Я всегда знала, что дедушка защитит меня, – как жалко, что он умер слишком рано и не видел, как его любимую внучку отдали какому-то взрослому мужчине.
– Нуджуд! Нуджуд!
Сквозь воспоминания я услышала мужской требовательный голос, совсем не похожий на дедушкин, – это муж впервые обратился ко мне, чтобы сообщить, что нам пора уезжать. Мы пересели в красно-белый пикап «Тойота» (на самом деле, цвет едва угадывался, потому что корпус машины был полностью покрыт ржавчиной). Я села спереди, между невесткой и нашим первым шофером. Мужчины расположились в открытом кузове вместе с другими пассажирами, которым нужно добраться до деревни.
– Осторожно, будет трясти!
Перед отправлением водитель включил на полную громкость музыку – из колонок полились народные мотивы, такие же скрипучие, как его пикап. Это был Хуссейн Мохеб, очень известный местный певец. Скоро к этим звукам добавился стук камней, которые вылетали из-под колес. Нас очень сильно трясло, а эти самые камни пару раз чуть не выбили лобовое стекло. Я вжалась в сиденье и что есть силы схватилась за ручку дверцы, моля про себя Аллаха помочь мне добраться целой и невредимой.
– Девочка, сосредоточься на музыке! Она поможет забыть о страхах, – посоветовал мне водитель.
Ох, если бы он знал, сколько страхов живет в моей душе…
Долгий путь до деревни прошел в сопровождении завываний Хуссейна Мохеба – я даже пыталась посчитать, сколько раз водитель запускал кассету заново. Мне показалось, что музыка вводит его в своеобразный транс, в котором он может уверенно управлять автомобилем на крутых виражах опасной дороги. Он то и дело повторял: «Природа сурова, но Господь даровал нам силы, чтобы противостоять ей!» Похоже, о моем существовании Господь позабыл.
Поездка была невыносима и с каждой минутой становилась все хуже: я хотела есть и пить, меня тошнило, а тело страшно затекло. А еще моим разумом завладел страх, и у меня никак не получалось отвлечься от него. Как жвачку я крутила в голове одни и те же мысли – что со мной случилось и что со мной будет дальше. А еще поняла, что самостоятельно сбежать из дыры, в которую мы направляемся, у меня не выйдет.
Деревня осталась ровно такой же, какой была при нас, – совершенно другой мир. Я с любопытством огляделась и рассмотрела каменные домики, ребятишек, спешащих с канистрами к источнику, а потом почувствовала на себе взгляд женщины, стоявшей на пороге одного из домов. Она явно ждала нас. Это была мать моего мужа, моя свекровь. У нее морщинистая кожа, словно у ящерицы, почти нет зубов, а те, что есть, черные от кариеса и табака. Она встретила меня холодно: не обняла и не поцеловала, а лишь сердито махнула рукой, приказывая войти в дом. Он был темный и неуютный – четыре комнаты, гостиная и маленькая кухня. Туалет был на улице, за кустами.
Мы сели ужинать, и я с жадностью набросилась на рис с мясом, которые приготовили его сестры, – у меня во рту не было ни кусочка еды с самого утра, как мы покинули Сану. После взрослые уселись жевать кат – и здесь то же самое! Со мной никто не разговаривал, да и я не горела желанием общаться с родственниками, поэтому просто устроилась в уголочке и внимательно наблюдала и слушала. Никого не смутил мой возраст – оказывается, что в провинции очень популярны браки с маленькими девочками. Есть даже поговорка: «Если возьмешь в жены девятилетнюю девочку, то брак будет счастливым».
До меня доносились обрывки разговоров:
– Завтра же начну приучать ее к работе, – сказала свекровь. – Никаких больше детских капризов, пора становиться настоящей женщиной.
Когда все гости разошлись по домам, меня отвели в мою комнату. Помню, как я приободрилась – наконец-то остаться наедине и скинуть с себя одежду, пропитанную насквозь потом. Я торопливо переоделась в ночную рубашку из красного хлопка, которую заботливо уложила мама – она пахла oud[23], запахом моего дома. На полу лежала циновка – моя кровать, а рядом – масляная лампа. Я так устала, что мне даже не пришлось гасить ее, чтобы заснуть. Наконец-то сон!
Громко хлопнула дверь и вырвала меня из сна – мне показалось, что это порыв ветра. Открыв глаза, я увидела потное волосатое тело, плотно прижимающееся ко мне. В комнате стояла кромешная тьма, но я сразу поняла, что это он: его вонь и мерзкий запах ката, смешанный с сигаретами, не спутаешь ни с чем. Он молча начал тереться об меня.
– Прошу, не трогайте меня, уйдите!
– Ты моя жена, а значит, будешь мне подчиняться. Муж и жена должны спать вместе.
У меня хватило сил выскользнуть и ринуться прочь из комнаты, во двор. Это чудовище побежало за мной.
Я рыдала и яростно звала на помощь, бежала куда глаза глядят и даже успела спрятаться в чьей-то комнате – выбраться из нее до того, как он успел поймать меня. Я споткнулась, порезалась о какой-то кусок стекла, поднялась и снова побежала… Но он все равно настиг меня, крепко схватил и потащил в комнату, а потом бросил на циновку. От страха меня парализовало – почему никого не разбудил шум, почему никто не обратил внимания на крики маленькой девочки? Я даже звала Amma[24], надеялась, что она как женщина защитит меня из солидарности.
Муж сбросил с себя белую тунику, а я, чтобы хоть как-то защититься, свернулась в крепкий клубочек. Ругаясь и покрикивая на меня, он силой стягивал с меня рубашку, потом ощупал шершавыми руками мое тело и прижался губами к моим губам – как же от него воняло луком и табаком…
– Не трогайте меня, я расскажу все папе! – извиваясь, крикнула я, пытаясь уклониться от него.
– Говори отцу все что угодно, ты теперь моя. Он дал согласие на брак и подписал договор.
– Нет, вы не можете, нет!
– О, еще как могу!
– Пожалуйста, помогите!
Сквозь небольшую щелку пробивался свет, и я увидела, как Фаез самодовольно ухмыльнулся.
Меня словно закрутило в страшном урагане или смерче, в том, от которого уже не спастись, как ты ни старайся. Я почувствовала сильное жжение, а затем боль – ужасную боль, и она не отступала, а, наоборот, нарастала, словно меня клеймили каленым железом.
Из последних сил я завыла, а потом потеряла сознание.
Глава пятаяШада
Не отнимая мобильный телефон от уха, Шада ходит взад-вперед по главному залу суда. Она страстно объясняет кому-то, что мне обязательно нужно помочь, что нужны журналисты, ассоциации, которые борются за права женщин. Закончив разговор, она садится передо мной на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне: «Не бойся, я обязательно помогу тебе получить развод». И вновь меня удивляет неравнодушие чужого человека к моей судьбе.
Шада – адвокат, и, как говорят, лучший адвокат в Йемене, который занимается защитой прав женщин[25]. Она очень известна в стране, а еще, кажется, она самая красивая женщина в Йемене – от нее сложно отвести взгляд. Шада покорила мое сердце с самой первой встречи. Она милая, несмотря на то, что голос у нее резкий и громкий, а говорит Шада очень много и быстро. Она не носит niqab, как большинство женщин в стране, – волосы Шада прячет под цветным платком, а вместо уродских черных покрывал носит черное шелковое платье. От нее всегда пахнет жасминовыми духами, а губы украшает помада, словно светская дама (как из телевизора), а когда она надевает солнечные очки, ее не отличишь от настоящей кинозвезды. На фоне черных безмолвных теней, что в нашей стране называют женщинами, Шада кажется жительницей другой планеты.
Я познакомилась с Шадой сразу после выходных, в первый день работы суда. Едва заметив меня, она бросилась мне навстречу знакомиться. Мне рассказали, что моя история настолько впечатлила ее, что она отменила все встречи.
– Подскажи, это ты та самая девочка, что хочет развода?
– Да, это я.
– Пойдем со мной, нам обязательно нужно все обсудить…
Все развивалось так стремительно, что у меня до сих пор голова кругом. Выходные – четверг и пятницу – проведенные в семье судьи Абдель Вахеда, были как глоток свежего воздуха после кошмаров последних месяцев. Я могла играть сколько хочу и брать самые лучшие игрушки, меня вкусно кормили, мыли в горячей ванной и обнимали перед сном – я вспомнила, что такое быть ребенком. Дома у этой семьи разрешалось не носить платок замужней женщины, а мать мужа постоянно била и щипала меня, если вдруг видела, что он сполз с головы хотя бы на миллиметр. Здесь можно было не вздрагивать от каждого шороха, не ждать удара палкой за любую мелочь и самое главное – спать, зная, что он не зайдет. Мне, конечно, снились кошмары – казалось, что, как только я закрою глаза, все начнется заново: дверь, потухшая лампа и ужасная боль.
Возвращаться в реальный мир, где мне еще предстояло побороться за свою свободу, было тяжело. В субботу рано утром мы приехали в суд, а в девять началось совещание судей, занятых моим делом. Ко мне обратился Мохаммед аль-Гхази и, нахмурив брови сказал, что будет сложно подать жалобу на мужа и отца.
Почему?!
– Ты еще маленькая, и… Это трудно объяснить, – чешет затылок Мохаммед аль-Гхази.
Появились новые препятствия. Для начала, у меня, как и у многих деревенских, не было документов – ни свидетельства о рождении, ничего, где было бы написано мое имя. Меня просто никогда официально не существовало. Их доводы звучали убедительно, хоть и не понятно, но меня успокаивала вера этих мужчин в меня и в мою историю – они явно хотят мне помочь, иначе бы не стали ничего объяснять и собираться вместе, чтобы придумать выход из ситуации. В конце концов, все мужчины моей семьи подписали брачный договор, а значит, он имеет юридическую силу по местным обычаям.