По дороге я думала о Фаресе – как же ему хватило мужества сбежать? Но раз смог он, то и я смогу! Интересно, что бы сказал папа, если бы узнал, что его дочь едет на общественном транспорте без сопровождения? Наверное, вновь бы заговорил о чести семьи.
– Конечная! – донеслось с водительского места.
Я смогла! Я доехала до центра! Опять подхваченная толпой, я быстро вышла из автобуса, торопливо протянув водителю несколько монеток за проезд.
Итак, я была в центре, но совершенно не представляла, где находится суд. Меня охватила паника: что, если я потеряюсь, меня найдут полицейские и вернут домой? Нужно спросить у кого-то дорогу, но как сделать это и не привлечь внимания прохожих? Утро было в самом разгаре – солнце ослепляло и мешало ориентироваться. Мне повезло – недалеко от неработающего перекрестка я заметила пустой желтый автомобиль. Такси! В Йемене их очень много в любое время суток. Отцы покупают сыновьям водительские права, как только они начинают дотягиваться до педалей. Здесь это считается хорошей возможностью заработать.
Я уже как-то ездила на такси с Моной и знала, как все устроено. Конечно, это жутко неприлично ездить в такси одной, но в тот момент мне было плевать на общественное мнение.
– Мне нужно в суд, отвезите меня, – сказала я ошарашенному водителю. Он точно не часто возит пассажиров вроде меня. К счастью, он был слишком занят пережевыванием ката, чтобы задавать мне лишние вопросы. Сердце колотилось все сильнее – я почти у цели!
– Приехали, выходите!
Водитель припарковался у железных ворот, которые преграждали дорогу к внутреннему дворику и высокому величественному зданию. Я хотела немного посидеть в автомобиле, чтобы собраться с мыслями, но регулировщик начал давать водителю знаки, чтобы тот скорее уезжал: мы загораживали проезд другим автомобилям. Я торопливо вручила водителю все монетки, что у меня были, и вылезла на улицу. Что ж, теперь моя судьба зависит от воли Аллаха.
Глава седьмаяРазвод
Мой счастливый день наступил раньше, чем мы ожидали. В зале суда не протолкнуться – неужели они правда все пришли сюда из-за меня? Невероятно. Шада предупреждала, что мое дело наведет шуму, но кажется, даже она не ожидала такого. Она занималась моим разводом всего неделю, но за это время она подняла на уши телевидение и печатную прессу, женские ассоциации – и вот они все замерли с камерами, фотоаппаратами и диктофонами. Мне жарко и душно, трудно дышать, под плотным черным платком с меня струями льется пот – интересно, это у всех так или просто я слишком нервничаю?
– Нуджуд, улыбнись мне! – кричит мне какой-то фотограф, пытаясь протиснуться сквозь толпу его коллег.
У него ничего не получается – казалось, даже если небо разверзнется, это не заставит их подвинуться хотя бы на сантиметр.
Я пытаюсь рассмотреть в толпе хотя бы одно знакомое лицо, чтобы немного успокоиться, а потом в смущении прижимаюсь к Шаде. Знакомый аромат жасмина успокаивает – это же моя вторая мама, она за меня постоит.
– Khaleh[30] Шада!
– Да?
– Я боюсь.
– Не волнуйся – у тебя все получится. У нас все обязательно получится.
Многие месяцы мое положение выдавали за норму жизни, а сейчас столько людей пришло меня поддержать. Но наверняка здесь есть приверженцы традиций. Что делать, если мне будут задавать вопросы? Мы никогда это не обсуждали, я не знаю, что и как нужно говорить.
– Шада… Знаешь, я себя сейчас чувствую словно президент Буш. Это американец, слышала о таком? Его часто показывают по телевизору…
Шада улыбается мне в ответ:
– Все будет хорошо.
Я тоже пытаюсь улыбнуться, но внутри будто все сковало: я немею и не могу пошевелить ни одной мышцей своего тела. Как сейчас все будет? Я понятия не имею, как устроены бракоразводные процессы, – в школе такому не учат, а спросить у Шады я не додумалась. Еще недавно меня занимали совсем другие вещи. Я сейчас поняла, что никогда даже не задумывалась о том, замужем ли мои учительницы.
Вдруг меня пронзает простая и страшная мысль: он же может не согласиться. Просто сказать «нет» или вообще пустить в ход тот самый кинжал. А потом за него, конечно, заступятся все его братья и мужчины деревни. Что тогда делать?
– Нуджуд, пожалуйста, поверь – все будет хорошо. – Шада продолжает меня успокаивать, поглаживая по плечу.
Я внимательно на нее смотрю и понимаю, что она волнуется не меньше моего. Этой ночью Шада точно не сомкнула глаз – большие мешки под глазами и усталый вид выдают ее. Но, даже несмотря на это, она выглядит великолепно: длинная серая юбка, каблуки, розовый платок в тон тунике. Наверное, это чтобы порадовать меня, ведь розовый – это мой любимый цвет. Шада выглядит по-деловому и держится очень уверенно. Как я благодарна Господу, что он послал мне ее в трудный час.
Внезапно я замечаю, что какой-то человек из толпы настойчиво пытается ко мне подойти, и узнаю в нем Хамеда Тхабета, корреспондента «Йемен Таймс». Это мой новый друг, нас познакомила Шада. Он мне совсем как старший брат, только намного добрее Мохаммеда. Интересно, насколько он его старше? Он очень добрый: его доброе лицо и искренняя улыбка покорили меня с первого взгляда.
Я познакомилась с ним несколько дней назад в суде – он пришел туда познакомиться и взять у меня интервью. Хамед вежливо поинтересовался, можно ли меня сфотографировать, а потом достал блокнот с ручкой и стал задавать вопросы – о моей семье, о свадьбе и замужестве, о том, как мне жилось в Кхарджи после возвращения, о той страшной первой ночи.
Мне было очень неловко раскрывать незнакомцу такие подробности своей жизни. Удивительно, как я не сгорела от стыда, особенно когда рассказывала про капли крови на простыне.
– Как он мог… Ты же совсем малышка…
На лице Хамеда застыла смесь ужаса, гнева и сочувствия – я поняла, что ему можно доверять, и, немного собравшись с мыслями, продолжила.
– Мне очень хотелось играть на улице с другими детьми, но Фаез не разрешал мне. Он бил меня, говорил грубости и непристойности, а ночью заставлял меня проходить через это снова и снова…
Хамед записывал все очень подробно – в его блокноте не осталось ни одного пустого места. Ему даже удалось попасть в тюрьму, чтобы сфотографировать моего отца и мужа. Шада сказала, что у него получилась отличная статья, которая наделала много шума, – она стала первым материалом обо мне в прессе. Без него у нас точно бы ничего не получилось.
В зале заседаний на меня обрушился шквал камер и вспышек. Мне страшно. В сопровождении двух солдат в зал заходят они – отец и это чудовище. Вид у них жутко озлобленный, но они не решаются смотреть в нашу сторону. Затем вдруг, поравнявшись с нами, Фаез поворачивается к Шаде:
– Гордишься собой, да? Ну и веселье же вы тут устроили, с моей свадьбой даже не сравнить!
Таких стычек я боялась больше всего. Моему возмущению не было предела – как он смеет говорить ей такое? Но Шада держалась молодцом: она не отвела взгляд и ничего не ответила на этот резкий выпад. Хладнокровная и уверенная, она провожала его взглядом до самой скамьи подсудимых.
– Не обращай внимания, – волна злости немного отпускает. Эта женщина не перестает меня удивлять!
Хотела бы я хоть на капельку быть такой же спокойной, как она, – у меня от страха начали подкашиваться ноги и неметь язык. Я решаюсь посмотреть на отца – он смотрит с недовольством. Но Aba, разве ты оставил мне выбор? Я не могла поступить иначе! А потом за недовольством я разглядываю кое-что еще – стыд. Я наконец понимаю, что значит в нашей стране это сложное слово – честь.
Слышу, как бормочет солдат, отвечающий за порядок в зале суда: «В первый раз вижу столько людей. Такая толпа!»
Снова замигали вспышки фотокамер – это зашел Мохаммед аль-Гхази, главный судья моего процесса. Я пристально смотрю на него – на то, во что он одет (за поясом у него гордо заткнут jambia, традиционный клинок), как он идет к своему столу, как садится и раскладывает бумаги. Его движения величественны – он как будто президент, который готовится сделать важное объявление. В соседнее кресло садится судья Абдо. Как я счастлива, что они оба здесь и что они оба – за меня.
– Во имя Аллаха, Господа нашего Всемогущего и Всепрощающего, объявляю заседание открытым, – говорит господин аль-Гхази и жестом приглашает меня и Шаду занять место у нашего стола.
Слева от нас стоят отец и он. Меня будто разрывает на две части – я одновременно наслаждаюсь моментом и хочу забиться в уголок потемнее.
Слово берет судья Абдо:
– Суд рассматривает дело девочки Нуджуд, насильно выданной замуж. После свадьбы ее увезли в провинцию Кхарджа, где муж подвергал девочку сексуальному насилию, несмотря на то, что она еще не достигла возраста половой зрелости. Муж также избивал и унижал Нуджуд. Сегодня мы рассматриваем ее прошение о разводе.
Толпа в зале загудела.
Вот он, момент торжества справедливости, победы добра над злом. Господи, прошу, сделай так, чтобы я сегодня избавилась от этого чудовища!
Судья аль-Гхази стучит по столу деревянным молоточком, призывая толпу утихнуть. Он обращается к человеку, которого я ненавижу каждой клеточкой тела.
– Два месяца назад ты взял в жену эту девочку. Ответь перед судом, правда ли, что ты избивал ее и принуждал к сексуальным отношениям?
Чудовище тупо уставился на судью, пытаясь осмыслить его слова, а потом говорит:
– Это ложь. И она, и ее отец дали согласие на брак.
У меня начинают гореть щеки – как он может так спокойно врать?
– Повторяю свой вопрос – ты вступал с ней в сексуальные отношения?
В зале все замерли – от тишины звенело в ушах.
– Нет!
– Ты бил ее? Издевался над ней?