То есть, из партии его выкинули мгновенно, даже не дожидаясь его присутствия на собрании.
Правда, мне говорили, что он и не рвался там присутствовать - написал письмо, где выражал согласие с любым решением. И на собрании ячейки Союза журналистов он не присутствовал. Его исключили заочно. Я был на этом собрании и удивлялся многим нашим весьма прогрессивно мыслящим журналистам, которые тянули руку, вставали, отрекались от любых намеков на содружество с Перельманом, клеймили его позором, и, как ни в чем не бывало, садились на свое место.
Словом, Перельман был уволен и потом долго еще не мог уехать, так как всеведущее ведомство придумало поначалу, что любого ранга журналист является причастным к государственной тайне.
Потребовалось вмешательство президента США, приехавшего в СССР и специально по этому поводу переговорившего с Брежневым. Перельмана выпустили.
Конечно, поскольку Перельман был, так сказать, первопроходцем, предугадать такие последствия его поступка не мог никто.
- Гена, - сказала мне сотрудница нашего отдела Нина Подзорова, - представляете, я вчера видела Перельмана.
- Ну и что из этого? - спросил я.
- Вы знаете, - проникновенно сказала Нина, - мы с вами на войне не были, врагов не видели. И вот я вдруг почувствовала, что такое враг. Я посмотрела на его походку, на выражение его лица и подумала, как же я раньше не распознала заклятого врага - ведь все в нем вражеское.
Нет, Подзорова не кривила душой: она на самом деле так думала. Хотя, отдадим должное редакции, подобных дур у нас в редакции было мало.
Я его тоже встретил в газете уже после увольнения. Приходил оформлять какие-то бумаги. Расстались дружелюбно. На мой вопрос, что он будет там делать, ответил: "Жить! Жить свободным человеком!"
Ему это удалось. Вопреки моим сомнением. Дело в том, что его статьи и очерки в "Литературке" ничем не блистали. Фамилия его вряд ли запомнилась читателям. А здесь через некоторое время попадается мне в тамиздате новый израильский журнал "Время, и мы". Номер первый.
- Журнал Перельмана, - говорят мне.
- Виктора? - удивляюсь я.
- Да, - отвечают. - Утром принесешь назад.
Читаю. Точнее, просмотрев оглавление, начинаю читать со статьи самого Перельмана "Гайд-Парк при социализме". Мне понравилось. Вспомнилось его: "Жить свободным человеком!" Статья о нашей газете. Написанная с полной раскованностью, которую способна дать свобода!
Любопытно, что, кроме года его рождения, более точной даты рождения Виктора Борисовича я не нашел. Он родился в 1929-м. Зато все справочники засекли дату его смерти 13 ноября 2003 года.
Почему так получилось, я не знаю.
Он оказался не только хорошим редактором, но и хорошим писателем. Написал книги "Театр абсурда" (1984) и "Покинутая Россия" (1989). Последняя доступна в Интернете. Советую почитать.
Выдающийся еврейский поэт Перец Маркиш, писавший на идише, родился 7 декабря 1895 года в местечке на Волыни. Он был единственным еврейским писателем, получившим в первое большое награждение советских писателей в 1939 году, орден Ленина.
В 1918 году он написал поэму "Волынь", которая вкупе с его сборником стихов "Пороги", заявила о нем, как о крупнейшем поэте.
Он очень много пишет. И когда с польским паспортом с 1921 по 1926 год живет в Варшаве, Берлине, Париже, Лондоне, Риме. И когда возвращается в Россию, где активно участвует в общественной жизни, пишет о главных кампаниях того периода, издает в переводе на русский язык книги "Из века в век" (1930), "Земля" (1931), "Рубеж" (1933), "Голос гражданина" (1938), "Мать партизана" (1938), "Семья Овадис" (1938, 1941). Его переводили А. Ахматова, Э. Багрицкий, П. Антокольский и другие известные поэты.
В 1940 году, когда Сталин дружил с Гитлером, Маркиш написал поэму "Танцовщица из гетто". К счастью, в то время органы про нее не прознали, а в 1942 году Маркиш мог ее смело печатать. И напечатал.
Его пьесы не только ставились на сцене ГОСЕТа (гос. еврейского театра), но и публиковались отдельной книгой.
Он автор монографии "Михоэлс" (1939), лучшей биографии этого великого актера и режиссера.
Во время войны он был членом ЕАК - Еврейского Антифашистского Комитета, редактировал сборник "Цум зиг" ("К победе", 1944) и литературно-художественный альманах "Хеймланд" ("Родина", 1947-1948).
А на преследования евреев, начавшихся с убийства Михоэлса, отреагировал жестко. Прежде всего, выступая на панихиде по Михоэлсу, который если верить советской прессе умер своей смертью, не поверил ей, прочитал, в частности (перевод А. Штейнберга):
Разбитое лицо колючий снег занес,
От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы.
Но вытекли глаза двумя ручьями слез,
В продавленной груди клокочет крик упрямый:
- О Вечность! Я на твой поруганный порог
Иду зарубленный, убитый, бездыханный.
Следы злодейства я, как мой народ, сберег,
Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны.
Сочти их до одной. Я спас от палачей
Детей и матерей ценой моих увечий.
За тех, кто избежал и газа, и печей,
Я жизнью заплатил и мукой человечьей!
Твою тропу вовек не скроют лед и снег.
Твой крик не заглушит заплечный кат наемный,
Боль твоих мудрых глаз струится из-под век.
И рвется к небесам, как скальный кряж огромный.
О том, что было дальше, рассказывает жена поэта, Эстер Маркиш:
"За Маркишем пришли в ночь с 27 на 28 января. Его очень быстро увели, я едва успела попрощаться с ним. В машинке были стихи, которые Маркиш читал на похоронах Михоэлса.
И когда гэбисты были у нас в доме, то один из них подошел к машинке, бросил взгляд и говорит: "Так значит, Маркиш считает, что Михоэлса убили". Я сказала: "Я не сужу о стихах Маркиша без него. Это ваше дело, как их толковать". Тогда мне сказали: "Мы это забираем".
У меня не оставалось ни единой копии. Но Маркиш мне это читал на идиш, и я несколько дней ни о чем, кроме стихов, не думала, не ела, не пила - я восстанавливала у себя в памяти еврейский текст. И мы с моей приятельницей, актрисой еврейского театра - женой еврейского писателя Мистера - восстанавливали по памяти это стихотворение.
Это стихотворение я напечатала, но хранила его не дома, потому что это было страшным преступлением. А когда спал этот кошмар, я дала перевести эти стихи Пастернаку. Однако Пастернак через несколько дней позвонил мне и сказал: "Знаете, Эстер, у меня не получается. Маркиш для меня слишком великий поэт". Я ему говорю: "Борис Леонидович, это Вы для меня - великий поэт". "Нет, Эстер, не выходит!"
После этого я дала перевести это стихотворение Штейнбергу - вовсе не поэту, а простому переводчику. И он великолепно справился с переводом. Но бедный Маркиш этих стихов так и не увидел".
Время, о котором говорит Эстер Ефимовна, - ночь с 27 на 28 января 1949 года. Поэта пытали, истязали и расстреляли 12 августа 1952 года. Место захоронения остается неизвестным до сих пор.
Семья, кстати, тоже была арестована. Но позже. Эстер Ефимовна написала обо всем прекрасные воспоминания, изданные в Тель-Авиве в 1989 году "Столь долгое возвращение". Их можно прочитать в Интернете.
Вот любопытно. Больше двадцати поэтических книг вышло у Якова Захаровича Шведова. Кроме того, он автор прозы: "На мартенах" (лирическая хроника, 1929), "Юр-базар" (роман, 1929), "Обида" (повесть, 1930), "Повесть о волчьем братстве" (1932), "Ровесник" (рассказ, 1933), еще какие-то рассказы.
Немало композиторов бралось за его стихи, делали их песнями, которые исполняли Сергей Лемешев и Леокадия Масленникова, Георгий Виноградов и Утесовы - Леонид и Эдит.
А остался Шведов всего двумя песнями: "Орленок" и "Смуглянка".
Он умер 31 декабря 1984 года (родился 22 октября 1905-го). С ним умерло и все, что он написал.
Кроме двух стихотворений, ставших народными песнями.
Что ж, и это неплохо. Сколько умерло поэтов, от которых вообще ничего не осталось? Ни строчки!
РАССКАЗЫ
Елена Клещенко
Дауншифтер и черный спутник
- Назаров? Нет, с ним точно все. Ты не знала? Он продал квартиру и уехал в Африку.
- Да ты что?! Давно?
- В сто четвертом. В ноябре будет три года.
- А зачем, он сказал?
- Сказал.
Варвара печально прикрыла глаза и коснулась губами соломинки в бокале с ледяным кофе. Макияж у нее был хорош, даже слишком хорош для посиделок в кафе с подругой, отметила Алина. И темно-синий спенсер неплох, и высокое бархатное колье с мелкими сапфирами... а все-таки, дорогая моя, от правильных женщин мужчины в Африку не сбегают, вот.
- И что?
- Сказал, что купил акции какой-то фирмы, - протянула Варвара. Лицо у нее стало совсем как у топ-модели: прекрасное, неподвижное, с тенью агрессии. - Что получил работу по специальности.
- Ну, может, правда?
- Я тебя умоляю. Видела я его работу. Целыми днями гонял самолетики, и дома вечером то же самое. Синдром лузера, игровая зависимость. Такие дела.
- Но он же хорошо учился?
- Ой-й, Алина, знаешь, в этой среде, я имею в виду науку, тоже надо пробиваться. Там не терпят вот этого всего. У мужика - должны быть - ну ты поняла.
- Я-асно. А он тебе звонит?
- Звонит иногда. Ну, Африка там, кругом африканцы.
- Он где вообще?
- Где-то в Кении. В каком-то Мубмо-Юмбо, не помню.
- А чем он занимается, ты не спросила?
- А ты знаешь, спросила! - Варвара отодвинула бокал, оперлась локотками о стол, изящно наклонившись вперед. - Он сказал: я мусорщик.
- Да ладно?!
- Он так сказал. Езжу, говорит, по трассе, найду мусор - подберу, отвезу на базу.
- Ничего себе... Может, выдумывает? Ну, чтобы ты его пожалела?
- Не знаю и знать не хочу.
- ...И купил акции Компании. Тогда они были относительно дешевые, а квартиры в Москве дорогие.