ла, но не слышала его описание переговоров с потенциальными клиентами, попыток успокоить моих художников, вовсе не таких покорных и терпеливых, как последний протеже. Отвечала я односложно или вообще ограничивалась кивком и невнятным бормотанием, показывая, что услышала, и стараясь пресекать его вопросы. Мне было бы проще вообще ничего не знать, притвориться, что галереи не существует в природе, как если бы моя жизнь встала на паузу или потекла заново вне привычного окружения, поскольку от любой мысли о галерее у меня внутри все сжималось. Я разрывалась между двумя эмоциями: с одной стороны, не хотелось вспоминать о своей ответственности за галерею, а с другой — становилось дурно при мысли, что можно отказаться от нее. Но когда я вдруг представляла себе, как работаю в галерее и как мне в ней хорошо, просыпалось острое чувство вины, и мне опять становилось дурно. Невозможно бросить Ксавье одного в больнице. Поэтому проще всего убедить себя, что галерейные дела меня больше не касаются. Папа привычно у руля, все будет хорошо, можно ни о чем не беспокоиться.
Я заставила себя съесть немного больше, чем обычно. После аварии я с трудом запихивала в себя обязательный минимум пищи, необходимый, чтобы продержаться, — мое тело будет получать ровно столько, сколько нужно, чтобы помешать ему сдаться. Вот уж чего я не могла допустить! А теперь, под папиным зорким взглядом, необходимо было сделать вид, что я в форме. Я как будто снова стала маленькой девочкой, которую отругают, если она не доест свою порцию. Я, не торопясь, жевала и периодически вымученно улыбалась детям. Ни принесенное дедушкой блюдо, которое им безумно понравилось, ни присутствие самого дедушки не смогли поднять им настроение. С каждым днем они все тяжелее переживали отсутствие Ксавье. Были слишком послушными и слишком тихими. Словно свинцовая плита придавила наш дом, им недоставало воздуха, их детство было отравлено, а радость жизни испарилась. Ничего уже не было как прежде. Дети до конца израсходовали свои запасы энергии, они были выжаты, как лимон, лишены сил и не могли противостоять тоске. Им жутко не хватало отца…
— А папа приедет на мой день рождения?
Как любой ребенок его возраста, Титуан твердо верил, что день рождения, на который соберутся его друзья и вся семья, обязательно состоится. Как мне выкроить время, чтобы организовать такой важный для него праздник, доставить ребенку долгожданное удовольствие? В обычной жизни за несколько недель до великого дня все приглашения уже были бы розданы в школе, торт выбран, развлечения придуманы, вся главная подготовительная работа завершена. Но обстоятельства изменились, и в этот раз ничего не было сделано. Пустота. Пенелопа смотрела в сторону, боясь моего ответа.
— К сожалению, не знаю, получится ли, мой родной, — призналась я. — Мы это не обсуждали с докторами, и папа еще очень усталый… Ему запрещают даже вставать с постели, поэтому приехать сюда… пока еще рано об этом говорить.
Глаза сына наполнились слезами.
— Мы больше ему не нужны!
Резким движением руки он отшвырнул тарелку к дальней стенке и бегом умчался к себе в комнату, выкрикивая что-то свирепое. Ему было больно, ужасно больно, он не понимал, почему отца нет уже несколько недель и почему мы, может статься, не отпразднуем в этом году его день рождения. Несвойственный сыну гнев парализовал меня. Мне захотелось очутиться где-нибудь в другом месте, не здесь, не с моими детьми и моим отцом, а где-то вдалеке от горя, сбежать от муки Ксавье и от страданий, которые он нам принес. Впервые после несчастного случая я разозлилась на мужа, рассердилась на него за неосторожное поведение, за искалеченное тело и за апатию, которые тяжело давили на нашу семью и выбивали почву из-под ног детей. Ксавье бросил меня одну, заставил отражать все атаки в одиночку. Без него. Он не только больше не был самим собой, но и стал чужим нам, его близким.
— Мам! — позвала Пенелопа. — А действительно, почему мы не можем пойти к нему? Он нас больше не любит?
Я замешкалась с ответом. Дочка тоже встала из-за стола:
— Пойду проверю, как там Титуан.
Тяжелая тишина накрыла стол с остатками ужина.
— Давай я разберусь с ними, — негромко предложил отец. — А ты отдохни.
— Нет, папа, я сама, это моя обязанность. Мне очень жаль, что тебе пришлось при этом присутствовать.
Я поднялась к детям. Почти час я успокаивала Титуана, пока он не заснул, всхлипывая. Пенелопа не хотела разговаривать, было очевидно, что она замыкается, отказываясь и дальше принимать мои успокоительные придумки за чистую монету. Этот неожиданный взрыв эмоций окончательно вымотал меня, если предположить, что до сих пор мое изнеможение еще не было полным. Ведь до этой минуты я полагала, что уже исчерпала все силы. Я тяжело спустилась по лестнице и нашла на кухне отца. Он убрал разлетевшиеся осколки тарелки и остатки пищи и разогрел то, что я не доела. Протянул мне мою лазанью, подождал, пока я все дожую, и почистил апельсин. «Тебе нужны витамины» — таким был его единственный комментарий.
— Хочешь, я зайду к Ксавье? — предложил он позже, выдержав мое глухое молчание.
— Вряд ли это что-то изменит.
— Мы здесь, Ава. Не забывай, что ты не одна.
— Я знаю, папа, но ты и так много делаешь.
— Представь, твоя мать тоже готова приехать. Я отговорил ее. Сомневаюсь, что ты оценишь сжигание ароматических палочек во всех углах дома или в палате Ксавье.
Ему удалось позабавить меня, я даже хихикнула. Мама прислала мне длинное письмо, в котором уверяла, что раскрыла на расстоянии наши чакры. Я не нашла мужества ответить на него.
— Спасибо, папа, ты все сделал правильно. В ближайшие дни напишу ей и успокою. А теперь пойду лягу, я устала, может, удастся поспать. Завтра у меня трудный день.
В девять утра я затормозила перед ветеринарной клиникой. Там уже стояли две машины: коллеги Ксавье и подменщика, которого тот в конце концов нашел. Этот молодой ветеринар только получил диплом и прошел стажировку у приятеля моего мужа. Приятель убедил нас, что мы можем положиться на паренька, он сумеет позаботиться и о пациентах, и об их хозяевах. Еще он подчеркнул, что это чистое везение и мы не должны долго раздумывать, нельзя упустить шанс, пока у молодого человека нет других предложений и он готов работать у Ксавье, сколько понадобится, а срок контракта его не волнует. Единственное условие: жить в клинике. И действительно, как он снимет квартиру, если не знает, сколько проработает. Сегодня утром нас познакомят, и я передам ему ключи от ветлечебницы и наших бывших и первых «семейных пенатов». Отныне в этом «гнезде», в нашем гнезде, будет жить чужой человек, потому что Ксавье прикован к больничной койке и, по моим наблюдениям, не хочет ее покидать…
В эту ночь я впервые за долгое время хорошо поспала, но все равно тяжелая усталость никуда не делась. Я как можно приветливее поздоровалась с приятелем и его протеже, отметила про себя застенчивость нашего временного работника и предложила обоим пройти за мной в помещение. Внутри было тепло, я не выключала отопление, как если бы Ксавье мог вот-вот вернуться. Но в клинике больше не стоял запах собак, подстилок, этот специфический запах животных. Я быстро все показала новичку, после чего пригласила в кабинет мужа. Он прошелся по нему, осматриваясь, а я окаменела перед пустым креслом у стола. Сколько раз я видела в нем Ксавье! Я почти не наводила порядок на столе, хотя каждый день сюда являлась.
— Можно? — спросил новенький, показывая на кресло.
Я кивнула в знак согласия и протянула ему стикер, на котором записала пароль от компьютера и свой номер телефона.
— Жду вас на кухне, покажу остальные помещения, но можете не торопиться.
Я буквально выскочила из кабинета: за столом Ксавье сидел не он, а кто-то другой, и это было невыносимо. Я скрылась на кухне, нашей кухне, моей кухне… Устроилась на пластиковом стуле у стола. В самом начале нашей истории мы отчаянно спорили по поводу переустройства этого помещения. Победил Ксавье. Кухня осталась единственной во всей клинике, где был сохранен первоначальный стиль: старая плитка семидесятых годов на стенках, шаткий рабочий стол и эмалированная раковина. Ксавье решил идти до конца и даже дальше и обставил нашу кухню, как бабушкину. Отсюда пластмассовая мебель, стаканы из пирекса и деревянный стол, как в крестьянском доме. Ему очень хотелось, чтобы клиника напоминала теплый дом, приют для животных и их хозяев. Впрочем, с какой стати последние заявятся на нашу кухню?! Но оказалось, что они вполне могли зайти сюда после финального визита, как Ксавье называл усыпление животных, он часто угощал отчаявшихся хозяев чашкой кофе или чая, а если нужно, и бокалом пива. И неважно, что я тоже была в кухне — готовила ужин или кормила Пенелопу из бутылочки. Он не задумывался о том, что опоздает на следующий прием или вторгнется в семейные привычки. Его работа не заканчивалась с последним ударом сердца собаки или кошки, он исходил из принципа, что хозяин животного заслуживает сочувствия. Тогда я в душе проклинала эту его манеру, но сегодня, спустя годы, она превратилась в восхитительное воспоминание. Дорого бы я дала за то, чтобы очутиться на той кухне, с ним!
Чтобы справиться с нарастающей тоской, я быстро вскочила со стула и приготовила кофе.
— Ава? — позвал меня коллега Ксавье. — Я займусь рабочими вопросами потом, чтобы побыстрее освободить тебя.
— Спасибо. Пойдемте, я покажу вам жилые комнаты.
Парню повезло, они были обставлены, сюда перевозилась вся ставшая ненужной мебель, Ксавье не хотел, чтобы дом пустовал, и, выходит, был прав. Я прогоняла воспоминания, притворялась, что не замечаю некоторых деталей. Мы обошли все помещения, и я открыла последнюю дверь.
— Наша спальня, — объявила я. — Прошу прощения, ваша спальня.
— Я буду спать в другой комнате, — возразил молодой человек.
Наш жилец был тактичным.
— Как захотите… Пожалуй, вы со всем познакомились. Можете приступать к работе. Будут проблемы — звоните.