К концу вечера мое лицо опухло от слез – мое сердце разрывалось от мысли, что мне придется покинуть любимую семью. Поверить не могу, что всерьез думала, что хочу сбежать от них куда подальше. А еще я тосковала по школе и моей дорогой подруге Малак. В комнате был еще один человек, не разделявший общее веселье, – это была Хайфа. Я с ужасом подумала, что скоро ее ждет то же самое.
Гости разошлись на закате. Я, не снимая своего поношенного наряда, задремала рядом с сестрой, а потом рядышком с нами устроилась мама, закончившая убираться в зале после праздника. Папа пришел еще позже. В свою последнюю незамужнюю ночь я очень хорошо спала, наверное, потому что главный кошмар случился этим днем.
На рассвете меня разбудила мама, и мы вышли в узкий коридор. День, как и всегда, начался с поклонения Богу и утренней молитвы. Потом мама подала завтрак: шарики foul из белой фасоли с луком и томатным соусом (это традиционное блюдо для завтрака) и чай. У двери для меня уже был собран небольшой узелок с вещами, но я упорно старалась не обращать на него внимание. Увы, но через пару минут раздался оглушительный гудок автомобиля, который вернул меня к реальности и напомнил о начале новой жизни. Мама крепко-крепко обняла меня, а потом помогла одеться в черное покрывало и черный платок, niqab. До этого меня ни разу не заставляли носить его – я довольствовалась маленьким черным лоскутком, который часто спадал с головы, и никто не обращал на это внимания.
– Нуджуд, ты теперь замужняя, и не можешь выходить из дома без этого платка. Только муж может видеть твое лицо – на кону его sharaf[18], и ты не можешь его опозорить.
Я покорно слушала маму и кивала ей в ответ, но на самом деле мне жгло сердце от обиды: как она могла позволить отцу отдать меня чужим людям?
На заднем сиденье автомобиля сидел мой муж: совсем некрасивый невысокий мужчина с усами и взлохмаченными, слегка кудрявыми волосами. Как и многие, он носил белую тунику. На ее фоне сильно выделялись потемневшие руки – не только от жаркого йеменского солнца, но и от машинного масла. Наверняка я видела его в деревне раньше, но уехала оттуда слишком маленькой, чтобы запомнить его.
Мое место было сзади за шофером, а рядом сидели еще четыре женщины – среди них была невестка мужа. Они наигранно и совсем неприветливо улыбнулись мне и всем своим видом показывали, что не настроены на разговор со мной. Мой муж вместе с братом сидел во втором ряду – меня немного приободрило то, что мне не придется смотреть ему прямо в глаза всю долгую поездку. Но зато я чувствовала его взгляд на своей спине, и от этого меня пробирала дрожь. Какой он человек? Каким мужем будет? Зачем ему вздумалось жениться именно на мне? Что вообще такое брак? Ни на один из этих вопросов у меня не было ответа.
Мотор зарычал, водитель выжал педаль газа, и по моим щекам вновь полились слезы. Я прижалась носом к стеклу и неотрывно смотрела на маму до тех пор, пока она не превратилась в малюсенькую точку.
Ехали мы молча, а я мысленно разрабатывала план побега, который становился все более нереальным по мере того, как мы продвигались на север. А еще я думала о том, что слишком маленькая для всего этого: для niqab, для долгой поездки, для разлуки с родителями, для мужа, который внушал мне страх и отвращение.
От раздумий меня отвлек резкий оклик солдата: «Откройте багажник!». По дороге на север расставлено множество контрольно-пропускных пунктов – говорят, что это из-за войны между армией и бунтовщиками Хутхи[19]. Папа рассказывал, что Хутхи – шииты, а большинство жителей Йемена – сунниты. Понятия не имею, в чем разница, знаю лишь, что я мусульманка и должна молиться пять раз в день.
Быстро осмотрев наш автомобиль, солдаты пропускают нас дальше. Ах, почему я не додумалась попросить о помощи. Разве солдаты с оружием не нужны для того, что охранять спокойствие и обеспечивать порядок в стране? Я бы рассказала ему, что меня силой увозят из Саны, а еще, что боюсь умереть от тоски, ведь я никого не знаю в деревне…
Мне было тяжело расставаться с большим городом: я успела полюбить высотки, широкие проспекты и яркие рекламные щиты, любуясь на которые мечтала, что когда-нибудь буду пить газировку каждый день или что у меня будет мобильный телефон. Я привыкла к тяжелому воздуху и бесконечным пробкам. Но больше всего я любила Баб-аль-Йемен, Старый город, где было невероятно красиво. Мне жутко нравилось гулять среди изящных глиняных домов с лепниной под руку со старшими сестрами и воображать себя искательницей приключений. Почему-то архитектура этого города напоминала мне что-то индийское – может, задолго до нас здесь и правда были индийские архитекторы и придумали все это волшебство, чтобы здесь счастливо жили король и королева.
Баб-аль-Йемен – это смесь разных звуков. Крики торговцев, треск старых кассет, завывания попрошаек, но стоило раздаться призыву к молитве, как весь этот гомон утихал.
А еще улицы Баб-аль-Йемена всегда наполняли чудесные запахи пряностей (тмина, корицы, гвоздики), доносившихся из множества лавочек. Прилавки торговцев ломились от разнообразия товаров. Здесь было все: серебряные клинки, расшитые шали и ковры, сладкие пирожки, специи, хна и множество нарядов. Чтобы все это разглядеть, мне часто приходилось вставать на носочки.
В Баб-аль-Йемене мы часто видели «дам Старого города» – я так называла женщин, кутавшихся в разноцветные покрывала sitaras[20]. Они очень сильно отличались от жительниц остального Йемена: казалось, что эти нарядные дамы прибыли сюда из прошлого[21].
Как-то раз я здесь даже потерялась: отстала от тети в плотной толпе людей, засмотревшись на волшебный мир Старого города. Когда мне наконец удалось выбраться, я поняла, что не могу найти дорогу – все улочки невероятно похожи друг на друга, куда ни поверни. Я бесцельно блуждала два часа, а потом просто села на корточки и разрыдалась. Слава Аллаху, меня заметил торговец, знавший мою тетю, и отвел к ней.
Сидя на заднем сиденье автомобиля среди незнакомых и неприветливых людей, я как никогда чувствовала одиночество. Моя жизнь никогда не была сладкой, но сейчас я окончательно и бесповоротно очутилась в жестокой реальности. Автомобиль мчал меня прочь от Саны, и так же стремительно я прощалась с детскими грезами. Впереди была неизвестность, в которой до меня точно никому не было дела.
Мы выехали на крутую дорогу – на каждом повороте я крепко хваталась за ручку сиденья и боролась с постоянными приступами тошноты; казалось, что желудок забыл, где ему надо находиться, и постоянно поднимался куда-то к горлу. Мне очень нужен свежий воздух, но я лучше умру, чем попрошу мужа притормозить на обочине.
Печальные мысли возвращались каждый раз, стоило мне посмотреть на спутников моего путешествия. Стараясь отвлечься, я решила поиграть и стараться как можно тщательнее рассматривать детали пейзажа, проносившегося за окном автомобиля. Мы проезжали мимо старой разрушенной крепости, темно-коричневых домиков, совсем как в Старом городе. Пересохшие ущелья сменялись зелеными долинами и стадами коров и коз, задумчиво пережевывавших траву. Мимо проносились женщины в черных платках, кактусы, росшие у обочины, животные.
Кажется, мы даже проехали двух раздавленных колесами автомобиля кошек, но я успела зажмуриться, прежде чем эта картинка впечаталась в мои воспоминания. А потом мы увидели огромные сочные поля ката – они выглядели, словно бескрайний зеленый океан.
Увидев это, шофер воскликнул: «Qat, проклятие нашей страны! Из-за него мы в конце концов сдохнем от жажды[22]!»
Мне подумалось, что как же странно устроена жизнь: даже такие красивые вещи могут нести зло.
Чуть дальше, справа от дороги, я заметила Каукабан – это крошечный город из камня, расположенный на самой вершине холма. Я уже проезжала мимо нее в детстве, когда мы с родителями ездили на праздник Аида в соседнее селение. Женщины Каукабана славятся своей стройностью, потому что они каждый день около часа спускаются вниз к полям, а потом столько же поднимаются в гору.
Я проснулась от громкого рычания мотора. Сколько я спала, сколько мы проехали, где сейчас находимся – я ничего не понимала.
За автомобилем толпилось полдюжины озадаченных мужчин: колесо увязло в яме, и они пытались вытащить машину, толкая ее вперед. Сквозь облако пыли я попыталась разглядеть на табличке название места, где мы забуксовали, – это был Арджом. Очевидно, что мы уже близко к долине, так как асфальтированное шоссе сменилось разбитой деревенской дорогой.
– Послушайте, на этом автомобиле вы далеко не уедете: дорога дальше становится только хуже, – посоветовал местный житель, крутившийся рядом.
– Но нам нужно добраться до Кхарджи.
– Пересядьте на осла.
– Как вы себе это представляете! С нами едут женщины – им будет тяжело перенести этот путь на осле…
– Тогда вам нужно пересесть на другой автомобиль. Здесь есть паренек, он часто возит народ туда-обратно, у него шины со специальными покрышками. И то он меняет их каждые два месяца. Понимаете, какая тут дорога!
Мужчины согласились на этот вариант. Пока взрослые грузили вещи в другую машину, я воспользовалась этой неожиданной заминкой, чтобы немного размять ноги и надышаться свежим горным воздухом. С обрыва была видна моя родная долина Вади Ла’а. Возможно, это не так, но мне показалось, что она совсем не изменилась. Мои воспоминания о долине – это смешение детства, редких поездок с родителями и образов с фотографиями нашей семьи. Я вдруг подумала о дедушке Жада – он умер в прошлом году, и я очень тяжело перенесла его смерть. Дедушка был как будто олицетворением добра и надежности, моим главным защитником. Помню, как он сажал меня на коленки и притворялся, что роняет вниз, чтобы поймать в самую последнюю секунду.