— Так в книге сказано.
— И книги как люди стали лгать! Впрочем, Бог ведает… говорят, что в последние веки вся земля замерзнет и людям нигде не будет пристанища!..
После столь горестной мысли, старуха замолкла; только один шепот её напоминал, что она не спит. Мери также молчала, но это молчание было бы горько для каждого, кто взглянул бы в это мгновение на Мери.
Грудь её стеснилась, дыхание было скоро, лицо бледно, голова приклонилась, руки были сжаты, из закрытых очей катились слезы, как в гротах Турских — капли воды, которые цедились некогда сквозь своды, стекали по белому мрамору, падали на землю, и уподоблялись, то искрам алмазов, то тусклой белизне перлов.
Лена сидела подле нее; она перестала вырезывать мальчиков и убирать куклу; она также задумалась, взглядывала часто на Мери, вздыхала также глубоко, как и она, и говорила ей тихо:
— Не плачь, Мери! а не то и я заплачу! Бабушка рассердится!
Мери схватила доброго ребенка на руки:
— Чья душа в тебе, малое дитя?.. Черты твои слишком мне знакомы, но чья душа в тебе?
Слезы заструились из очей её; Лена также заплакала. Она прижалась к труди Мери и стеснила вздохи и рыдания свои, боясь, чтоб не заметила их старуха; но она уже вслушалась.
— Что вы говорите там?.. Что ты рассказываешь, Мери?
— Ничего.
— Лучше бы ты взяла книгу с притчами, да читала мне. Садись подле.
Для Мери легче было бы слышать в эту минуту приговор к смерти; она готова была бы скрыться под мрачные своды неисходимой темницы, чтоб только быть одной, не удерживать слез своих и не скрывать горесть свою; но зависимость есть благо для слабых. Мери должна была рассеять по крайней мере признаки печали и исполнить волю старухи.
Она взяла книгу, развернула без внимания и стала читать:
— Долго ходил он по комнате, оглядывая все внимательно. Нетерпение его дошло до высочайшей степени.
— Здесь нет! — произнес он, и пожал плечами. После долгого размышления он бросился по всем ящикам, но напрасно. — Нет! — вскричал он горестно.
Тщетные поиски в комнате и в целом доме изнурили его. Скорыми шагами пошел он в сад, и выбрав самое высокое дерево, стоявшее на холме, взлез на него и окинул взорами всю окрестность. И там нет! Вышел в калитку, в поле, пробежал по всем тропинкам и по дороге, ведущей к мельнице, осмотрел все кусты и разрыл ногою все кучки, насыпанные кротами.
— И тут нет! — произнес он с отчаянием. Остановился и стал шарить по всем карманам. — Нет! — заревел он наконец, и возвратился домой.
— Что такое читаешь ты, Мери? Какой чудак ищет прошедший день.
— Это повесть.
— Где же тут Княгиня? Как звать ее, которая прогуляла княжество.
Мери стала перебирать листы в книге.
— Ну! — прохрипела старуха.
Мери читала:
— К вечеру роскошный дворец осветился, музыка загремела и Ариадна открыла бал с Олегом.
Соперник смотрел на него с завистью и досадою.
— Вы помните ваши, условия с Самбором, — произнесла тихо Ариадна.
— Помню, Княгиня! — отвечал Олег.
— Для чего безрассудною клятвою своею вы вырвали в у него клятву, которая лишает меня и владения и…
Олег думал понять слова Ариадны; он сжал её руку; она продолжала:
— Чем поможете вы теперь этому?
Олег молчал.
— Внимайте же мне, и исполните, что я скажу. Теперь время дорого; идите в главную внутреннюю галерею дворца, но, чтоб Самбор не заметил вашего отсутствия; близ третьих дверей, с правой стороны, ожидает вас женщина и другая одежда. Когда все будет готово, мы встретимся в галерее. В замке моем ожидает священник и венец союза. Согласны ли вы?
— Княгиня Ариадна! Кто не скажет: я согласен, если от этого зависит жизнь, счастие, блаженство! Но соперник? Его клятва?
— Предоставьте все мне; ступайте, но помните: осторожность и молчание до окончания обряда — это необходимо.
Олег скрылся.
Ариадна подошла к Самбору.
— Моя судьба должна сегодня решиться, — сказала она ему, — понятно ли вам это, Самбор?
Самбор вспыхнул от таинственного смысла слов, в которых понял он все, чего желало его сердце. Он хотел говорить, но Ариадна прервала излияние его восторга теми же словами, которые она высказала Олегу.
Вскоре и Самбор отправился во внутреннюю дворцовую галерею, где у третьих-же дверей, но с левой стороны, ожидала его поверенная Княгини Ариадны.
Молча провела она его чрез ряд покоев в уборную, к зеркалу, близ которого толпа девушек с платьем и уборами Княгини, взяли Самбора в свое распоряжение. Вскоре в стекле отразился не образ прекрасного мужчины, а прелестная, молодая: женщина, светская красавица, мечтательница о победах и наслаждениях любви. Но недолго наслаждался Самбор превращением своим: на него накинули широкое, непроницаемое покрывало, и повели.
С Олегом, полетевшим на крыльях счастливца исполнять священную волю Княгини: Ариадны, случилось, с противной стороны галереи, подобное же превращение. Как божество тайн, или как невесту, с трепетом ожидающую минуты, в которую все чувства, понятия и отношения к жизни изменяются, его также вели под руки.
Между тем Княгиня Ариадна, спустя несколько минут после удаления Олега и Самбора, обратилась к собранию и объявила всем, что она едет в свой загородный замок, где для её гостей готовятся новые, неожиданные удовольствия.
— Это последний день моей свободы, и потому я хочу провести его так весело, чтоб память об нем никогда не изгладилась! Там ожидаю я всех гостей моих, ровно в 12-ть часов ночи!
После сих слов Ариадна скрылась, оставив всех в изумлении.
— Княгиня ожидает вас! — сказала поверенная её переодетому Олегу; взяла его за руку, покрытую перчаткой, и повела. Двери в галерею отворились; с противной стороны также вышли.
— Вот! — произнесла она и сложила руки двух соперников.
Восторг пробежал по чувствам их; каждый мечтал сжимать в руке своей руку Ариадны. Обманутое воображение вливало в сердца их тот же трепет, который испытывает взаимность двух полов; их свели с крыльца и посадили в карету.
Чувства, не смевшие выражаться иначе, как только пожатием руки, перелились в пальцы. Говорить было запрещено и невозможно; в той же карете сидела любимица Ариадны, неугомонная Графиня Орни, которая заглушала рассказами своими стук колес. По гладкой дороге, карета скоро докатилась до замка.
У подъезда, приезжих встретили с факелами и ввели по большой лестнице, через ряды покоев в огромную залу, которая была уже полна гостей. Все стояли в молчании и с удивлением смотрели на совершающийся обряд венчания. По обычаю, невеста была под покрывалом, а жених в рыцарском одеяния и в шлеме с опущенным забралом. Обряд уже кончился, и, тогда как Олег и Самбор, следуя за Графиней Орни, приблизились к налою, священник благословил жениха и невесту, и произнес громким голосом:
— Да нерасторгнется союз ваш вовек! Княжите со славой над добрым народом!
В это время Рыцарь снял шлем, а невеста сдёрнула с себя покрывало. Граф Войда и Княгиня Ариадна обняли друг друга.
— Обман! Обман! — раздались вдруг два звонких мужских голоса. Все обратили внимание на двух вошедших с Графинею Орни женщин, которые отскочили друг от друга и бросились вон из залы.
Мери остановилась читать, ибо старуха захрапела.
— Подожди меня здесь! — сказала она тихо маленькой Лене. — Если проснётся бабушка и спросит меня, то скажи ей, что я пошла к Врасанне за смоквами, слышишь?
— Слышу — отвечала Лена, и с горестию смотрела на скорое удаление Мери.
Пробежав сад и взобравшись на полускат горы, Мери торопилась по узенькой тропинке, идущей густым кустарником до самой вершины скалы, где была вестовая или обзорная башня. Приблизившись к оной, Мери устремила внимательный взор на два окна, находившиеся в верху строения и заделанные железными решетками.
Грудь Мери волновалась, сложив руки, она смотрела, как существо, лишенное всех земных надежд, смотрит на небо.
Долго стояла она в этом положении; солнце ярко горело на западном скате голубого свода.
Лучи его налегли уже на море, и казались огненной струей, которая текла от оконечности вод, до взора, созерцающего величественную картину.
Вечерний свет ударил в стекла небольших окон в вышине башни; Мери внимательнее устремила взор свой. Что-то показалось ей в окне, она взбросила руки; долго стояла в этом положении, как будто ожидая нового явления; и вдруг, как одушевленная счастливого мыслию, бросилась бегом по тропинке, ведущей на западную сторону острова.
На скате горы, не вдалеке от обзорной башни, на небольшой площадке, в толпе акаций, стоял отдельный домик главного сторожа острова. К нему пришла Мери.
В дверях, на пороге сидел бодрый старик; живость в глазах его еще не потухла; лицо было молодо, и много еще черных волос ощенили седины его. Задумчиво смотрел он на море.
— Здравствуй, добрый Исаф! — сказала, приближаясь нему, Мери.
— Всякий, кто смотрит уж в землю, добр, моя милая! Пора и мне быть добрым! Такой ветер занес тебя ко мне? Ты что-то не своя?
— Я испугалась, Исаф! Шла к Врасанне на западный берег; проходя горою мимо обзорной башни, я взглянула нечаянно в решетчатые окна; что-то вдруг мне показалось страшное, я так и обомлела, и бегом сюда! Скажи пожалуйста, Исаф, — продолжала Мери, садясь подле сторожа, — верно там есть какой-нибудь новый пленник?
— Может быть, пленник или чорт, не знаю! — сказал с сердцем Исаф.
— Не знаешь? Да кому же лучше знать, как не тебе? У тебя на руках ключи.
— Да, были у меня… а теперь пришло время, что нет ни к кому веры, всякий хочет сам стеречь свои ворота!
— Что это значит, добрый Исаф?
— Добр и ненадёжен — верно все равно.
— На кого ж и положиться, как не на тебя! — произнесла Мери голосом участия.
— Привык я и сам так думать, да Север иначе выдумал!.. Поймал какую-то жар-птицу, сам за ней и ходит!.. Боится, чтоб кто не упустил ее из клетки, верно надеется получить за выкуп небесное царство!.. Береги! Чорт тебя возьми, проглоти тебя средиземная пучина, если я не уберег! У меня сквозь пальцы и пыль не пролетала, посмотрим у тебя!