— Моему младшему брату грустно, потому что мы оставили папу совсем одного, — прервала нас Пенелопа.
Маленькая воительница бросилась на защиту брата, нашла для него самое лучшее оправдание.
— Ничего удивительного, что он грустит, — поддержал Саша, ошарашенный реакцией Пенелопы.
Я собралась выпрямиться, но Титуан мне не позволил.
— На ручки.
Сын опять стал младенцем, маленьким мальчиком, которому очень плохо. Он совсем обессилел, но это не страшно, а вот ради того, чтобы он успокоился, я готова сломать себе спину. Я подняла его и прижала к груди.
— Ухватись за мою шею.
Он уткнулся носом мне в ключицу и закинул руки на шею. Теперь он плакал беззвучно, и слезы лились мне за шиворот.
— Ты в порядке? — спросила Пенелопа.
Не отпуская ее брата, я погладила дочку по щеке и притянула к себе. Я цеплялась за своих детей, чтобы все вытерпеть, чтобы выстоять.
— Да… а ты, зайчик?
— Да, мама.
Наконец-то мы добрались до первого этажа. Саша кивком пригласил нас первыми выйти из лифта. Он последовал за нами на парковку, но держался на большем расстоянии, чем в прошлые вечера. Я посадила детей в машину и обернулась. Он стоял в десятке метров от нас, я попросила их подождать и подошла к нему.
— Вы справитесь? — обеспокоенно спросил Саша до того, как я успела что-либо произнести.
— Да, спасибо… Они здесь в первый раз, так что ничего удивительного… Но я бы дорого дала за возможность выпить вечером.
— Не сомневаюсь.
— А что у вас?
Он был сегодня особенно грустным.
— Мне вечером тоже понадобится выпивка.
— Констанс плохо себя чувствовала?
— Да, сегодня было тяжело…
— Мне очень жаль…
Будь у меня больше времени, я бы могла его поддержать.
— Идите, дети ждут.
Я вздохнула.
— Как, по-вашему, мы можем еще раз пообедать вместе? — предложила я.
— Почему бы нет?
Я развернулась и пошла к машине.
— Ава!
— Да, — ответила я, полуобернувшись.
— Вы были у себя в галерее?
— Завтра, — ответила я, не задумываясь. — А как у вас с музыкой?
— Секунду назад я обещал себе, что сделаю это завтра.
Я улыбнулась ему, села в автомобиль и проверила, что с Титуаном. На его лице начали робко проступать краски.
— Ты знакома с этим господином? — поинтересовалась Пенелопа.
— Э-э-э, не так чтобы очень…
Я не могла объяснить им, кто он такой, это даст пищу их страхам.
— Мы пересекались пару раз, его жена в той же больнице, и я захотела извиниться за то, что мы шумели в лифте.
— Прости, мама, — выдохнул Титуан.
— Все хорошо, — успокоила я и погладила его по бедру.
Отряд спасателей примчался по первому сигналу. Папа взял под козырек сразу после моего звонка. Кармен обшарила все полки в буфете и холодильнике и летала из кухни в гостиную и обратно. Идрис незамедлительно явился, услышав мой призыв о помощи. Я полностью выпадала из атмосферы, которую сама же и создала, поэтому устроилась на диване, поджав ноги, с Мадемуазель на коленях. Она царапала меня когтями сквозь джинсы, а я наблюдала за детьми. Титуан взахлеб хохотал над дедушкиной клоунадой, Пенелопа делала все, чтобы младший брат побыстрее забыл случившееся, причем эти усилия приносили пользу и ей самой. Идрис рисовал карту охоты на сокровища, а мой сын восхищенно следил за каждым движением его карандаша. Кармен, чьи кулинарные таланты были вне конкуренции, подала нам суп и множество вкуснейших закусок и не забывала подливать мне вино. Однако у содержимого моего бокала был горький привкус, потому что я мечтала разделить его с Ксавье. Лишь он отсутствовал на нашем празднике и не делал ничего, чтобы изменить это. Я прекрасно отдавала себе отчет в чудовищности его положения, но и дальше оставлять все как есть было невозможно. Я сняла Мадемуазель с колен и положила на диван, она одарила меня взглядом оскорбленной в лучших чувствах оперной дивы, но я все же встала, извинилась перед всеми, взяла телефон, надела теплую куртку, свистнула Месье и вышла в сад, погруженный во тьму. Там я набрала номер телефона в палате Ксавье.
— Как Титуан?
— Лучше… Пришли папа, Кармен и Идрис и помогают нам организовать охоту за сокровищами.
Никакой реакции.
— Ксавье, скоро его день рождения… выслушай меня и не перебивай. Я с самого начала была права: детям нужно видеться с тобой. Не буду извиняться за то, что произошло. Я знаю, что ты страдаешь, что тебе плохо, и я готова помочь тебе…
— Ава…
— Позволь мне договорить. Ты должен сделать так, чтобы быть дома в этот день. Тебе осталось десять дней, за которые ты обязан встать на ноги…
— Я не смогу, меня не отпустят, и ты это знаешь.
Он заблуждался или врал мне, потому что врачи убеждали меня в противном, а он и только он отказывался выздоравливать.
— Вообще-то должны отпустить… Но не важно, в любом случае я договорюсь о временном разрешении, ты его получишь и приедешь.
— Боюсь, что не справлюсь…
— Я не оставлю тебе выбора, приеду завтра утром, и мы поговорим с твоим реабилитологом. А на днях тебя осмотрит хирург и определит дальнейшую тактику.
Ксавье с всхлипом втянул в себя воздух, и я услышала, как он устал и раздражен. На кого он злится — на меня? На самого себя?
— Мне пора. Целую тебя.
Назавтра я приступила к реализации своего плана и приехала незадолго до начала сеанса. Дождалась в коридоре реабилитолога, описала ему ситуацию и попросила оценить аргумент, который я нашла, чтобы расшевелить Ксавье. Мое предложение ему скорее понравилось, хотя он и уточнил, что это в компетенции лечащего врача — выписать из больницы или ограничиться пропуском на один вечер. Пусть так. Надеюсь, он примет правильное решение, это и в его интересах…
После окончания занятий реабилитолог позвал меня в палату и перед уходом сообщил Ксавье свои планы.
— Через два дня мы тебя поднимем, Ксавье, — заявил он. — Тебе будет более чем полезно перейти в вертикальное положение.
Муж в ответ поморщился, он не был в этом уверен. Сделав свое предупреждение, реабилитолог вышел из палаты и оставил нас наедине.
— Хорошая новость? Как ты считаешь?
Никакого ответа. Ксавье долго собирался с силами, после чего все же заговорил:
— Ты встречала мужа женщины, которую я сбил?
Я едва не согнулась под свалившимся на меня тяжким грузом, и мне не удалось это скрыть.
— Ага, встречала… у тебя написано на лице… Ты не умеешь врать, Ава. Что с ней?
Мне было трудно уклониться от ответа, я молчала, но Ксавье довольно точно расшифровал мою реакцию.
— Плохо… да? Она в плохом состоянии?
— Послушай, Ксавье… мне известно, что ей плохо физически, что ее моральный дух на нуле, она не знает…
Я прикусила язык, поняв, что едва не совершила громадную ошибку. Чтобы защитить его, достаточно было выдать в общих чертах врачебное заключение, и ни слова сверх того.
— Чего она не знает?
Меня трясло. Ксавье ухватился за штангу над кроватью, постарался приподняться и приблизиться ко мне. В его глазах сверкала злость.
— Отвечай! — заорал он. — Скажи все, что тебе о ней известно!
— Ее зовут Констанс. Она скрипачка.
Он изменился в лице и еще сильнее вцепился в штангу, я испугалась, что у него лопнет вздувшаяся на предплечье вена.
— Ты говорила, что ее рука серьезно повреждена.
Я прикрыла глаза, чтобы мобилизовать всю свою храбрость, и тут же открыла их.
— Да, ладонь, локоть, ключица… и она не знает, сможет ли однажды взять в руки скрипку.
Он тяжело откинулся назад, застонал от боли и схватился за ребра. Я в панике бросилась к нему.
— Господи, Ксавье, ты что-то повредил себе… Я пойду за врачом.
— Нет! — завопил он. — Я заслуживаю мучений.
— Ты свихнулся?
Он вытянул шею и испепелил меня взглядом.
— А ты хотела, чтобы я отмечал день рождения?
Его агрессивная реакция заставила меня отшатнуться. Таким я его еще никогда не видела.
— Как ты смеешь говорить со мной о подарках, торте и охоте за сокровищами, когда я уничтожил жизнь этой женщины?
— А как насчет жизни твоих детей? — закричала я в свою очередь. — Она что, не имеет значения? Я понимаю, все это терзает тебя, но твои мысли больше занимает не известная тебе женщина, чем они! Твои дети! Разве я заблуждаюсь, Ксавье? Подумай немножко, не отвечай сразу. Потому что я не готова забыть твой ответ.
Он уткнулся в стенку, прячась от моих упреков.
— Оставь меня, Ава.
— Ты прав, я ухожу. Не жди меня сегодня днем, я не приду. Буду в галерее. Я нужна отцу, нужна Идрису, нужна моим авторам. А тебе, судя по всему, нет…
Мой голос сорвался, но я быстро взяла себя в руки, негодование подпитывало меня.
— Ты отказываешься от моей помощи… Ты не искупишь свою вину перед Констанс и Сашей, молча загибаясь на этой койке… Кстати, Саша — это ее муж.
Дальше мои нервы не выдержали, и я выскочила из палаты, хлопнув дверью.
Глава восьмая
Полчаса спустя я завернула за угол и застыла перед галереей. Я поняла, что лишила себя главнейшей составляющей своего существования. Работа в галерее жизненно важна для меня — эту мысль я подсознательно прятала от себя. И вот теперь она вынырнула на поверхность… Сегодня понедельник, все закрыто. Я огорчилась, что не могу поздороваться с соседями по моей улице, но нет худа без добра: так я избегала расспросов, для которых еще слишком слаба. Если здешние обитатели догадаются, что я совсем без сил, они кинутся помогать — для самых давних из них я все еще маленькая девочка, ведь на их глазах я росла и расшибала коленки на булыжнике мостовой. У двери я легко, на автомате, нашла в сумке ключ, который все это время лежал в ней. Когда я вставляла его в замочную скважину, моя рука задрожала от нахлынувших воспоминаний о вернисаже. О том, как радовался Идрис. И я. О реакции впечатленных его полотнами гостей. О растерянности отца, сообщившего мне о трагедии. Об испуге Кармен. О моем смятении. Все эти картины сменяли одна другую, сталкивались и переплетались. Я обязана отвлечься от них, ведь я пришла сюда не за очередной порцией потрясений. Тоске и переживаниям в галерее не место. Она должна оставаться святилищем. Войдя внутрь, я сразу почувствовала себя защищенной, недосягаемой, словно больницы, увечий К