определённых рамках. В душе не осталось ни тени той любви, что была раньше…
Вечером того же дня.
Сегодня Вербная суббота. Все наши ушли в церковь, а я украсила Зюкину карточку цветами, и так стало грустно. Слёзы подступают к горлу, неужели я люблю его до сих пор? Да, это так. Сегодня ровно два года, как я встретила его на паперти храма и дала ему веточку вербы. И в этот день меня не пустили к вечерне. Жестоко!..
Страстная суббота, 28 марта.
Завтра Пасха. Тяжело её встречать в этом году. Город запружен казаками. Фунт мяса стоит 250 рублей, десяток яиц — 600, пуд кукурузной муки — 6000 и т. д. Больные и голодные приходят и просят хоть хлеба. А его, конечно кукурузного, несколько дней не выдают нам самим. Но всё же будут у нас и сдобные булки и даже маленький поросёнок, которого вчера зарезали, и яйца крашеные. Я вчера и сегодня весь день стряпала в кухне и так устала, что не знаю, как пойду к службе. И больных казаков, лежащих под дождём на голой земле, не могу видеть. А завтра такой большой праздник. Господи, что же будет?
29 марта.
Христос Воскресе! Не радостно звучит в этом году возглас ликующего гимна во имя Бога-Сына. Туман и везде грязно. С Андрюшей и Колей гуляли по парку, ходили к маяку (к черешне). Андрей хочет уезжать. С его отъездом я потеряю единственного своего друга, к которому привыкла и тайно полюбила.
10 апреля.
Весна. На дворе так ярко светит солнце. У меня на столе стоят громадные букеты азалий, белой сирени и незабудок. Деревья покрыты нежной зеленью, и кое-где яблони и груши уже в полном цвету. По ночам бывает так тепло и звёзды такие яркие в чистом весеннем воздухе.
Коля уехал на маленьком пароходике в Батум. Думала — ничего, сойдёт, ан нет, больно. Пятый день подряд вижу его во сне. Боже, сколько ласки, любви в его обращении со мной. Как я счастлива и любима во сне. О, только во сне. Наяву он так сух и сдержан. Помню, в третьем сне я встретила его где-то на краю обрыва. Вокруг было столько незабудок! Он подошёл, взял меня под руку и прижал её к своему сердцу так крепко, крепко. Я вся трепетала, моя любовь клокотала в сердце, доверчиво и страстно я прижималась к нему. Мы шли по каким-то туннелям, и он что-то говорил, а я только могла чувствовать своё счастье. Сегодня ночью я видела, что так же нежно и ласково он ведёт меня днём по Сергиевской, как жених невесту, и читает мне стихи Тани Подгурской. И так хорошо, хорошо.
О, почему это только сон? Если бы можно было пережить всё это в действительности. Как я любила бы его. За что? Право не знаю, но он так красив…
Нет, я не могу. Почему, почему он никогда не будет принадлежать мне?! Почему он никогда меня не любил и не полюбит? Думаю, что даже никогда с ним больше не увижусь. Милый Андрюша, почему я не могу любить Вас так, как Колю?
12 апреля.
Скверный сырой день. Сижу у себя в комнате, читаю, учу геометрию и хандрю понемножку. Букет белой сирени одуряющим запахом зовёт к любви и радостям. С карточки смотрит Серёжа наглыми глазами. Как давно это было. Где-то он сейчас?
15 апреля.
Мы опять накануне великих перемен. Три дня идёт непрерывная канонада. Целые дни дребезжат стёкла, и зловещий гул не прекращается ни на час. Бух, бух, бух… Вздрагивают стены и сердце, уже такое привычное к этим звукам. Идут большевики. Шкуровцы эвакуируются в Адлер и Крым. Сегодня утром заходил раненый казак. Мы его накормили и напоили, так тяжело видеть этих людей, беспомощных и страдающих. Слухи самые разные: то красные уже в Мамайке и казаки отступают; то, наоборот, наши идут в наступление и Сочи не сдадут ни в коем случае. Говорят, что англичане примут нас под своё покровительство и никого в город не впустят. Думаю, однако, что большевики возьмут Сочи и будут властвовать. Добровольческой армии, кажется, крышка. И в Крыму дела вовсе не блестящи, как верилось. Что-то будет с нами, в конце концов? Неприятно режет слух звук проезжающих телег, наполненных ранеными и тифозными. Хочется плакать, просить защиты, помощи. У кого? Восьмой раз Сочи переходит из рук в руки…
Из воспоминаний Фёдора Колмогорова:
…Варфоломеевской ночью называли в городе последние часы ухода кубанцев. Это была уже не армия, а группы мародёров. Хватали и тащили всё, имеющее ценность. Резали скот и птицу. У нас отняли телёнка и тут же его закололи, порубили кур, увели жеребёнка. Несколько дней после бегства войск наша корова Дашка звала своего детёныша, ничего не ела и отказывалась от пойла. Выгоняли пастись — «кормилица» не выходила из стойла и только протяжно и надрывно мычала…
16 апреля.
…Тревожное утро. Пулемёты и винтовки подняли нас сегодня. Последние части казаков уходят. Канонада ужасная. Пушки стоят у казначейства. Красные — в Новых Сочи. Звенят стёкла. Жутко, но не страшно…
Во главе Доброфлота
Февраль 1917 года застал 50-летнего капитана дальнего плавания и Морского агента Доброфлота Д. А. Лухманова в Нагасаки. В прошлом осталась 4-летняя служба в Гонконге, где Лухмановы были единственными русскими, не считая консула — прибалтийского барона, почти не говорившего на языке представляемой им страны. Именно поэтому оказавшиеся волею судеб в этой британской колонии соотечественники чаще всего обращались к Дмитрию Афанасьевичу.
Его дети — Ксения и Николай — учились в английской спецшколе, где успешно осваивали английский и китайский языки; 26-летний Борис плавал на одном из первоклассных судов Доброфлота на Восточной линии (до Одессы и Петербурга), а с началом мировой войны — на Экспрессной линии дальневосточного бассейна.
Сам глава семейства увлекался постройкой маломерных судов для местного яхт-клуба и морскими гонками, в том числе на яхте и моторном катере «Доброволец» собственной конструкции. 15 апреля 1915 года на мотоботе «Волонтёр» ему даже удалось взять приз в подобных соревнованиях. Об этом периоде его жизни свидетельствуют сохранившиеся у правнучки капитана в городе Лиепая (Латвия) две драгоценные вещицы: серебряный кубок (с гравированной надписью на английском); антикварный китайский «сейсмограф» — бронзовый шарообразный сосуд на трёх ножках в виде драконов, каждый из которых держит в зубах над чашей нефритовый шарик. При малейшей вибрации сосуд слегка звенит. Но переходя определённую критическую точку, драконы одновременно роняют шарики в ёмкость. Эхо последующего звона и предупреждало хозяина дома о возможной беде.
Сохранилась у внука капитана — Дмитрия Николаевича Лухманова — в Москве и серебряная китайская чаша для омовения пальцев рук, подаренная Дмитрию Афанасьевичу ко дню рождения, что удостоверяет надпись на английском. Увлечение Морского агента фотографией донесло до потомков и историков флота многочисленные снимки почти всех судов, заходивших в те годы в порты под русским флагом.
Самыми же примечательными событиями жизни Лухмановых в Японии (с июня 1916 по апрель 1920 годы) оказались: лингвистические успехи юного Николая не только к французскому и английскому, но к китайскому и японскому языкам; статьи Дмитрия Афанасьевича в английском «Nautical magazine» и американских журналах «The Rudder», «Motor Boat and Motor Ship» и других;[812] доклад о проблемах Доброфлота (от 8. 04. 1917 г.), представленный с сопроводительным письмом (от 8. 06. 1917 г.) на имя самого Председателя Временного правительства князя Г. Е. Львова[813].
Но стремительно распадавшейся империи было уже не до проблем дальневосточной морской компании. 25 марта 1920 года власть на Дальнем Востоке России (в условиях Гражданской войны и японской оккупации) оказалась в руках просоветского Временного правительства приморской областной земской управы. Спасая сильно поредевший за время Мировой и Гражданской войн Доброфлот, правление которого сбежало из Петрограда в Константинополь, оно спешно создало Временное Общероссийское правление Доброфлота с пребыванием во Владивостоке.
Управляющим новой морской организацией, избранным на общем собрании судовых команд, стал Морской агент в Нагасаки и член Индустриального союза моряков… Д. А. Лухманов! В первых числах апреля Дмитрий Афанасьевич перевёз семью во Владивосток и в мае вступил в партию большевиков — РКП(б), партбилет № 0 170 073, в то время когда его младший брат Борис уже делил на чужбине все тяготы с «изгнанными правды ради».
Братья осознанно оказались по разные стороны баррикад, и оба заплатили за это полной мерой страданий: один — многомесячным тюремным заключением всех членов своей семьи, гибелью сына Николая и шурина Александра Де-Лазари, другой — потерей Родины и одиночеством.
Временное Владивостокское правление Доброфлота продержалось до 26 мая 1921 года. Несмотря на все трудности, его руководству удалось сохранить под своим управлением на Дальнем Востоке 16 пароходов.
Военный переворот, приход к власти белогвардейского правительства братьев Меркуловых и признание им Парижского правления Доброфлота аукнулись Д. А. Лухманову краткосрочным арестом, увольнением от службы и бегством с семьёй в Шанхай, где находилось Представительство Дальневосточной Республики[814] и проживал старший сын Дмитрия Афанасьевича Борис Лухманов, будущий эмигрант и лоцман шанхайского порта.
Оставшемуся не у дел бывшему управляющему и большевику Д. А. Лухманову, хорошо знавшему проблемы торгового флота Дальнего Востока, была предложена должность Уполномоченного по Морским делам республики. Новый назначенец оставил семью в Шанхае и через Пекин — Улан-Батор — Кяхту — Верхнеудинск в октябре 1920 года добрался до Читы. Ему как-то удалось пройти в 1921 году свою первую партийную чистку, не раскрывая всей правды ни об отце и брате — генералах, ни о дворянке-жене, дочери жандармского полковника…