– Нет, это все ложь, я и пальцем ее не тронул.
В отчаянии я вцепилась в юбку Шады. Как у него только хватает наглости так уверенно лгать в суде, да еще и ухмыляться? Я не позволю ему выставлять меня посмешищем и решусь сказать свое слово. Я выкрикиваю:
– Он все врет!
Судья что-то записывает, а потом обращается к моему отцу.
– Вы давали согласие на брак своей дочери?
– Да.
– Сколько Нуджуд лет?
– Тринадцать.
Что?! Я всегда думала, что мне около девяти или десяти. Мне не может быть тринадцать лет!
– Я выдал Нуджуд замуж, потому что боялся… Я боялся… – продолжает отец. Он нервничает, а глаза покраснели.
Чего он боялся? Я не понимаю!
Отец говорит очень эмоционально – он вскочил и взволнованно машет руками:
– Я боялся, что Нуджуд повторит судьбу своих старших сестер… Один мужчина уже испортил жизнь моим двум дочерям, он обесчестил их.
Я не понимаю ничего из того, что говорит отец. Что он имеет в виду? Вопросы судьи тоже становятся все более непонятными. Их диалог ускоряется, обвинения и ответы сыпятся одно за другим, словно град. Голоса становятся громче, каждый стоит на своем и не собирается сдаваться; им вторит толпа – в какой-то момент становится невозможно разобрать, кто и что говорит, в зале стоит невообразимый гул. Вдруг вижу, что к Мохаммеду аль-Гхази подходит мой муж и что-то объясняет – раздается стук молотка.
– Мы продолжим заседание при закрытых дверях по просьбе мужа.
Мы переходим в комнату поменьше, где нет никого – ни зевак, ни репортеров. Теперь это только семейное дело. Меня это даже радует – я все еще чувствую неловкость, когда такие личные моменты моей жизни обсуждают при всех. Судья продолжает задавать вопросы:
– Господин Фаез Али Тхамер, вы подтверждаете, что консумировали брак?
– Да. Но я был очень нежен и осторожен… И, конечно, я никогда не бил Нуджуд…
Ну все! Больше я не намерена терпеть эту ложь. Откуда у меня тогда синяки по всему телу? Я вновь пытаюсь обратить внимание суда на меня:
– Он врет, он обо всем врет!
Мои слова стали будто спусковым крючком. Фаез чернеет от злости и начинает кричать на отца, что тот лжец и предатель, что он обвел его вокруг пальца и заставил поверить, что я взрослая. Отец кричит, что тот обещал ему не прикасаться ко мне, пока мне не исполнится пятнадцать лет. В конце концов чудовище выставило условие: он даст мне развод, но только если отец возместит ему деньги, что он за меня отдал. Они начинают торговаться и спорить, кто и сколько за меня получил. Я сбита с толку – какие деньги? Слышу, как кто-то предлагает отдать за меня пятьдесят тысяч риалов[31]. Почему они говорят обо мне, будто я товар на полке в магазине? Когда это уже все прекратится и меня оставят в покое? Почему я живу в мире, где от корысти взрослых страдают дети?
– Решением суда брак объявляется расторгнутым, – говорит судья и стучит молотком по столу.
Это случилось! Мой брак расторгнут, а я свободна! Я так счастлива, что даже не обращаю внимание на то, что моего мужа и отца просто отпустят на свободу, без испытательного срока или штрафа.
Я выхожу из комнаты и понимаю, что толпа из первого зала суда никуда не делась – все это время они ждали меня. Люди вокруг одобряюще улюлюкают и аплодируют – со всех сторон слышны радостные: «Mabrouk!»
– Нуджуд, пожалуйста, пару слов для наших зрителей! – кричит мне репортер, тыча микрофоном прямо в лицо.
Все будто сошли с ума, и вокруг творится полный хаос: каждый пытается подойти ко мне поближе и лично поздравить, некоторые вручают подарки или предлагают знакомства. Журналисты окружили меня плотной толпой, всюду камеры, щелчки затворов и вспышек. Ко мне подходит взбудораженный мужчина и кладет в руки сто пятьдесят тысяч риалов – в жизни столько денег не видела.
– Нуджуд, ваша храбрость заслуживает восхищения и награды!
Еще один мужчина справа от меня говорит что-то про золотые украшения от какой-то женщины из Ирака, которые я непременно должна принять…
Конечно, родственники мужа не могли не испортить этот момент. Один из братьев злобно выкрикнул, что я опозорила их род, запятнала честь так, что теперь не отмыться. Меня не волнуют его слова – я выиграла, и теперь смогу сама строить свою жизнь. Я уже твердо решила, что больше никогда не выйду замуж. Поворачиваюсь к своей защитнице Шаде:
– Khaleh Шада! Я хочу конфет! И много новых игрушек! И еще пирожных.
Она широко улыбается, берет меня за руку, и мы вместе идем к выходу.
Глава восьмаяДень рождения
Я покинула здание суда несколько часов назад, но до сих пор ощущаю себя странно. Шум машин больше не кажется мне раздражающим. Мне захотелось несколько порций мороженого, а кошка, сидящая на крылечке магазина, вызвала у меня немедленное желание взять ее на руки и гладить до тех пор, пока она не начнет мурчать от удовольствия. Я сияла от счастья, и казалось, что мир сияет мне в ответ.
– Шада, как я выгляжу?
– Нуджуд, ты самая настоящая красавица.
Шада подарила мне новые наряды, в которые я сразу же переоделась, – на мне розовый свитер и синие джинсы, расшитые разноцветными бабочками. Волосы у меня собраны в косу и украшены зеленой лентой. И никакого ужасного черного платка!
Мы с Шадой спешим на встречу с Хамедом и другими журналистами «Йемен Таймс». Редакция расположена в шикарном четырехэтажном здании, очень похожем на те, что стоят в богатом квартале Саны. Внутри очень приятно – мраморная лестница, прозрачные чистые окна, сквозь которые легко проходят солнечные лучи, оставляя на стенах желтые блики.
На третьем этаже нас приветствует крепкими объятиями главный редактор газеты – Надия. Просто удивительно, что женщина управляет такой большой редакцией. Неужели ее муж не против? Надия понимает ход моих мыслей и задорно смеется.
Мы следуем за ней мимо просторного кабинета и попадаем в детскую, где на полу вперемешку с подушками валяются игрушки. Надия объясняет, что это комната для ее дочери – иногда она приводит ее в редакцию. Только подумать, целая комната для одной маленькой девочки! Это совсем не то, что принято в моем мире, – такое разнообразие жизни зачаровывает и пугает одновременно.
Но это был только первый сюрприз. Мы проходим дальше по редакции, и я с удивлением обнаруживаю, что почти все журналисты – женщины. Кто-то одет в традиционный niqab и слегка приподнимает его, чтобы сделать глоток чая. Другие покрывают голову разноцветными платками, из-под которых выглядывают светлые волосы и голубые глаза. У них яркий маникюр и изящные пальцы, которыми они ловко делают заметки в блокнотах. Это иностранки – немки или американки, – которые вышли замуж за йеменских мужчин и с нуля изучали наш язык и культуру. Интересно, они подводят губы, когда отправляются поужинать в ресторане?
Я завороженно наблюдаю за их работой – какие это потрясающие женщины! У одной из них сейчас идет явно важный разговор: она внимательно общается с кем-то по телефону на английском языке. А как они ловко перебирают пальцами, стуча по клавишам какой-то машинки с телеэкраном! Вот бы и мне так: работать и смотреть «Том и Джерри» одновременно!
– Нуджуд, да это же компьютеры! – восклицает Хамед, заметив мое смятение. – Это специальное устройство, на котором можно набирать текст, отправлять письма и обрабатывать фотографии.
Только подумать – устройство для обработки фотографий и отправки писем. И женщины умеют им пользоваться – и так виртуозно! Я тоже хочу быть такой через десять-двадцать лет – не только красивой, но и образованной, успешной. Наверное, я тоже стану журналистом. Или адвокатом? Может быть, получится совместить? В любом случае я хочу освоить профессию, с помощью которой смогу помогать людям. Только для этого нужно очень хорошо учиться, и я буду, обещаю себе, что буду.
Общая встреча с журналистами проходит в конференц-зале – как сказала Шада, это специальная комната для важных событий. Мое появление снова вызывает шквал одобрительных криков и поздравлений – все улыбаются и подмигивают мне, даже посылают воздушные поцелуи! Я тихонечко щипаю себя за левое запястье, чтобы убедиться, что это не сон. Все происходит на самом деле. Важное событие – это я.
А потом мне стали вручать подарки! Первым с красным плюшевым мишкой подходит Хамед – медведь очень большой и достает мне до плеча. На животе у него сердечко, где вышито что-то непонятное.
– Здесь написано I love you – это «Я люблю тебя» по-английски.
Мне приносят подарки со всех сторон. Я сижу у целой горы ярких пакетов и коробок с лентами. Чего там только нет: электронное пианино, карандаши, альбомы для рисования, кукла Fulla, как у дочери судьи…
Я пытаюсь подобрать слова благодарности, но осмеливаюсь произнести только смущенное shokran[32].
А еще мне подарили торт! Он шоколадный с пятью красными вишенками, которые тонут в розочках из крема. Сколько раз я мечтала о таком празднике, когда прогуливалась с Моной по улице Хайл и утыкалась носом в роскошные витрины? Это были наивные детские мечты, которые не имели ничего общего с реальным миром. Но и реальный мир может удивлять.
Сегодня я впервые поняла, что значит слово «праздник» – оно такое же сладкое и хрустящее, как мои любимые конфеты с кокосовой стружкой. Я обнимаю плюшевого медведя и с улыбкой говорю, что мой праздник по поводу развода в тысячу раз лучше праздника в честь свадьбы.
– Нужно обязательно спеть тебе что-то особенное, – говорит Надия.
– Я знаю! – отвечает Шада. – Мы споем тебе «С днем рождения тебя!»
– Что это такое – день рождения?
– Ну, это такой праздник, когда отмечают появление человека на свет.