Отношения её с Джимом поначалу полностью опровергали мамины опасения. Надя не поленилась съездить к его дому и дождаться, пока его клуша выйдет из дома с собакой. Низенькая, полная, уже немолодая, да куда ей… Однако Надя решила пока ничего не форсировать. Само придёт, надо просто потерпеть. «Терпеть» оказалось легко и приятно. Джим брал её с собой на научные конференции, они даже стали вместе ездить отдыхать. А уж сколько он ей подарков купил! Украшения дорогие. Вообще всё дорогое: билеты в первом классе, дорогие отели и спа. Джим водил Надю в магазин и покупал ей дорогую одежду, он ей и денег давал, правда нерегулярно. Она не просила, упаси бог, он сам предлагал, а она не отказывалась. Надя всегда считала, что мужчина должен… Другое дело, что не всегда ей попадались джентльмены, которые соответствовали, но сейчас с этим всё было в порядке. Она чувствовала себя «при нём».
Наступил сладкий период начала двухтысячных, когда люди стали с невероятной лёгкостью покупать дома. Надя, подспудно ощущая себя бизнес-леди, купила себе два дома, так себе, не бог весть что, но тогда ей казалось, что она их потом продаст с большой выгодой. Джим план одобрил, помогал. Кто знал, что кризис начнётся. Надя вечно мучилась с жильцами, ремонтами и неплатежами, о продаже никто уж не думал, дома превратились в обузу. А вот себе она с помощью Джима купила прекрасное двухэтажное кондо на горе, с видом на реку. Джим денег не жалел, покупали вместе, т. е. и для него тоже. Мебель, отделка, даже посуда — Джим всем руководил, а на террасе положили бетонную плиту, где он написал имя своей матери. Какое всё-таки приятное ощущение: за тебя решают, дают советы, несут ответственность почти за всё. Ох уж это «почти». Купили помпезную огромную кровать, где они спали. Впрочем, ночевать Джим оставался редко, а когда оставался, то звонил из постели жене, ласково с ней разговаривал, называл «хани», спрашивал, как дела, и лгал, лгал, лгал… Как это было неприятно, пошло, недостойно. Первые годы Надя надеялась, что они вот-вот поженятся, но Джим на развод не подавал, и она с горечью стало чётко отдавать себе отчёт в том, что она — любовница и ничего больше. Помалкивать по этому поводу показалось ей глупым, время от времени она вела с Джимом болезненные разговоры о «будущем». Он не отказывал ей, не говорил, чтобы она выбросила их брак из головы, он просто просил подождать. Причин его нежелания разводиться с женой было несколько: старшая дочь училась на восточном берегу, он платил за её учебу в частном колледже, и тратиться на развод казалось несвоевременным, младший приёмный сын ещё учился в школе, был трудным подростком, и Джим боялся «нанести ребёнку моральную травму… вот он закончит школу…», ещё не хотел обижать жену. «Ты же говоришь, что между вами давно ничего нет», — Надя пыталась понять, что происходит. «Она была со мной, когда я учился, она меня поддерживала, работала, давала мне возможность не думать о деньгах. Я не могу её сейчас бросить…» — Надя видела, что этот разговор Джиму крайне неприятен. О деньгах, которые он потеряет при разводе он ей даже не говорил, но Надя видела, что это тоже было причиной. Получать от Джима больше денег, чем он сам решал ей дать, не получалось. Сколько раз Надя затевала с ним разговор про свою работу. Как же она устала от ежедневных массажей, от болтливых клиенток, от скучной рутины. Её заработок был для Джима пустяком, но бросить работу он ей ни разу не предложил. Она работает и себя обеспечивает — такой уговор и Надя ничего не могла с этим поделать.
А самое обидное, что он её ото всех скрывал. В рестораны в Портленде они не ходили, Джим боялся встретить знакомых, к её знакомым он тоже ходить отказывался. Самое ужасное, что у него не было отношений с Димой и даже её собственные отношения с сыном сильно из-за всей этой ситуации испортились. Впрочем, хотя Надя и не любила об этом думать, они, эти отношения, и так были нехороши. Пока была жива бабушка, всё ещё было ничего, а уж потом они как-то с Димой разошлись. Он учился в колледже, слушался советов Джерри, он ему прямо как дедушка стал, деньги давал, а Дима брал. Ну и что? Она бы тоже брала. Когда сын приезжал на каникулы, они вели только совершенно поверхностные разговоры. Только один раз Наде удалось с сыном поговорить серьёзно, и он ей вдруг высказал свои претензии: она, дескать, была ему плохой матерью. В Америку забрала, но он перед этим почти год без неё жил, заставила его жить с Зиновием и его мерзким сыном Мишенькой, его, якобы, мучали, воровали счастливое детство, ему было плохо, а она ничего не замечала, оставляла одного… да, да, он понимает, что она устраивала свою личную жизнь, но это было «за счёт него». Хорошие матери так не поступают. Надя опешила, ей даже в голову не приходило, что Дима может так думать. Потом он ей говорил, что погорячился, что любит её. Надя поверила, но нехороший осадок у неё остался.
Дима женился сразу после колледжа на довольно симпатичной американской девушке. Была свадьба, знакомство с родственниками: родители в разводе, мама с мужем, папа с женой, бабушки-дедушки, целый клан, а Надя была одна, Джим в свадебных мероприятиях принимать участие отказался. У Нади родился первый внук Николай, а потом внучка Сашенька. С невесткой не сложилось сразу. Надя допускала, что никакой симпатии между ними нет и не будет, но девка вела себя неадекватно: здоровалась сквозь зубы, старалась уйти, никогда не предлагала даже чашки кофе. Дети разговаривали только по-английски, и Надя видела, что Димина и её условная «русскость», Мелиссе крайне неприятна. Семейство там было простоватое, однако шумное и дружное. Что только Надя не делала, чтобы расположить семью к себе: красивые приёмы с хорошей домашней едой, броскими украшениями стола, тонкой посудой, другой на каждую перемену блюд. Гости восхищались, но Надя понимала, что все изыски им по сути ни к чему, только напрягают. Им бы что-нибудь попроще, без претензий. Макароны с сыром, пицца, гамбургеры… про фуа гра они не слыхали, и сам звук французских названий казался этой публике смешным, а Надины ухищрения нелепыми. Самое ужасное, что Дима стал у них своим. Как только Надя с гордостью пыталась прочитать Диме меню, над которым она долго работала, он вздыхал и уговаривал мать, что ничего такого не надо. Порой Наде казалось, что они назло ей так реагируют, умышленно преувеличивая своё кулинарное невежество и «народную простоту». Надя жаловалась Диме на Мелиссино дикое поведение, на что раз и навсегда получила разъяснение:
— Мама, у тебя нет мужа. Это само по себе плохо, но ещё хуже то, что ты живёшь с женатым человеком, ты — не жена, ты — любовница, а это среди порядочных людей недопустимо. Ты приносишь зло в чужую семью, воруешь чужое счастье, а это не по-христиански.
— Ты что же, у нас теперь христианин? Может в церковь ходишь?
— Никуда я, мам, не хожу, но это ничего не меняет. Ты должна с Джимом расстаться. Твой статус постыден.
— Что? Что ты сказал? Ты что, тоже так думаешь, как они? Как твоя Мелисса? Они все ханжи.
— Они не ханжи, они просто другие и ты должна их принять. Научись уважать чужую точку зрения.
— Я-то их принимаю, это они меня принять не могут. Тебе за меня стыдно, что ли?
Дима промолчал, но было очевидно, что он берёт сторону жены. Надя практически совсем перестала ходить к ним в дом, изредка он привозил детей с утра в воскресенье, и Надя с ними натянуто пыталась гулять или играть. Сам Дима всегда уходил, используя время без детей по своему усмотрению. Раз в неделю, когда Дима не был в командировке, они вдвоём ходили куда-нибудь вместе обедать. Платила Надя, считалась, что это она Диму приглашает.
Ждать, что Джим разведется Надя в конце концов перестала. Несколько раз под предлогом того, что ей надо устраивать свою жизнь, она ставила его перед фактом своего ухода в свободное плавание. Действительно она продолжала верить, что кто-нибудь найдётся, чтобы жениться и взять её под своё крыло, но никто не находился. Джим ни разу не возразил против её «свободного плаванья», что Надю очень огорчало. В жизни почти ничего не происходило, материальные проблемы занимали её всё больше и больше, она уже и сама не понимала, стоит ли ей рассчитывать на Джима, или теперь надо полагаться только на себя.
Между тем у дедушки Джерри умерла его француженка. Для Нади это был шок. Нинет очень быстро сгорела от рака мозга. Надя ходила к ней в больницу, видела, как женщина угасает, ужасалась, но подспудно в Надиной голове билась мысль, даже не одна, а две: вот, всё у неё было, а всё равно ничего не помогло… «туда» ничего не возьмешь. Ужас, ужас, но она уйдет, а я… останусь и тогда… а вдруг что-то ещё выйдет с Джерри, когда он будет безутешен. После похорон она взялась старика опекать. Да какие похороны… кремировали, а потом развеяли прах над океаном близ дома. Нинет так сама велела сделать. Грустно, торжественно, страшно, но… красиво. Джерри был, как беспомощный ребёнок, Надя его утешала, жила в доме, готовила, убирала, водила гулять. А однажды, он не мог уснуть, плакал, она пришла к нему в постель, решив, что немного секса пойдет ему пользу, ну просто так, как лекарство… разве она не знала, как утешить мужчину? Знала. А тут всё пошло не так. Джерри сначала раздухарился, тяжело дышал, но у него ничего не вышло, как Надя ни старалась. Он расстроился, попросил её уйти, как будто это она была виновата во всём. Как же она просчиталась! Она не могла ему заменить его умершую совсем недавно жену, она поставила его в стыдное дурацкое положение, унизила, была нетонкой и неприятной. Между ними теперь как кошка пробежала, отношения вроде наладились, но никогда уже не были прежними. Оба делали вид, что ничего не произошло, но Джерри не забыл своё унижение, причиной которого была Надя.
У Джима умер отец и оставил ему наследство. Сколько именно Надя не знала, но Джим купил за 800 тысяч дом в Мауи на Гавайях. Большой, хороший дом на самом берегу, только старый и очень запущенный. Стали его чинить, восстанавливать, Надя ездила на Гавайи систематически и работала наравне с Джимом и местными рабочими. А ещё Джим зачем-то купил большой участок земли под виноградники. Решил заделаться виноделом. У Нади появились кое-какие сомнения по поводу этого пресловутого виноделия, но Джим не стал бы слушать её мнения. Рефрен «я — хирург, я знаю, что делаю» был Наде хорошо знаком. Как будто профессия хирурга автоматически делала Джима умнее и лучше других. Скорее всего он так и вправду думал. Они корчевали, проводили орошение, перестраивали маленький дом под жильё, выжигали траву. Надя на целые выходные уезжала с Джимом загород. Было хорошо, они были только вдвоём, рядом бегали их собаки. Надя ездила на тракторе, готовила простую еду и опять работала до седьмого пота. Ну, конечно, Джим ценил её труд, вклад в общее дело, но было ли дело общим, в этом у Нади возникали серьёзные сомнения. Это был Джима виноградник, Джима дом на Гавайях, она тут была ни при чём. Они ездили в Нью-Йорк, где дочь нашла работу. Каждый раз Надя надеялась, что Джим познакомит её со взрослой дочерью, но он этого не делал. Они гуляли, ходили в магазин, папа и любимая дочка. Надя была лишней. Она тоже ходила по магазинам, покупала, что хотела, Джим отдавал ей потом деньги, они приходили вечером в свой дорогой гостиничный номер, но порознь. Джим как ни в чём не бывало улыбался и задавал ей типично американский вопрос: «Как прошёл твой день?» Ему, наверное, искренне казалось, что всё нормально. Надя спокойно отвечала, что замечательно, ей хотелось плакать, но Джим очень бы её слезам удивился. Не могла она себе такого позволить.