шкафу на простой засов, может бить в дверь кулаками. Затем, в приступе отчаяния - головой. Затем, когда ему станет дурно от сотрясения мозга, его может стошнить. Колесников поскользнулся на луже собственной рвоты, упал и свернул себе шею. И к лучшему, потому что иначе он бы медленно умер от удушья, - сухо подытожил Гербильский. - Никто не прятал его тело в шкафу, он спрятался там сам, еще живой. Он надеялся, что его не заметили. Однако дежурный сотрудник его заметил, просто отвлекся ненадолго на шум за окном. А затем вернулся и задвинул засов шкафа... Для этого не требовалось ни физической силы, ни большого ума. Только подлая, тихая жестокость.
На мгновение все в кабинете притихли, словно пытаясь вообразить себе предсмертное отчаяние Колесникова.
- Так и чего вы добились своими умо-за-клю-чениями, доктор? - рассеянно спросил порученец. - Мы ж теперь подозреваем всех и дохляков тоже. - И он ткнул пальцем в Агеева и Ворожейкина.
- Уважаемый, никого допрашивать уже не надо, - отозвался Гербильский. - Лучше подумайте, в этом ключ ко всему: для чего убийца вообще оставил труп в шкафу так надолго?
Петраков честно задумался.
- А зачем его вытаскивать вообще?
- Ну, например, если бы тело Колесникова обнаружили лежащим здесь в парке, всего в двух шагах от Исторического, связал бы кто его смерть с музеем? Да никоим образом! Все бы подумали про случайную кончину в пьяной драке. Напротив, находка тела в шкафу заставила Дмитрия Ивановича проверить коллекцию. Сразу дала понять, что убийца - один из сотрудников музея. Разве не в его интересах было вытащить оттуда тело как можно быстрей? Ладно день-два, пока он не придумает, как незаметно вытащить тело и бросить его рядом с оградой, но Колесников пролежал в шкафу больше недели!
И все потому, что вы, господин Ворожейкин, так неудачно поскользнулись, упал в сугроб и всерьез разболелись, - даже как будто с толикой сочувствия сказал Гербильский, обернувшись к Ворожейкину. - Представляю, в каких кошмарах вы промаялись все эти дни. Тут, право, в Божью кару можно уверовать...