понравилось играть с яркими драгоценностями.
Потом стало скучно.
Потом опротивело все.
Она едва отыскала в ворохе гардеробной свое черное платье, надела и, прогнав всех нянек, затаилась в холодных, бестолково роскошных комнатах.
Домой - никак. Нельзя. Ей там - не жить. Да, дед иногда оживляет своих умных каменных детей и посылает куда-то с важными и жуткими поручениями. По мере надобности. Каменные дети не растут и не стареют. А, как страшный боеприпас, ждут своего часа в полумраке дедовского кабинета. А она и так уже слишком большая, сказал дед, мол, ей пора... Вот тогда она и прыгнула в камин. Все. Она не будет каменной куклой.
И исправить все равно ничего нельзя. Вернуться - невозможно. Хотелось плакать от беспомощности. Но что слезы - вода... Когда наступили сумерки, в комнатах стало так промозгло, что она сама - занозив об дрова палец - разожгла огонь в большом камине, притащила большую подушку и устроилась как можно ближе к огню.
Вытащила занозу. Огонь согрел и успокоил. Да, она все сделала правильно. Вот только это место, где она стала царевной... Очень неприятное. Но, может, это все из-за поздней осени за узкими окнами, из-за пышного бесполезного богатства, прикрывающего убогость средневекового быта? Зато никто тут не превратит ее в камень.
Как холодно... Только у самого огня тепло, но весь жар бессмысленно уносит в трубу и, стоит огню погаснуть, комната снова сделается холодной и промозглой. Она постаралась вспомнить, как дома поддерживался микроклимат в комнатах, когда снаружи осень или зима, но поняла, что вообще этого не знала. Пол под ковром в ее комнате всегда был теплым, а когда снаружи снег - теплыми становились и стены. Никаких каминов. Кроме того, ужасного, старинного, в покоях деда... Только в нем она впервые в жизни увидела огонь года два назад. Дед, когда потом присылал за ней, всегда велел разжигать огонь в камине, даже летом, и разрешал ей играть с ним. Рядом с огнем легче было с ним разговаривать. Тогда деда она не боялась, хотя его вопросы всегда были куда острее и важнее вопросов всех других. И у него изредка можно было спросить что-то самое важное... Он был добр. Любил. Ожерелье подарил. Но вдоль темной стены его кабинета стоят каменные дети... И она видела там место для себя: постамент из белого мрамора с резьбой в цветочек...
Утром колдун прислал за ней, подарил красивый золотой веночек с рубинами и спросил, чего бы ей хотелось. Он явно был в курсе, что вчера она вела себя как капризная маленькая дурочка, и искренне хотел ее развлечь. Ей хотелось теплого пола и солнца за окнами, но это ведь смешно... Она только спросила, долго ли еще до снега. Колдун ее не понял, и до обеда они беседовали о временах года и эклиптике планет. Оказалось, что в здешнем мире плавной смены времен года нет. Есть только два периода, серый - когда мокро и холодно, и белый, когда сухо и жарко и белое солнце льет такой жгучий свет вниз, что люди прячутся под каменными крышами или уходят в подземные города. Она просчитала возможную эклиптику планеты и огорчилась. Времени у этого мира оставалось очень мало. Но Колдуну она не стала этого говорить. На его век планеты хватит.
И все меньше ей казалось смешным, что самый могущественный человек и волшебник в этом мире не знает азбуки природоведения. Еще он мягко пытался выяснить, откуда она взялась тут посреди поля из пастушьего костра, но не рассказывать же про дом... Она только все-таки проговорилась про теплые полы.
- Тебе скучно, - задумчиво сказал Колдун. - Ты тоскуешь о доме и тех, кто тебя там любил. И ты совсем еще ребенок... Верь мне, я буду очень тебя любить и выполню любое твое желание. Хочешь... Хочешь, у тебя будут подружки, такие же маленькие девочки? Тогда не будет так скучно?
Нет, про дом точно нельзя рассказывать. И нельзя говорить, как противен этот серый холодный мир, такой сырой, такой чужой, такой старый. Такой никчемный. Ну, замок. Стены крошатся от сырости, горничные бьются с плесенью, не в силах победить... Мокрые поля вокруг...Тучи серые, солнца нет. Тут не то что роботов и воздушных кораблей, тут даже велосипедов нет...Она чуть не заплакала, вспомнив свой нарядный голубой велосипедик с белыми колесами и рябь фиолетовых теней на веселой парковой дорожке. А вокруг яркие громадные клумбы... На синем небе солнышко... Так, не реветь. Не сметь. Стоит ему проведать, что ей тут противно, охрану ужесточат. Собственная мысль ее удивила: она что, уже хочет сбежать отсюда? А разве - нет?
А разве - не давно пора?
- У меня никогда не было подружек. - Конечно, в книжках она читала, что дети дружат между собой, играют друг с другом. - Для детских забав у меня не было ровни.
- Так здешние девчонки и не будут тебе ровней. Даже мои дочери.
- Твои дочери? Разве они не царевны?
- И без того много чести - быть моими детьми.
- У тебя их много?
- Я не считал. Никто из них не пошел в меня, потому никто не имеет значения.
Это было ей понятно и знакомо.
- Да, настоящий наследник может быть только один, - думала она, оставаясь на удивление равнодушной, о другом, хотя очень не хотелось даже себе задавать этот вопрос, не то что самому Колдуну: - Если ты сделал меня царевной, значит, ты рассчитываешь взять меня замуж, чтоб я родила тебе этого самого настоящего наследника?
- Об этом еще слишком рано говорить. Да девочки вообще не должны говорить о таком, - поморщился он. - Они даже знать о таком не должны.
- Это же просто биология, - изумилась она, вспомнив довольно скучный учебник со схемой ДНК на обложке.
- Что? Так, ты сама еще ребенок. Но - ты права, свет моих очей, именно это я и планирую.
Да, надо уходить отсюда, спасаться. И чем скорее, тем лучше:
- Ты даже не знаешь, кто я и что таится в моих генах...
- Ты? Ты - волшебница. ...В чем таится?
- В наследственном материале. - Она все детство краем уха слышала недомолвки больших по поводу своей наследственности и привыкла считать, что там скрыто много кошмарного. Иначе дед никогда бы не следил за ней с таким пристрастием. Нет, о своей наследственности она тоже не хотела думать. - Откуда ты знаешь, что на свет не появится чудовище?
Колдун наклонился к ней, глядя жадно и остро.
- Ты не похожа на чудовище.
- Ты тоже. Но это не значит, что в действительности мы не монстры.
- ...Ты - всего-навсего напуганная и одинокая маленькая девочка, - подумав, отклонился Колдун. - Ты, по-видимому, сирота. И нуждаешься в защите. Слишком рано предлагать тебе руку и сердце, потому я предлагаю тебе сейчас лишь свою защиту. И любовь, которая ничего не требует.
Он смотрел тепло и настолько человечно, насколько вообще был человеком. Он в самом деле говорил то, что думал. И вдруг этот старый и коварный человек добавил еще искреннее, еще честнее:
- Ты - как свет во тьме.
И вот тут ей стало по-настоящему страшно, потому что он не лгал. Она в самом деле ему - как свет во тьме, он видит в ней спасение. Он заметил ее страх и тут же отодвинулся еще дальше, сказал с горькой усмешкой:
- Ты пришла сюда из другого мира, который, кажется, светлее и добрее, чем мой. Пришла совсем недавно... И хочешь, очень хочешь обратно.
Она отчаянно помотала головой:
- Нет, нет, не хочу!
- Хочешь, - улыбнулся Колдун. - Здесь тебя ничто не радует, но, думаю, постепенно ты привыкнешь... В конце концов, как бы ни был твой прежний мир прекрасен, ты убежала оттуда. Значит, не так уж там тебе было хорошо.
Да, она убежала. Да, ей было там, в этом прекрасном и добром прежнем мире, полном технологического совершенства и звездных кораблей, плохо и страшно. Потому что она была особенная. Лучшая из всех, как сказал дед. И поэтому в кабинете появилась бы самая маленькая по росту каменная кукла.
Да, дед прав - она лучшая. Умная. Потому и не там, в кабинете, а - здесь.
Она достала свое ожерелье с изумрудами из-под платья, сняла и разложила на подоконнике. Красивое. Такое красивое, что не привыкнуть - при каждом взгляде сердце вздрагивает. Разве такие вещи дарят тем, кого хотят превратить в каменную куклу? А все вокруг, не один дед, наверно, этого хотели. Потому что она очень опасна. Ох, ну ладно, никто ее не ненавидел, да, но все держались настороже, с опаской - ждали неприятностей. Глаз не спускали. Всегда - присмотр. Контроль. Строгий надзор. Не то чтоб она была свободолюбивой и мечтала летать на воле, - нет, она боялась открытых пространств, людей, громких звуков и лучше всего чувствовала себя в знакомых комнатах, особенно в классе, в уголке с креслом для чтения: когда отвечены все уроки, ей разрешалось там немножко посидеть с простыми книжками... Она просто не хотела, чтоб дед превратил ее в камень. И все. Она хотела просто жить.
Так, нечего думать о прежнем. Вернуться - она посмотрела на пламя в камине - можно, да. Простые энергии. Нетрудно. Вывалится из дедовского камина на тот же покрытой замысловатой чеканкой медный лист, прикрывающий черный паркет, с которого прыгнула в огонь девять...нет, десять дней назад. И что дальше? Дед будет рад. Ох как рад. Почти так же, как когда она была совсем глупой малышкой и училась играть еще не с самим огнем, а лишь с золотыми и малиновыми угольками и колючими искрами, и у нее впервые получилось слепить живую игрушку...
Ну, так что же делать с настоящим? Ведь с самого начала она почувствовала, что этот мир - "не то", что он безрадостный и никчемный. Но не хватило духу прыгнуть в огонь снова, куда-нибудь дальше. А теперь приходится думать о Колдуне, который собрался вырастить из нее супругу. Чтоб она произвела на свет наследника ему, еще одного колдуна. Ага, еще чего. Но колдуна жалко, потому что у него тоскливые глаза. Он слаб. Любая магия - слаба и конечна. Всемогущей может быть только наука. А тут нет школ и ученых. Тут только этот колдун с тоскливыми глазами, как паук, опутавший волшебной паутиной весь жалкий мирок. Ему скучно. Он не в силах произвести на свет настоящего наследника. У него нет пары. Но она ни за что не будет ему парой. Никогда. Она никому парой не будет. Ровно точно так же, как никому не будут парой ее каменные братья и сестры. Они навсегда должны остаться детьми, говорил дед... Она не понимала, почему.