Сарнов встретил его незадолго до обрушения союзов. "Я хочу умереть при них, - сказал Бену секретарь, показывая на президиум. - Понимаешь? Я хочу умереть при них.
- А чего вы, Бен, его не назвали? - удивился я.
- Ну, - сказал Бен, - не хотелось его подводить. Ведь он тогда еще не уехал.
- Хотел бы я посмотреть, с кем бы он остался! - усмехнулся я. - Вон даже Суровцев и Верченко не пошли в этот поганый союз.
- Ну, этим легче, - сказал Бен. - Они не евреи.
Да, Анатолий Георгиевич Алексин, всю свою жизнь поставивший на Михалкова, бывший при нем, как шестерка при пахане, - и денщиком, и заботливой нянькой, и весьма толковым делопроизводителем, недаром держался за Сергея Владимировича обеими руками. Вся его сытая номенклатурная секретарская жизнь держалась на этой связи. Надорви он ее, и Алексин полетит в пропасть, как сказочный герой, согласившийся прилечь на диван коварной бабы-яги.
Как же выпутался Алексин? Он придумал беспроигрышную ситуацию.
У него якобы обнаружили рак. В России, как известно, такие операции бесполезны. Зато можно попробовать сделать в Израиле.
То есть он не собрался перебраться на историческую родину. Нет, он едет ровно настолько, насколько это потребуется врачам. И, разумеется, сразу же вернется. Читатели-то его остаются здесь. Он, родившийся в России 3 августа 1924 года, это хорошо понимает.
Он уехал в Израиль в 1993 году. Больше двадцати лет назад. В 2013-м они с женой переехали в Люксембург. Воссоединились с дочерью.
Что ж, молодец. Нашел выход из патовой ситуации. А ведь работал в михалковском секретариате РСФСР 19 лет (1970-1988). Да до этого у того же Михалкова 5 лет в московском секретариате Союза (1965-1970). И там и там возглавлял секцию детской и юношеской литературы. А еще задолго до этого - в 1955-м был приглашен Валентином Катаевым в редколлегию журнала "Юность". Конечно, совсем не обязательно, что и тут сыграла свою роль связь с Михалковым. Но она, несомненно, была установлена. А иначе, почему бы Алексин стал самым активным автором "Юности", печатался в ней каждый год? Он же не Гладилин и не Аксенов - не автор так называемой "молодежной повести", на которую клюнули подписчики. Нет, его рассказы и повести правильны, как проверенный диктант. Такие же произведения печатает в "Юности" и Агния Кузнецова "Жизнь зовет" (1957), "Честное комсомольское" (1958), "Много на земле дорог" (1961), "Мы из Коршуна" (1966), "Ночевала тучка золотая" (1970).
Мог бы, наверное, хитрый прожженный лис Валентин Катаев оставить в авторах одну только Агнию Кузнецову, которую не печатать было уж никак нельзя: ведь этим псевдонимом прикрылась Агния Александровна Маркова, жена всемогущего первого секретаря Союза писателей СССР. Но для чего ему было бы отказываться от авторства Алексина? С первой же повести "Записки Эльвиры", которую опубликовал в 6 номере журнала 1956 года, Катаев получает дивиденды не в виде увеличения подписки, а в виде того, что для него куда важнее, - поддержки печати: "Литературная газета" отзывается статьей "Обличение мещанства", Лев Абрамович Кассиль выступает с большой статьей в "Советской культуре "Мамина дочка встает на ноги...". Да и через три года на экраны страны выйдет фильм "Я к вам пишу" по мотивам все той же повести Алексина.
К тому же Валентин Петрович наверняка понимал, что член редколлегии журнала "Юность" Анатолий Алексин наверняка укрепляет связи с Агнией Кузнецовой. Понимал и даже помогал плести кокон, который упеленывал детскую и юношескую литературу. Что ж, групповщина, групповая порука всегда была свойственна советской литературе. Попав в группу Михалкова, Алексин сделал все, чтобы отхватить полагающиеся ему презенты. Так стал он членом-корреспондентом Академии педагогических наук. Получил Госпремию СССР и России. И, кстати, международные премии в тех фондах, которые были связаны с советскими писателями. Награжден орденом Ленина и двумя Трудового Красного Знамени. Внесен в Почетный список Г.Х. Андерсена. И даже туда в Израиль передали ему медаль Пушкина, которой наградил его президент Путин.
Так что же, может возвращаться? Не так все просто. В Израиле он на свои прежние номенклатурные должности не нажимает. И о комсомольских повестях не сообщает. Наоборот. Вышла "Сага о Певзнерах" - роман-хроника о судьбах еврейской семьи в России, книга воспоминаний "Перелистывая годы", наконец, - в соавторстве с женой сборник документальных рассказов "Террор на пороге".
90 лет. Почему-то в связи с этим привязались две строчки стихотворения, некогда напечатанные Катаевым в "Юности":
Хорошо, старик, сохранился!
Хорошо, старик, схоронился!
Умер Анатолий Алексин 1 мая 2017 года.
Ну то, что из всех шахматистов я особенно выделял Василия Смыслова, был его болельщиком, - это объяснимо. Смыслов когда-то учился в нашей 545-й мужской школе, его помнил, например, немолодой наш учитель математики Исаак Львович Агранович. "Блестящим учеником Вася не был, - говорил он. Потом после некоторого раздумья: - Отличником он тоже не был, но в шахматы, - вздыхал, - играл, как бог". Поговаривали, что Исаак Львович и сам увлекался шахматами, но не слишком сильный в математике ученик его обыгрывал. Было от чего вздыхать, вспоминая...
А вот почему задолго то того, как удалось мне побывать на стадионе, слушавший только репортажи о футбольных матчах по репродуктору, я болел за ЦДКА, объяснить не возьмусь. Притягивало само название футбольного клуба, приятно было слышать, как произносит его комментатор Вадим Синявский, неизменно расшифровывая слово, когда объявлял составы команд: "Центральный Дом Красной Армии". Футбольные позывные по радио напоминали переливчатый звон колокольчиков, услышав их, я радостно настораживался и сердцем отзывался на знакомые модуляции волшебного голоса:
"Внимание! Говорит Москва! Наш микрофон установлен на московском стадионе "Динамо". Мы ведем репортаж о футбольном матче на первенство Советского Союза между командами..."
Я так привык к этому началу, что однажды ухо сразу же зафиксировало разницу: слово "матч" Синявский не произнес. Он сказал, что ведет репортаж о футбольном "состязании". Да и дальше в том же репортаже исчезли "голкипер", "бек", "хавбек", "форвард". Вадим Святославович Синявский, родившийся 10 августа 1906 года, и раньше мог сказать: "вратарь", "защитник", "полузащитник", "нападающий", но говорил и так и так - то называл вратаря "вратарем", то "голкипером". А уж "аут" или "корнер" произносил постоянно. Тем более - "пенальти", "пендаль", как мы называли его во дворе. А сейчас: "Ай-яй-яй! Судья показывает на одиннадцатиметровую отметку. Одиннадцатиметровый штрафной удар!"
Не стану утверждать, что сразу понял, в чем тут дело, но недоумение возникло тотчас: для чего Синявский отказывается от коротких энергичных слов, которые так уместны в темпе его стремительного репортажа? Кому не ясно, что означает "аут"? Ведь пока произнесет Синявский: "Мяч вышел за боковую линию", игрок уже успеет вбросить этот мяч! А кто не знает, что "корнер" - это угловой удар?
Но уяснил я себе, в чем дело, довольно быстро и никого ни о чем не расспрашивая. Отец выписывал то "Правду", то "Известия", я газету прочитывал, начиная с передовой. Сейчас сам этому удивляюсь: что меня тогда привлекало в безликих материалах? Однако в одной из заметок (то ли в передовой, то ли в подписанной автором, не помню) прочитал, что еще Ломоносов особо хвалил русский язык, который вобрал в себя все лучшее из языков мира (мне особенно запомнилось "великолепие гишпанского" из-за смешного созвучия с шампанским). Поэтому, писала газета, не следует засорять язык великого народа иностранными словами.
Значительно позже, читая "В круге первом", я удивлялся Солженицыну, который заставил своего Сологдина действовать в унисон с официозом тех лет, которые описаны в романе. Еще через какое-то время, прочитав другие солженицынские вещи, я этому удивляться перестал.
А тогда, после газетной статьи, понял я, почему вместо "матч" Синявский стал говорить "состязание". Когда я поделился своим открытием со старшим братом отца, он усмехнулся:
- "Футбол" - тоже не русское слово. Синявский должен говорить о состязании по игре ногой в мяч!
Старший брат отца относился ко мне с доверием. От него, а не от моего отца узнал я, что их отец, а мой дед, колхозный бухгалтер на Смоленщине, был арестован в 1937 году и получил от судившей его "тройки" 10 лет без права переписки. О том, что такой приговор означал смерть и что деда расстреляли через два месяца после ареста за шпионаж (кто мог завербовать его в глухой деревне, и какие ценные сведения он мог бы передавать оттуда?), нам сообщили уже после смерти Сталина. Но о том, что деду предъявили политическую 58-ю статью, дядя Миша сказал мне, мальчишке. И просил не обсуждать этого с отцом.
"Он верит, что наш отец был вредителем", - горько сказал о нем брат.
А здесь, слушая мои размышления о репортажах Синявского, дядя Миша спросил, ходил ли я в булочную и обратил ли внимание...
- Обратил, - радостно сказал я. - Французскую булку переименовали в городскую.
- А канадский хоккей в хоккей с шайбой, - сказал дядя Миша. И добавил: - Делай выводы!
Выводы я начал делать рано. К ним подтолкнул меня мой любимый Синявский, заменявший мне целый стадион. Впрочем, он, скончавшийся 3 июля 1972 года, не виноват, конечно, в этих языковых подменах. Не по его инициативе пошла гулять по стране ядовитая фраза: "Россия - родина слонов"!
О Зиновии Самойловиче (Зяме) Паперном, скончавшемся 22 августа 1996 года (родился 5 апреля 1919 года), известно многое.
Во-первых, что именно он автор крылатой фразы "Да здравствует все то, благодаря чему мы, несмотря ни на что".
Во-вторых, что он руководил в пятидесятых годах сатирическим ансамблем "Верстки и правки", и я застал в "Литературной газете" некоторых солисток этого ансамбля, которые очень серьезно (и потому - смешно) пародировали знаменитую песню, заменяя фамилию вождя фамилией известного сервильного критика: