Единственный взгляд, брошенный в сторону незнакомки, исторг из моей груди вопль ужаса. На фоне миртов, втиснутые в широкий, плетеный стул с подлокотниками, сидели останки молодой женщины в стадии полного разложения. Овал благородного, продолговатого лица избороздили омерзительные гниющие каверны. На истлевшем пальце левой руки, свисающей с подлокотника стула, испускал влажные отблески изумрудный перстень. Он был приоткрыт; отогнутая крышечка являла углубление величиной с наперсток: оно было пустым...
Набирал силу полдень. Раскаленная знойная тишина цедила кругом ленивый отвар дурмана, пленяла мозг, подчиняла волю. Со всех сторон источали лихорадку какие-то огромные усердные души... впрыскивали волны огня безумные поршни. Какие-то страшные, пересохшие рты разлепили черные губы и алчут, алчут, алчут...
Безумствуют розы, алые розы...
А среди оргии роз, среди распутства роз этот удушливый, трупный смрад...
ЭССЕ
Леонид АШКИНАЗИ
Наука в фантастике
Писать должно либо о том,
что ты знаешь очень хорошо,
либо о том, что не знает никто.
Борис Стругацкий
Раз жанр называется научной фантастикой, то пройти мимо изображения науки он не может. Но как изобразить науку? Поскольку науки говорят в основном на языках, неизвестных читателям, остается показать результат деятельности наук, то есть полученную ими информацию или рассказать о созданной на их основе технике. Это, так или иначе, со ссылками на науку или без таковых, но делает, наверное, вообще вся фантастика. Но, поскольку науки используют и обычные слова, то можно этим воспользоваться. Легко фантазировать, когда имеется язык для представления, то есть имена для частей, но нет представления о реальной связи этих частей, ограничивающего полет авторской фантазии. Эта ситуация возникает, когда человек давно наблюдает некую картину и навострился ее описывать, то есть для частей имена уже созданы, а вот теория, модель явления, отсутствует. Например, географические понятия, названия для объектов у нас есть, а насчет общей теории - каковы могут и не могут быть океаны и континенты, горы и пещеры - мы не очень в курсе. Поэтому в научной фантастике много географии (например, Стругацкие "Обитаемый остров", Хол Клемент), и очень много фантастических животных - ибо животных человек наблюдает давно, параметров (высота, скорость, длина языка пламени, количество глаз) и их значений известно множество, а про их взаимосвязь знают только биологи. Ровно та же ситуация с техникой. Мы любим описывать фантастическую технику потому, что технику наблюдаем давно, параметров (ширина, скороподъемность и скорострельность, да с какого расстояния испепеляет) и их значений известно множество, а про их связь знают только физики и инженеры. Именно поэтому Артур Кларк сказал, что любая достаточно развитая технология неотличима от магии: параметры и значения есть, мы их видим, а как они связаны, "что у ей внутре", мы не знаем.
В реальной жизни науку мы вынуждены почти всегда наблюдать опосредованно, через технику. В бытовом языке мало слов для адекватного описания собственно науки, и это ограничивает возможность описания науки даже в серьезных научно-популярных изданиях. Причем те слова, которые мы знаем, относятся в основном к экспериментальной стороне. Он повернул рубильник, ток медленно потек по проводам, а над тиглем поднялся ослепительный столб Первичного огня. Но возможности описания собственно науки в научной фантастике почти отсутствуют, да и вообще в литературе такая же ситуация. Тем не менее попробуем.
Можно изобразить обычную земную науку, но примененную инопланетянами к их ситуации. Хорошие примеры - Стругацкие ("Обитаемый остров"), Хол Клемент, Артур Кларк, Грег Иган ("Заводная ракета"), Борис Штерн ("Прорыв за край мира"). Отличия иномирной науки от земной могут быть вызваны и отличиями условий обитания, и отличиями восприятия обитателей фантастического мира. Если говорить только о физике, то у глубоководных будет хорошо развита гидродинамика и не будет развита аэродинамика. У юпитериан понятие идеального газа будет стоять не в начале второго тома курса физики, а где-то далеко в приложении меленьким шрифтом. У живущих в проводящей среде электротехника будет начинаться не с Великого осьминога Кулона, а с Великого кальмара Ома. Жизнь при существенно иных температурах, криогенных или очень высоких (Станислав Лем и Хол Клемент) внесет свои коррективы. Хотя сами законы физики и модели будут те же.
Второй источник отличий - иные сенсорные способности. Существа, воспринимающие электромагнитные волны в существенно иной части спектра или обладающие существенно иной чувствительностью, будут ощущать мир иначе и создадут несколько иную (в смысле значимости и проработанности частей) науку. А уж какое у них будет искусство! Воспринимающие акустические сигналы существенно отличающихся параметров - тоже. Легко представить себе организм, у которого в глазах не три цветоприемника, а больше - как у земных птичек. Они, выражаясь физическим языком, могут осуществлять спектральный анализ лучше, чем убогие двуногие. Или вот, совсем просто - создания существенно меньшего (старая идея детских книжек) или существенно большего размера (опять Ст. Лем), океан или грибница размером с континент, умеющая принимать радиосигналы и замечать миллиметровые перемещения - готовый радиотелескоп-интерферометр со сверхдлинной базой, наблюдатель движений коры и предсказатель землетрясений.
Третий источник отличий - особенности мышления. Впрочем, эти отличия почти никогда не использовались; можно придумать отличающуюся психологию, но не принципиально новую. Л. Н. Толстой вообще утверждал, что придумать можно все, кроме психологии. Курт Воннегут упомянул трафальмадорцев, которые видели всю мировую линию разом, но они науки не создали и вообще - зачем она им? Идею о видении "разом" высказал еще Герберт Франке в рассказе "Прошлое и будущее". А эволюция от обычного человеческого сознания к сознанию этого типа показана - насколько это вообще может показать литература - Тедом Чаном в рассказе "История твоей жизни".
Для научной фантастики характерны два варианта изображения науки - именно науки, а не техники. Либо это реальная земная наука с изменениями, логично вытекающими из особенностей окружающей среды или восприятия особей. Либо так или иначе читателю дается понять, что это совершенно нереальная наука - иномира или земного будущего. Но тогда, поскольку изобразить именно науку не удается, изображается ее форма, то есть автор пытается показать, как делают науку, знакомую читателям по масс-медиа, то есть земную (А. и Б. Стругацкие, "Далекая Радуга", Грегори Киз, "Пушка Ньютона", немного у Нила Стивенсона). Возможно, это следствие того, что автор не смог придумать интересных отличий.
Есть еще одна причина, почему еще об инонауке пишут реже, чем об инотехнике. Техника вокруг нас, она очевидна и по указанным выше причинам легко фэнтезируется и становится каркасом, на котором держится сюжет. О науке и писать труднее, и читателю читать будет труднее, поэтому даже само упоминание о науке в научной фантастике встречается нечасто. Один из примеров - "Цетаганда" (и другие романы) Лоис Макмастер Буджолд, где генетика играет в сюжете определенную роль, но о сути их варианта этой науки не поведано. Другой пример - Кирилл Еськов, "Последний кольценосец" - причем в показанном мире есть и ортодоксальная наука, и натуральная магия. Причем указано принципиальное отличие науки от магии: науки с течением времени становится больше, а магии - меньше; магии точно так же можно учиться, как науке, но учителя ты не превзойдешь в принципе. Интересный пример скрещивания науки и научной фантастики - роман Грега Игана "Отчаяние" и некоторые тексты Елены Клещенко, попытки пофантазировать о возможных перспективах развития земной биологии и социальных последствиях оного. Так сказать, научно-социальная фантастика ближнего прицела - не в историческом, а в современном понимании.
Теперь посмотрим на попытки что-то сказать о действительно "иных" науках. Сделано это может быть показом и вовлечением, однако что-либо "делать" читатель не готов, он пришел вырабатывать адреналин с дофамином - но лежа на диване. Работать читатель не намерен, ни руками, ни, тем более, головой, поэтому даже научно-популярная литература не очень-то пытается вовлечь читателя в умственную деятельность. Слышали фразу "каждая формула уменьшает количество читателей в два раза"? Остается показ того, из чего состоит наука, то есть чего-то из вот каких объектов и процессов:
- научных результатов, то есть накопленных знаний;
- словаря науки - терминов, посредством которых изъясняется область, их интерпретаций и связей;
- знаний об инструментах и методах получения знаний;
- стиля и норм поведения участников;
- эмоций в людях науки и во всех остальных людях.
Знания, полученные наукой, обычно излагаются на ее языке, с помощью ее словаря - но он читателю незнаком. Произнести слова "черная дыра" может каждый, и астрофизики эти слова тоже используют - и даже при разговорах между собой, а не только с нами. Но у них за этими словами стоит огромный бархан взаимосвязанных теорий и гипотез, а у простого читателя - картинка, висящая нынче на всех новостных сайтах. Словарь наук читатель знает только там, где он пересекается либо с школьным курсом, либо с бытовой речью. Что такое напряжение и ток, читатель, может быть, еще и помнит, но увидев простейший вопрос (например, может ли течь ток через батарейку в обратном направлении, читатель переключается на другую статью. В чуть более выгодном положении оказываются медицина, биология и психология. Поскольку человек часто оказывается объектом этих наук и соответствующие ученые вынуждены с ним общаться, они адаптируют свой словарь, и люди начинают им пользоваться. Знания об инструментах и методах - это, опять же, требует знания словаря.
Что касается двух оставшихся пунктов, то с ними все в порядке, и научная фантастика тут ничем из всей литературы не выделена. Литература вполне может показать стиль и нормы поведения, эмоции и чувства людей науки и всех остальных людей - она вообще этими показами всегда занималась и занимается. Как выразился Станислав Лем: "Я пишу для современников о современных проблемах, только надеваю на них галактические одежды". Насчет современников - это он, конечно, дважды поскромничал. Именно показ "человеческого" некоторые считают критерием принадлежности текста к, скажем так, высокой литературе. Правда, в современной литературе полно бесконечных описаний сомнений, терзаний, колебаний и мучений персонажа, которому просто нечем себя занять. Как опять же, съехидничал Лем "читать, как какой-то Петер нервно курил папиросу и мучился вопросом, придет ли Люси, и как она вошла, и на ней были перчатки...". Так что можно попытаться дать хорошей литературе нечто вроде определения, причем так, чтобы отделить ее от "жвачки для глаз" - это показ нового в человеке или человека в новом. Обычный человек в новом обществе, в новых обстоятельствах, на Тау Кита, наутро после корпоратива и т. д., или необычный человек (например, из прошлого, из будущего, с другой планеты) в обычных обстоятельствах.