зале я расслышала его голос. Значит, он уже здесь. Мы постоянно натыкаемся друг на друга, просто какой-то рок. Из моего угла на отшибе все столики и проходы хорошо просматривались. Я загородила лицо чашкой с горячим вином и рискнула осторожно оглядеться. Саша стоял у стойки, я могла созерцать только его недовольный профиль — ему тоже было нелегко. Если повезет, мне удастся избежать очередной встречи с ним. Пока он в ресторане, я не сдвинусь с места. Я притворилась, что поглощена созерцанием лежащего на столе телефона. В нем было что почитать: на меня обрушились сообщения друзей, выражавших поддержку, возмущенные послания некоторых моих художников, письма коллекционеров, не понимавших, почему я замолчала, и т. д., и т. п. Но я не была готова принять на себя весь этот поток, даже ради того, чтобы спрятаться от Саши… Я периодически отхлебывала вино, усердно стараясь не коситься в его сторону. Я так долго сидела, низко склонив голову, что у меня заныла шея, поэтому я снова принялась наблюдать за жизнью снаружи, за окном: в больницу входили и выходили люди, подъезжали и отъезжали автомобили посетителей и скорой помощи. На меня навалилась усталость, захотелось, чтобы все это кончилось, и пусть моя душа обретет хотя бы несколько минут покоя, о большем я не прошу.
— Здравствуйте, Ава.
Услышав его голос, я на мгновение застыла. Затем обернулась к нему с кислой улыбкой.
— Добрый день, Саша.
— Я едва не ушел, не поздоровавшись с вами, но пришел к выводу, что это будет нелепо.
— Вы видели меня?
Он кивнул.
— Приходится признать, что я не умею прятаться. Честно говоря, я тоже вас видела. Раз нам удалось поздороваться, может, составите мне компанию?
Эти слова вырвались сами. Что на меня нашло? Зачем я пригласила его? Насколько же мне одиноко, какая я потерянная, если сделала это!
Саша заозирался в поисках свободного столика, что было ожидаемо, но не нашел его.
— Почему бы и нет…
Я заподозрила, что он так же, как и я, чувствует себя не в своей тарелке, раз согласился. Он аккуратно положил пальто на соседний стул, после чего сел. Мы избегали смотреть друг на друга, обоим было неловко. Молчание затянулось, никто из нас не был готов заговорить первым. Что я могла ему сказать? Разве что спросить, как дела у его жены. Но это еще глубже загонит меня в пессимизм, поскольку тут же свяжется в моем сознании с подорванным духом Ксавье. Сколько еще я буду скрывать от него правду? Умалчивать о том, как плохо женщине, за которую он чувствует себя ответственным?
— Нужно взбодриться? — неожиданно спросил он, показывая на горячее вино.
— Да, немного… Последуете моему примеру?
— Нет, спасибо… я весь день держусь на кофе, чтобы не уснуть. И восполняю упущенное вечером с чем-нибудь покрепче, пытаюсь заснуть…
— Вечером дети отнимают у меня столько сил, что я едва успеваю выпить немного вина… А у вас есть?
— Что? Дети?
— Да…
— Нет…
Обидно. Я бы охотно поинтересовалась, как он со всем справляется…
— А…
Мое разочарование не прошло незамеченным. Я разозлилась на себя: теперь у него сложится впечатление, будто я его осуждаю, а мне наплевать на него, пусть себе живет, как хочет.
— Это наш с Констанс сознательный выбор, из-за наших профессий, — уточнил он, словно оправдываясь.
— Я знаю, чем занимается ваша жена, а вы кто?
— Я дирижер.
Я так удивилась, что мой рот открылся сам собой. В моей памяти тут же всплыла картинка: он врывается в отделение скорой помощи в ночь аварии, в смокинге и галстуке-бабочке. Прямо с концерта, что ли? Тут я поймала его озадаченный взгляд и быстро взяла себя в руки.
— Извините, просто не каждый день встретишь дирижера.
Он отмел мое объяснение небрежным жестом, как ерунду какую-то.
— Получается, — продолжала я, — у дирижера и скрипачки не может быть детей…
Мое спонтанное любопытство поразило меня саму, у меня как будто больше не осталось сдерживающих механизмов. Хорошо, что он не обиделся.
— На самом деле никаких запретов на детей нет, — ответил он с ироничной усмешкой, которая быстро промелькнула и исчезла. — Но у нас очень много гастролей, причем не всегда совместных, совсем не всегда… Вот мы и решили не навязывать такую жизнь детям.
— Благородно. Но это большая жертва.
Он нахмурился и уставился куда-то вдаль.
— Безусловно… После аварии я заподозрил, что и Констанс, и мне было бы легче справляться с бедой, будь у нас дети. При том, что для них это очень тяжелая история… Или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаетесь…
Я сделала глоток горячего вина — которое превратилось в холодное, то есть пить его было категорически невозможно.
— Как вы справляетесь?
— Я не справляюсь.
Он вздернул бровь, как бы намекая, что подошла моя очередь высказаться.
— Пенелопа и Титуан переживают, беспокоятся о папе… а Ксавье по-прежнему запрещает им приходить. При том, что безумно скучает по детям, я уверена.
— Представляю себе… А чем он занимается в жизни?
Я догадалась, что ему нелегко заставить себя интересоваться Ксавье.
— Он ветеринар.
Он горько усмехнулся и отвернулся к выходящему на улицу окну, как будто прячась от моего взгляда.
— Вы бы предпочли кого-то другого?
— Меня и впрямь устроило бы, будь он бандитом, грабящим банки, или каким-то еще уголовником.
Я откинулась на спинку банкетки.
— Ваш муж — хороший человек?
Он смотрел мне прямо в глаза, и я не могла уклониться от ответа, от спросившего исходила прирожденная властность.
— Да, я не сомневаюсь, и не только потому, что люблю его. Он хороший человек, который старается делать добро окружающим. И я так говорю вовсе не для того, чтобы его защитить.
— Знаю… В глубине души я это подозревал.
— В последние дни он немного растерян… Наверняка вы догадываетесь… Авария все перевернула…
Он кивнул, по его лицу промелькнула тень, которая зарифмовалась с той, что накрыла меня. Я старалась подавить слезы, подступавшие вопреки всем моим усилиям. Но мне так и не удалось их скрыть.
— Расскажите, чем занимаетесь вы, — снова заговорил он. — Должен признаться, меня мучает любопытство.
Я быстро вытерла мокрые щеки и мысленно поблагодарила его за ту легкость, которую он только что сумел привнести в наш разговор, ставший тяжелым и пугающим.
— Попробуйте угадать.
Он уселся поудобнее — двигался он весьма элегантно, отметила я, — и принялся меня изучать, обдумывая ответ.
— У вас есть знакомые художники… Вы художница?
— Нет, моя мать мечтала об этом, но я лишила ее такого удовольствия.
— Значит, вы последовали пожеланиям отца?
— И деда… который оставил свою галерею моему отцу, а он…
— Передал ее вам. Итак, вы галеристка.
Я улыбнулась в ответ.
— И…
— Будете обедать? — прервал нас официант.
Он появился возле нашего столика, словно вынырнув из другого мира. Саша выпрямился, ему не понравилось, что его захватили врасплох и лишили контроля над ситуацией. Он бросил на меня озадаченный взгляд. Я колебалась, не зная, что ответить официанту. Судя по всему, Саша тоже. Хотела ли я обедать? И, главное, хотела ли я обедать вместе с ним? У нас синхронно вырвался один и тот же ответ: почему бы нет. Почему бы нет — это может означать и да, и нет.
— Но вы готовы сделать заказ? — не отставал официант.
— Принесите мне дежурное блюдо, меня вполне устроит, — ответил Саша не слишком убежденно.
Наш официант в разношенных туфлях ждал, когда я тоже что-нибудь выберу.
— Эээ… крок-мадам и салат.
— Что будете пить?
Мы переглянулись, как два идиота, Саша вздохнул и махнул рукой.
— Позволим себе немного выпить, мы заслужили, согласны?
Я молча кивнула.
— Принесите нам воду с газом и бутылку наименее плохого вина из ваших запасов.
После этого официант оставил нас в покое.
— Он может принести вам что угодно.
— Все равно надо что-то есть.
— Можно и так сказать.
Мы замолчали впервые после того, как сумели начать разговор. Вмешательство реальности затормозило наш порыв и продолжало его сдерживать, поскольку опять подошел официант с тарелками и приборами, налил нам воды и вина. По мере того как стол заполнялся, до меня все лучше доходило, с кем я собралась обедать — с мужем женщины, которую сбил Ксавье. Непостижимо. Заказ нам принесли на удивление быстро. Мы немного поели, точнее, поклевали. Еда потеряла всякий вкус. Саше хватило смелости перестать притворяться раньше, чем мне, и он отодвинул тарелку на край стола. Я с трудом проглотила последний кусок и последовала его примеру. Тут зазвонил его телефон, он извинился, встал из-за стола и вышел из ресторана. На улице он машинально принялся расхаживать взад-вперед перед окном, возле которого сидела я. Разговор явно раздражал его: он прерывисто дышал и пытался сохранить спокойствие, пощипывая нос. Я подозвала официанта, чтобы он убрал со стола, и заодно попросила принести два кофе. Я допила свое вино, чувствуя, как меня засасывает хаос и я погружаюсь в туман непонимания. Только что я ненадолго отвлеклась, но теперь пауза подходила к концу… Саша появился так же молча, как ушел, взял свой бокал и выпил одним духом.
— Это мой продюсер, — мрачно сообщил он.
— Плохие новости?
— Ему трудно согласиться с некоторыми моими решениями.
— С какими именно?
— Я аннулировал все контракты, чтобы остаться с Констанс.
— Я вас понимаю.
— А как вы справляетесь с галереей?
— Я не была там с вечера аварии, сбежала в разгар крайне важного для меня вернисажа.
Он криво ухмыльнулся, я вопросительно посмотрела на него.
— Я выступал с оркестром на концерте Радио Франс и узнал о том, что случилось с Констанс, в антракте. Я бросил своих музыкантов, зрителей, сел в машину и четыре часа мчался сюда на бешеной скорости.
— Ничто не имеет значения, когда речь идет о любимом человеке…
Саша улетел мыслями куда-то вдаль, наверное, вспомнил жену, а я подумала о Ксавье. У нас была одинаковая боль. Вопреки необычности ситуации мне стало немного спокойнее, потому что я ощущала себя уже не такой одинокой.