– Еще, Нуджуд, еще! – восторженно кричит Мона.
В лицо бьет свежий ветер. Нас будто подхватывает вихрем свободы и счастья. Сестра заливисто смеется. Наверное, в первый раз в жизни. Мы впервые качаемся на качелях вместе. Как приятно снова почувствовать вкус детства…
Рядом за нами наблюдает еще один ребенок – Монира.
– Omma летает! Omma летает!
Мона тихонько вскрикивает от счастья – ей не хочется на землю. Хочется быть свободной, как перышко.
Вдруг поток ветра сдирает с меня платок – впервые я инстинктивно не тянусь к нему, стараясь вернуть на место. Волосы рассыпаются по плечам – я свободна! Свободна!
Глава десятаявозвращение фареса
Я в первые попробовала пиццу! Несколько дней назад я была в современном ресторане, где официанты носят смешные шапочки и разговаривают с поваром через микрофон.
На вкус пицца очень странная: тесто хрустит, словно лепешка khobz, но сверху на ней много всего вкусного – дольки помидора, курица, оливки, кукуруза. За соседним столиком сидели женщины, очень похожие на журналисток «Йемен Таймс». Они ели очень изящно, аккуратно отрезая ножом маленькие кусочки.
Я тоже попробовала есть вилкой и ножом, и это оказалось сложнее, чем я думала: вся начинка пиццы размазывалось по тарелке. А Хайфа подсмотрела у кого-то, что ее можно есть с томатным соусом, и не жалея, вылила его себе на тарелку. После первой же ложки соуса у нее внутри, видимо, случился пожар: глаза покраснели, а горло начало невероятно жечь. К счастью, это заметил официант, и нам с сестрой поставили на стол большую бутылку воды.
Так у нас появилась новая игра: когда мы помогаем маме на кухне, то представляем себя клиентами пиццерии, которые могут заказать все что захочется.
– Что пожелаете? – спрашивает меня Хайфа, расстилая скатерть в большой комнате.
– М-м-м, дайте подумать… Сегодня я хочу пиццу с сыром.
Я выбрала сыр лишь потому, что пару минут назад заглянула в сумку с продуктами и обнаружила, что кроме сыра у нас ничего нет.
– К столу, идемте ужинать! – кричит Хайфа.
В конце нашего скудного ужина вдруг раздался громкий стук в дверь.
– Нуджуд, это что, снова твои журналисты? – Мохаммед опять скривил лицо.
– Нет, сегодня никого не жду.
– А, ну значит это грузовик с водой. Хотя он обычно приезжает утром…
Нахмурившись, Мохаммед пошел к двери, не переставая жевать кусок хлеба. Кто пришел сюда в такой зной? Обычно в августе гости приходят поздно вечером.
И тут брат закричал. Мы вскочили.
– Это Фарес! Фарес вернулся!
У меня внутри все будто оборвалось – неужели правда? Это мой любимый брат, которого не было четыре года! Все выбегают к двери, мама еле идет, держась дрожащими руками за стены. Мы так торопимся, что застреваем в узком проходе и не можем разойтись, а под нами пытается проползти малышка Раудха, заинтересованная всеобщим ажиотажем. Бедняжка даже не знает, что это ее брат – он сбежал от нас, когда та была младенцем.
На пороге стоял смуглый от солнца молодой мужчина со впалыми щеками. Фарес совсем не похож на подростка с фотографии. Он сильно вырос, и, чтобы посмотреть ему в глаза, мне приходится сильно задирать голову. Его взгляд стал жестким, а на лбу появилось несколько морщин, совсем как у отца.
– Фарес! Сынок! – мама плачет и цепляется за белую тунику, пытаясь еще крепче сжать его в своих объятиях.
Брат стоит молча. Он кажется очень изможденным. У него пустой взгляд и грустные уголки губ – куда делся тот самоуверенный юноша?
Последний раз мы общались с Фаресом, когда он два года назад позвонил из Саудовской Аравии. С тех пор мы ничего не знали о его судьбе. Месяц назад он неожиданно позвонил поздно вечером – мама расплакалась, услышав его голос по телефону, а мы все чуть не передрались, выхватывая трубку друг у друга.
– Ты в порядке? – голос отца дрожал. Было видно, что он борется со слезами. Он задал ему миллион вопросов, его интересовала каждая часть жизни Фареса: где и кем он работает, сколько получает, все ли ему нравится. Но брат будто не слышал этого и раз за разом задавал встречный вопрос:
– У вас все хорошо?
Слово «вас» он особенно подчеркнул.
– Я узнал кое-что, не знаю, слухи это или правда… У вас точно все хорошо?
Фарес был серьезно взволнован. Он рассказал, что слухи о нашей семье дошли до Саудовской Аравии. Так странно, ведь это другая страна, далеко от нас. Фарес сказал, что от людей, приехавших из Йемена, он узнал, что у нашей семьи большие проблемы, но что конкретно с нами случилось, ему объяснить не смогли. Потом ему попалась на глаза местная газета с фотографией, на которой были я и отец, – читать он не умел, потому что бросил школу еще в первом классе, но наличие нашей фотографии в газете вселило в нем уверенность, что с нами случилась беда.
Подумать только – новость обо мне так быстро разлетелась. Отпираться было глупо, поэтому отцу пришлось кратко пересказать все события, которые произошли с нами за последние пару месяцев.
– Сыночек, молю, возвращайся к нам! – мама плакала в трубку.
– Нет, я не могу, у меня работа… – ответил Фарес, и связь оборвалась. Мы проговорили около десяти минут.
На маму этот случай произвел большое впечатление. С того самого дня она была сама не своя. Интерес к жизни, который вернулся к ней после моего развода, исчезал с каждым днем – ей был нужен ее сын, живой и здоровый, рядом.
К ней вернулись ночные кошмары: сюжет всегда был о том, как она навсегда теряет Фареса. Ей снилось, что он решил никогда больше не возвращаться в Йемен, а позвонил лишь для того, чтобы успокоить совесть. Мне было тоже больно от ее страданий: невыносимо было видеть маму такой подавленной.
И вот он внезапно появляется на пороге нашего дома жарким днем августа. Внешне это все тот же кудрявый юноша, но внутренне брат очень изменился: стал спокойнее и молчаливее. Мне не терпится расспросить его о жизни в Саудовской Аравии: как к нему относился начальник, нашел ли он новых друзей и попробовал он все-таки пиццу, из-за которой столько ругался с отцом?
Мама ведет Фареса под руку в большую комнату – он выглядит подавленным и даже угрюмым. Мы смотрим, как он медленно разувается, устраивается на подушках, берет из рук мамы чашку чая.
– Ну, скорей рассказывай! – вырывается из отца.
– Мне так и не удалось ничего скопить за эти четыре года. Мне очень жаль… – шепчет Фарес, потупив глаза.
В комнате стоит мертвая тишина. Фарес тяжело вздыхает, а потом на его лице появляется что-то отдаленно напоминающее улыбку.
– Отец, ты помнишь этот день? Мы тогда поругались, потому что я не смог выпросить у булочника немного хлеба. Мне было так стыдно попрошайничать! Я был ребенком, мне хотелось модно одеваться, как другие мальчишки. А вместо этого мы еле наскребали на еду и жилье. Мне хотелось зависеть только от себя, добиться успеха и позволить себе все то, чего был лишен. Вот почему я сбежал из дома – и дал себе обещание, что вернусь только тогда, когда мои карманы будут полны денег…
Он делает еще один глоток чая и продолжает:
– От людей из квартала я слышал, что можно неплохо заработать в Саудовской Аравии. Так, что хватит на всю семью. И я решился – думал, что терять мне нечего. Я был молод и полон амбиций и не представлял, насколько на самом деле это будет тяжело.
Мы добирались туда четыре дня: сначала с другими рабочими ехали на попутках до Саады. По пути нам постоянно попадались военные пропускные пункты – дорога была сложной. Там я нашел проводника, который согласился перевезти меня через границу за пять тысяч риалов[33]. Это дорого, но после пути, что я проделал, другого выбора не было. Мы договорились, что он поведет меня обходными путями мимо пограничников. Документов у меня не было, так что пришлось полностью ему довериться.
– Фарес, мы так волновались за тебя! Боялись, что больше не увидим тебя никогда, – перебивает его папа.
Но Фарес был так погружен в воспоминания, что не заметил этого теплого замечания.
– Мы пересекли границу глубокой ночью, шли пешком. Наверное, это был первый момент за всю мою жизнь, когда я чувствовал страх. По пути нам встретились еще несколько йеменцев, таких же молодых, как я, – никто из них не представлял, что их ждет в другой стране. Ими двигало только желание наконец заработать денег.
Лишь очутившись в Саудовской Аравии, я вздохнул с облегчением – меня не поймали! Но потом наступила растерянность: куда идти, кому я нужен? Продолжив свой путь в одиночестве, через какое-то время я набрел на город Хамис-Мушайт. И тут наступило полное разочарование: эта часть страны ничем не отличалась от Саны. Я спросил у местного жителя дорогу, и тот приютил меня у себя на ночь – вместе с семьей он жил в открытом поле.
Утром хозяин моего ночлега предложил поработать на него. Заняться мне было нечем, и вряд ли бы подвернулось что-то лучше этого варианта, так что я согласился. Тот человек разводил овец: у него было стадо в шестьсот голов, за которым я должен был присматривать. Моим напарником был беженец из Судана. Я работал по двенадцать часов в сутки, с шести утра до шести вечера. Ночевали мы вдвоем в крошечном каменном доме, затерянном в полях. Там было только два тонких матраса – ни холодильника, ни туалета с душем, ни телевизора и кондиционера. Жизнь ничем не отличалась от той, что была в Йемене, точнее была еще хуже. Мечта о сказочной жизни в Саудовской Аравии рушилась на глазах.
Мое разочарование крепло с каждым днем. Требования хозяина росли. В итоге мы не только следили за скотом, но и кормили, и поили их. Стали работать больше. А через месяц за свой труд я получил всего-навсего двести саудовских риалов[34]. Этого хватило лишь на кулек конфет в магазине на углу, и он тоже принадлежал моему хозяину!