За ночь новость о том, что я вернулась к работе в галерее, облетела квартал — Жозеф постарался, — и я еще даже не успела приступить к повседневным делам, а соседи один за другим начали наносить мне визиты и осыпать нас с Ксавье подарками: первое издание «Красного и черного» и старинную энциклопедию фауны принесла Анита, два букета полевых цветов — по одному в палату Ксавье и в галерею — цветочница Сибилла, а давние соседи-булочники пришли с моими и мужа любимыми сладостями. Я еще не успела предупредить папу, что я в галерее, а он уже был тут как тут — хотел воочию убедиться в правдивости слухов. Его удивление, а заодно и облегчение, равно как ободряющие слова, пролились бальзамом на мои раны. Я изложила свои соображения насчет необходимости придать новый импульс нашей галерее. Он внимательно выслушал мои планы, при этом я понимала, что говорю ему все это только из уважения, из вежливости, чтобы поставить в известность. Поскольку отныне он может только советовать, а последнее слово за мной. Внутренний голос, который я решительно заставила замолчать, все же успел шепнуть: теперь это моя галерея, а не его. Папа пробыл со мной не долго.
— Ты напоминаешь меня вскоре после отъезда твоей матери.
И он ушел, оставив меня наедине с этими словами, которые, не понимаю почему, взволновали меня гораздо сильнее, чем я ожидала.
Информация долетела и до Кармен. Я услышала, как она распевает на другом конце улицы. Бросив велосипед на тротуаре, она влетела в галерею. Застыла передо мной, театрально перекрестилась, приложилась губами к воображаемому церковному медальону на воображаемой цепочке и послала небу воздушный поцелуй.
— Да будет благословен тот, кто указал тебе путь к галерее!
Я весело рассмеялась, этот смех был словно маслом по сердцу, а она бросилась ко мне и обняла.
— Не сомневайся, Аванита, постепенно все наладится!
Возможно, она преувеличивала, когда связывала с галереей окончание наших бед, но я на нее за это не обижалась. Кармен была права, немного оптимизма не повредит. Я с изумлением констатировала, что у нее чистые руки и ногти без следов глины. Она точно появлялась здесь чаще, чем в своей мастерской, поддерживая папу, как могла. Эти чистые руки не сочетались с ее образом, они были ненормальными. Ухоженные руки Кармен удручали не меньше, чем упадок галереи. Но я пришла, и она сможет вернуться к творчеству. Она налила себе кофе, осуществила ритуальный хозяйский обход залов и, явно успокоившись, поставила меня в известность, что, по ее мнению, я обязана взять бразды правления в свои руки. Ее было трудно обмануть, и, хоть я крутилась и так и этак, уклоняясь от ответов, она выудила у меня информацию о Ксавье:
— Раз ты не проводишь все дни у него, я обязательно зайду к твоему большому зверю! Я тоже по нему скучаю! Можно?
Я сосредоточенно всматривалась в порхающую в луче солнца пылинку.
— Договорись с ним напрямую, позвони ему в палату, ее номер 423.
— Ава…
Поскольку я прикинулась, что не слышу, она подошла к моему письменному столу и трижды стукнула по столешнице.
— Ты чего? — я непонимающе вздернула бровь.
— Все в порядке? То есть я хочу спросить… У вас все в порядке, у тебя и у Ксавье?
— Нам сложно… но ничего удивительного.
— Скажи мне, как он себя чувствует? Как он отнесся к тому, что ты снова работаешь? Рад этому?
— Вот и спроси у него сама, а то я не знаю, что тебе ответить…
— Хорошо, проведу собственное расследование!
— Удачи, — с горькой иронией пожелала я.
Когда в галерее установилась тишина, я принялась размышлять над приглашением: оно должно быть более сухим, чем те, которые я рассылала раньше. В нем я укажу только самое главное. Еще я позвонила своему поставщику еды и напитков: я застала его врасплох, но наше успешное сотрудничество помогло ему найти волшебный способ выполнить заказ, и он пообещал все привезти вовремя. Постепенно все улаживалось. Я нуждалась в цели, которая даст новую надежду, и верила, что моя задумка сработает. Эта вера была мне необходима. Быть может, если мне станет лучше, я смогу более продуктивно поддержать Ксавье. Я назначала встречи в мастерских художников и скульпторов, чтобы познакомиться с последними работами, продемонстрировать мою мотивированность и заинтересованность в их продвижении и, главное, обретенный в последние дни кураж. Я обожала эти визиты, но почему-то с недавних пор обходилась без них. Я встречалась со своими клиентами-коллекционерами — постоянными и эпизодическими, — обещала показать им находки, просила составить списки пожеланий.
Я не удивилась, когда во второй половине дня заявился Идрис. Он мало говорил, был не таким пылким, как Кармен, но то, как он дал почувствовать свое волнение, тронуло меня до глубины души. Он принес новое полотно, на котором едва успела высохнуть краска. Он назвал его «Свет». Я была потрясена тонкостью мазков, не отмеченных тем буйством темперамента, которое отличало его живопись до сих пор.
— Выбери сама место для нее, — попросил он и ушел так же незаметно, как пришел.
После его ухода я нашла у себя на столе блокнот с зарисовками для Ксавье. Там были портреты детей, мои портреты, наброски ветеринарной клиники, нашего дома и наших животных. После случившегося Идрис стал членом нашей семьи, таким же как Кармен.
В пять часов я закрыла галерею, удовлетворенная первым рабочим днем и, главное, гораздо более, чем накануне, готовая явиться к мужу в больницу. Хлою и детей я в который раз предупредила, что могу прийти домой поздно. Выйдя на улицу, я нос к носу столкнулась с Сашей, направлявшимся к Жозефу. Я заулыбалась. Наши ежедневные встречи здесь стали восприниматься почти естественно, как если бы он был моим соседом. Меня больше ничего в них не напрягало. Каким образом этот человек, с которым я, по идее, никогда не должна была пересечься, смог занять такое большое место в моей жизни?
— Добрый вечер, Саша, как у вас дела?
Он долго молча изучал меня, потом тряхнул головой, будто желая прийти в себя.
— Вы уходите? — неожиданно спросил он.
— Да… Поеду к Ксавье, сегодня я еще не была в больнице.
— А я только что от Констанс.
Я должна была справиться у него о самочувствии жены, но на этот раз мне не захотелось, не знаю почему, если учесть, что меня не беспокоили возможные последствия новостей для морального равновесия Ксавье. Кривая ухмылка, мелькнувшая на его лице, удивила меня.
— Сегодня вечером мне придется обойтись без публики…
Я вежливо кивнула, потупившись.
— Увы, да…
— Жаль.
Меня потрясло отчетливо слышное в его голосе разочарование. Он нахмурился, озабоченное выражение лица быстро сменилось растерянным, и мне это не понравилось.
— Вчера вечером все было прекрасно, — прошептала я.
Зачем я это сказала? Просто чтобы успокоить его. Насчет чего, интересно? Я не имела представления, я даже не знала, что с ним сейчас творится. Как и со мной, впрочем.
— Но вчера же не было ничего особенного.
— Для вас — может быть, но не для меня.
Он поймал мой взгляд и не отпускал, его глаза были еще более темными и глубокими, чем обычно. Меня затрясло, захотелось побыстрее сбежать.
— Мне пора… Ксавье ждет…
Саша отшатнулся.
— Конечно.
Он торопливо толкнул дверь музыкальной мастерской, а я направилась в больницу, решительно отодвинув в сторону это непонятное и обескураживающее ощущение.
Глава девятая
Лицо Ксавье было грустным. Да и мое наверняка было невеселым. Я положила сумку и пальто на стул, поставила в вазу цветы, разложила гостинцы от друзей на прикроватной тумбочке. Пока я все это делала, он молча наблюдал за мной. Закончив, я села рядом с ним на кровать, твердо приготовившись забыть все резкие и обидные слова, которые мы бросили друг другу накануне. Я осторожно поцеловала мужа и взяла его ладонь в свои.
— Я не ждал тебя сегодня…
— Я злюсь, но не настолько. Извини, что не пришла раньше.
— Я постараюсь сдерживаться…
Он не должен стараться. Это должно получаться естественно, само собой.
Я крепче сжала его руку.
— Мы будем биться, Ксавье, и мы выберемся…
— Надеюсь, — лаконично ответил он.
Я проигнорировала его мрачный тон и приступила к монологу. Рассказала о своей работе, о вызывающем беспокойство состоянии галереи, а также о своей надежде исправить ситуацию. Ксавье слушал, не перебивая, но и не стремясь больше узнать. Не знаю, было ему интересно или нет. Я скрыла разочарование и тоску по нему, хотя это и потребовало от меня огромных усилий. Мой оптимизм таял на глазах.
— С детьми все в порядке, — сообщила я.
— Прекрасно.
Почему он не просит привести их? Можно подумать, что он не скучает по своей семье. Разве это возможно? Куда подевался любящий, веселый и заботливый отец? Неужели исчез в момент аварии? Неужели мужчина, которого я люблю, пал жертвой автокатастрофы? Это было бы несправедливо…
— Знаешь, они хотят тебя видеть…
— Посмотрим, когда я начну вставать.
— Первая попытка планируется завтра?
Он кивнул.
Сколько энтузиазма, надо же!
— Когда к тебе придет реабилитолог? Я закрою галерею, чтобы быть с тобой.
— Не приходи… Я бы не хотел, чтобы ты была здесь, если вдруг не получится. Боюсь, я тогда поведу себя не лучшим образом, а ты и так порядком от меня терпишь.
Его губы сложились в едва заметную язвительную ухмылку, а я укоризненно покачала головой. С одной стороны, его поползновение пошутить было хорошим знаком, даже если сама шутка получилась несмешной и неуместной. С другой стороны, я в очередной раз почувствовала, что он не подпускает меня к себе. В данном случае Ксавье отодвигал меня в сторону, не позволял принять участие в поворотном этапе выздоровления.
— Как скажешь.
— Зайдешь завтра после закрытия галереи?
— Конечно.
— Если повезет, я встречу тебя, стоя на костылях, а не валяясь в кровати.