Он издевается, что ли?! Но врач испарился прежде, чем я смогла выудить у него какую-либо информацию. Когда я вошла в палату, Ксавье был привычно погружен в сон. Я села на свое постоянное место в кресло, но сперва поцеловала его в лоб.
— Здравствуй, — едва слышно прошелестел он.
Я нежно погладила его по волосам.
— Как ты себя чувствуешь?
Он не ответил, но открыл глаза, затянутые пеленой, как и всю эту неделю. Когда я увижу прежнюю искру в их изумрудной зелени?
— А ты, Ава?
Я просияла, у меня затеплилась надежда. Впервые за все эти дни Ксавье задал мне такой вопрос. Может, приходит в себя?
— Я держусь… Все, чего я хочу, это чтобы ты пошел на поправку… Все за тебя беспокоятся, Ксавье. Врачи проведут новые обследования…
Он зажмурился, желая оградить себя от объяснений, и погрузился в свои нездешние миры.
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
Вскоре он уснул, а может, притворился, что спит, чтобы я его не трогала.
Вторая половина дня тянулась бесконечно долго. Я хотела, чтобы что-то произошло, чтобы Ксавье поговорил со мной, хотела дождаться от него реакции. Как поделиться с ним своей энергией? На меня наваливалось одиночество, а еще — отчаяние. Ксавье обретался где-то далеко-далеко, и всплывали неизбежные сомнения, возвратится ли он однажды. Я отругала себя за недостаток терпения и упрекнула в том, что к концу всего лишь первой недели совсем утратила выдержку.
— Не приходи завтра, — неожиданно заявил он, как раз когда я забеспокоилась, не пора ли ехать домой.
Я притворилась, что его предложение насмешило меня, наклонилась и сделала вид, будто глажу его по груди.
— Можешь сбежать, если не хочешь, чтобы я здесь появилась завтра или в любой другой день.
Я встретила его сумрачный взгляд.
— Мне некуда спешить. Отец взял на себя галерею, — уже серьезно объяснила я. — Сейчас это для меня отнюдь не главное.
— Лучше будет, если ты пойдешь домой.
Сердце заныло, но я нарочито иронически покивала, изо всех сил стараясь добавить капельку обыденности, нотку легкости. Больше не разговаривать с ним как с больным, может, так я пробьюсь к нему и заставлю стать прежним.
— Еще рано, и меня пока никто не гонит.
— Скоро заявятся. Зачем тебе сидеть, если я все равно сплю?
Предательские слезы застали меня врасплох.
— Не плачь, Ава, прошу…
— Извини…
Его лицо напряглось, он попытался пошевелиться, но у него не получилось. Спустя несколько нескончаемых секунд я немного успокоилась, кивнула и прикоснулась поцелуем к его губам. И медленно, очень медленно, чтобы украсть хоть несколько мгновений рядом с ним, надела пальто. Он с трудом вымучил слабую улыбку, но, судя по всему, даже это причинило ему боль. Я же не сумела выдавить ни слова, все силы отняло ощущение, что он меня оттолкнул, выставил за дверь. Он хотел остаться один. Как каждый вечер, я стала пятиться к выходу, продолжая смотреть на него, чтобы до самого конца оставаться с ним. Он дернулся, с усилием приподнял голову:
— Подожди!
— Что? В чем дело, Ксавье?
Мое сердце наполнилось надеждой: он захотел, чтобы я осталась. Но она просуществовала недолго. На меловом лице мужа проступила маска гнева и страдания.
— Возьми в шкафу мои вещи.
— Какие вещи?
— То, в чем я был в вечер аварии, они принесли их сегодня утром. Не хочу их больше видеть, сожги, избавься от этого дерьма.
По моей спине скатились капли холодного пота. Я с усилием, словно автомат, прошагала к шкафу. Мне удалось подавить дрожь. Его одежду запихнули в большую сумку из непрозрачного пластика. На дне шкафа лежал шлем, на котором остались следы сильнейшего удара: разнесенный вдребезги щиток, отколовшаяся краска.
— Они не хотят говорить мне, в каком она состоянии…
Я сразу поняла, о ком он.
— Ксавье, умоляю… хватит уже зацикливаться на этой женщине.
— Ава!
Откуда в нем столько ярости? Я резко развернулась к нему, и меня осенило. Дело было в чувстве вины.
— Быть может, я ее убил!
Его голос звучал надтреснуто, хрипло, был одновременно сильным и слабым. Это вообще был не его голос. Я в ужасе застыла. Целиком и полностью сконцентрировавшись на Ксавье, я отказывалась допускать мысль о том, что в результате аварии некая женщина, возможно, при смерти, что она жена и, быть может, мать. Перед моим внутренним взором промелькнуло лицо ее мужа, которого в последнюю неделю я видела каждый вечер. Если бы она действительно умерла, он бы набросился на меня с кулаками.
— Все ясно, — продолжил он дрожащим голосом. — Ты отказываешься отвечать, потому что она умерла и ты это скрываешь!
— Да нет же! Конечно нет, я уверена, что она жива.
— Откуда ты знаешь?
Я мысленно поклялась себе, что не стану избегать разговора, если встречу мужа велосипедистки. Я опять наклонилась над Ксавье, поцеловала и погладила его лицо нежно-нежно.
— Не переживай заранее, а я сегодня или завтра найду способ все узнать. Лежи, отдыхай.
Но он, который еще совсем недавно вообще или почти ничего не говорил, теперь не мог остановиться.
— Если она умерла, если она умрет… я буду убийцей…
— Нет, ты не будешь убийцей ни при каких условиях, ты же не хотел, чтобы случилось то, что случилось. Я это знаю, и ты это знаешь…
Но он меня не слушал, он меня не слышал. Его грудь поднималась все быстрее и быстрее. Он впал в панику и бесполезно изнурял себя — он был еще слишком слаб, чтобы справиться с мучительными страхами. Я пообещала себе: что бы ни стряслось, пусть даже самое страшное, я не потеряю своего мужа — продолжу бороться за него, за его выздоровление, за то, чтобы он сохранил рассудок.
— Ксавье… успокойся, любимый…
— Нет…
— Посмотри на меня, — приказала я, повысив голос.
Он послушался и заплакал.
— Мне кажется, я пару раз пересекалась с ее мужем. Вид он имел не лучше моего, но не был в отчаянии. Не могу себе представить, чтобы его жена умерла, разве что он потрясающе владеет собой. И если бы случилось худшее, он бы не оставался в больничных коридорах неделю спустя. Ты ее не убил…
Завладевшее его телом напряжение понемногу спало, я продолжала гладить его лицо и держать за руку, я тихо повторяла ему все известные мне слова любви, в конце концов его дыхание стало ровным, нормальным, и он уснул. Я прошептала ему на ухо последнее «люблю тебя» и собралась уходить. Оставалось забрать его вещи, чего мне совсем не хотелось, но выбора не было. Я должна взять это на себя ради него, чтобы они больше не попались ему на глаза. Молния была застегнута, содержимое сумки скрыто от меня; надо будет вооружиться храбростью, чтобы все вынуть. А вот его каску придется взять в руки. Сколько раз я подавала ее Ксавье? Я привычно положила каску на предплечье, придерживая ладонью, и кожей ощутила отколовшуюся краску; развалившийся щиток гипнотизировал меня, точь-в-точь зияющая пустота, заставлял смотреть на картинки, которые я упорно отвергала: падающее с размаху тело Ксавье с силой ударяется об асфальт, скользит по нему, ломается. Этот проклятый щиток заодно показывал мне и тело женщины, не имеющей лица, для меня остающейся незнакомкой. В каком состоянии ее тело сейчас? И что будет с Ксавье, если ее сердце перестанет биться?
В коридоре я встретила сестру, которая собралась зайти в палату, чтобы проверить Ксавье.
— Все в порядке? — спросила она.
— Он только что заснул, но перед тем был немного возбужден. Он беспокоится о…
— Я знаю… Он постоянно спрашивает нас о ней, но нам запрещено обсуждать это с ним.
— Понимаю.
— Не волнуйтесь, мы заботимся о нем.
Она вошла в палату и закрыла за собой дверь.
Тягостные последние минуты выбили меня из равновесия. Ксавье не из тех, для кого приступы тревоги или панические атаки — дело привычное. Значит, ему приходится нести дополнительный груз. И еще нечто новое: его изменившееся восприятие жизни. Спустившись вниз, я сообразила, что впервые не столкнулась с мужем пострадавшей. Такое вот невезение: как раз сейчас, когда мне позарез нужно было выяснить все насчет самочувствия его жены. Я вышла на улицу, и вдалеке вроде бы мелькнула знакомая высокая фигура. Я рванула за ней, мне мешали сумка и шлем, они больно били по ногам и по ребрам, люди поглядывали на меня, как на сумасшедшую, но мне было наплевать, моей единственной целью было спасение Ксавье. Я не замечала ни темноту вокруг, ни густой дождь, вот только этот мужчина шел быстро, слишком быстро.
— Подождите!
Никакой реакции, естественно, а поскольку я не знала его имени, ничего другого я крикнуть не могла. Я помчалась быстрее и закричала еще громче. Подозреваю, что ему захотелось узнать, что происходит у него за спиной, поэтому он остановился между двумя рядами машин и повернул голову на звук моего голоса. Я не упустила шанс и догнала его, но мрачная и усталая гримаса, которой он меня встретил, едва не заставила меня отказаться от своего намерения.
— Извините, что я вас позвала таким образом. — Я постаралась перевести дух.
— Мне некогда, — буркнул он и пошел дальше.
— Уделите мне пару минут, прошу вас.
Он обернулся ко мне, и я увидела, как осунулось его лицо.
— Слушаю.
У меня заплетался язык, я не подобрала заранее слова, которыми могла бы упросить его. Я была загнана в угол и плохо справлялась со своей задачей, тем более что, честно говоря, от этого человека исходила подспудная угроза насилия. Она проступила явственнее, когда в поле его зрения попала каска Ксавье, которую я держала под мышкой. Он уставился на нее, его лицо сделалось еще более злобным, а кулаки сжались. Я как могла прятала этот раздражающий предмет за спину. Я хорошо представляла, что он испытывает. Я повела себя как полная дура, лишенная здравого смысла и такта. До чего неуместно с моей стороны справляться о состоянии его жены, если он считает виновным в несчастном случае Ксавье.
— Вам не удастся ее спрятать, — он указал пальцем на каску. — Мне все равно известно, что она у вас в руке.