Коридор наполнился криком. Сквозь гам до Михаила доносилось: «Ура… Ура Тернему! Даешь тахионы!..» Физик слушал приветствия с неловким видом, похоже, изрядно смущаясь.
– Товарищи! – Крик стих, словно по команде. – Сегодня в четыре собираемся здесь. Обсудим…
Он вновь улыбнулся и скрылся за дверью. Голоса вновь наполнили коридор, но все тот же охранник решительно выступил вперед:
– Граждане осужденные! От лица руководства поздравляю вас и гражданина Тернема с выполнением задания товарища Сталина! А теперь прошу всех вернуться обратно в камеры – то есть, граждане осужденные, на рабочие места!
И вновь красноречие вертухая возымело магическое действие. Толпа, негромко переговариваясь, отправилась обратно по переходу.
– Это лишь мгновенный эффект! – тихо доказывал кто-то соседу. – Для эффекта в несколько секунд нам понадобится еще десять лет.
– Если не двадцать, – согласился сосед. – Но все же, все же…
В свой кабинет Михаил вернулся уже без халата. Мысленно поблагодарив соседку, одолжившую столь ценную спецодежду, он как ни в чем не бывало сел за стол и принялся дописывать рапорт о поведении заключенного Гонжабова. Работа была бессмысленной: в Большом Доме, куда Ахилло отвозил докладные каждый вечер, на них не обращали ни малейшего внимания. Михаил ожидал другого – хотя бы расспросов о таинственном объекте, – но никто этим даже не поинтересовался. Такое странное отсутствие любопытства могло объясняться лишь тем, что капитана Ахилло уже успели списать в архив. Он стал не нужен, и скоро должны наступить неизбежные последствия…
Следующий день начался спокойно. На этот раз Михаил решил не рисковать и принялся за очередной роман. Но дочитать удалось лишь до четвертой страницы – телефон звякнул, помолчал, а затем разразился длинной трелью.
Ахилло удивился: сам он время от времени звонил дежурному, но его еще не вызывали ни разу. Михаил осторожно поднял трубку:
– Капитан Ахилло!
– Товарищ капитан! Срочно зайдите к начальнику охраны объекта!
Голос дежурного дрожал от волнения, слова «начальник охраны» были произнесены со всем возможным пиететом.
Первая мысль была не из самых приятных: Волков узнал о его вчерашней рекогносцировке. Попадаться на подобном не хотелось, хотя особого криминала капитан не находил. Обычное любопытство, свойственное людям его профессии…
В любом случае надо было идти. Оправив гимнастерку – штатский костюм был предусмотрительно оставлен дома, – Ахилло направился на первый этаж. У знакомых дверей он заранее постарался придать лицу невозмутимое выражение, решив на этот раз ни при каких обстоятельствах не поддаваться эмоциям.
– Разрешите?
Человек, сидевший за столом, поднял голову. Ахилло почувствовал внезапное облегчение: под портретом Сталина на этот раз был не Волков, а кто-то другой. Этот «кто-то» выглядел немного постарше, да и лицо имел самое обыкновенное, ничем не примечательное. Правда, как и у Волкова, в его петлицах были саперные топорики, но в соседстве не с ромбом, а с четырьмя шпалами.
– Товарищ капитан госбезопасности…
– Здравствуйте, товарищ Ахилло. Садитесь, прошу вас…
Тон был вежливым, да и весь вид неизвестного полковника вызывал определенное доверие.
– Я замещаю Всеслава Игоревича. У меня к вам неотложное дело…
Речь неизвестного полковника звучала культурно, что могло являться свидетельством непролетарского происхождения: «лазоревый» явно был из «бывших».
– Слушаю вас, товарищ капитан госбезопасности!
– Дело вот в чем. У нас намечается срочная командировка по линии сектора «Б». Среди прочих для выполнения важного государственного задания направляется и ваш подопечный, Гонжабов. Вылет состоится этим вечером с Тушинского аэродрома…
– Мне собирать вещи? – Перспектива куда-то лететь не обрадовала. Призрак неизбежной простуды стал во весь рост, да и общение с «подопечным» вовсе не прельщало.
– Нет… вы останетесь здесь…
– Но… товарищ полковник! Извините, товарищ капитан госбезопасности…
– Товарищ Ахилло, – широкая ладонь остановила перечисление званий, объект, на который направляется Гонжабов, находится за пределами СССР. У вас нет разрешения на переход границы, но, в любом случае, сопровождать Гонжабова вы не сможете: допуск на объект крайне ограничен.
– Я позвоню Ежову. – Рисковать головой из-за «расстриги» не хотелось. Случись что с заключенным – судьба капитана Ахилло решится очень быстро.
Полковник пожал плечами:
– Прошу вас, вот телефон. Не возражаете, если поприсутствую?..
На этот раз пожимать плечами пришлось Михаилу: полковник здесь хозяин, просить его выйти на время разговора просто неудобно.
Взяв трубку, Ахилло обратил внимание на одну странность: диск имел лишь четыре цифры, до четверки. Мощный гудок ударил в ухо, капитан понял, что звонит по спецсвязи.
– Наберите тройку, – подсказал полковник. Гудок, затем что-то щелкнуло, и резкий, нервный голос не проговорил, а почти прокричал:
– Ежов слушает!
На какое-то мгновение Михаил растерялся. К разговору он был не готов, но отступать некуда:
– Говорит капитан Ахилло. Здравия желаю, товарищ народный комиссар!
В трубке послышалось нечто вроде вздоха облегчения, и Ахилло понял, что нарком ждал и опасался совсем другого звонка.
– Что случилось, капитан?
Теперь уже в голосе звучало недовольство: наркома внутренних дел смеет тревожить по спецсвязи какой-то рядовой сотрудник!
Ахилло постарался коротко и как можно более связно пояснить причину.
– Они не имеют права! – Голос вновь возвысился до крика. – Учтите, вы будете отвечать лично! Заключенный находится в вашем ведении… – Ежов помолчал, в трубке слышалось тяжелое дыхание, а затем совсем другим тоном поинтересовался: – Куда его отправляют?
– Одну секунду, товарищ народный комиссар… Ахилло покосился на полковника, который, конечно, слышал весь разговор: мембрана работала почти как динамик. Тот почему-то усмехнулся и негромко пояснил:
– Объект номер один. Подписал Молотов… Оставалось все это пересказать наркому. В трубке воцарилось молчание, затем Ежов проговорил уже без прежнего запала:
– В этом случае, капитан, вы обязаны проводить заключенного до аэропорта и лично осмотреть самолет. Да, и поговорите с летчиком – одним словом, примите все меры. Пока самолет не пересечет границу СССР, за вашего подопечного по-прежнему отвечаете вы! Как поняли?
Михаил понял все правильно, о чем и поспешил сообщить народному комиссару, после чего с облегчением повесил трубку и повернулся к полковнику:
– Мне приказали…
– Слышал, товарищ Ахилло. Думаю, возражений не будет. Выезд в семь вечера. Кстати, мой вам совет – с летчиком действительно поговорите, а главное все опишите в рапорте как можно подробнее. Чем больше – тем лучше. Подобная бумага никогда не помешает…
Совет был недурен, но сама ситуация по-прежнему оставалась достаточно дурацкой. То, что бхота увозили с глаз долой, было даже приятно. Но фраза Ежова об ответственности за все вероятные и невероятные случайности не придавала оптимизма. Интересно, что мог увидеть Ахилло во время краткого осмотра машины? Спрятанную бомбу? Подпиленный винт? А куда пошлет его летчик, к которому начнут приставать перед сложным рейсом, догадаться нетрудно.
Уже прощаясь, Михаил как бы случайно поинтересовался, когда бхота собираются вернуть в его распоряжение. Ответом был недоуменный взгляд и предположение, что по крайней мере две недели капитан может спокойно читать роман в своем кабинете. Название романа было также упомянуто, что доказывало зоркость местной службы охраны. В общем, настроение оказалось испорчено, причем изрядно…
Обдумав на досуге ситуацию, Ахилло решил поступить согласно полученным указаниям, но с определенными коррективами. Он прекрасно понимал, что в предотлетной суете его могут просто оттолкнуть в сторону. Конечно, никакого толку в осмотре самолета и беседе с его командиром не было и быть не могло. Но это – редкий шанс узнать нечто новое о делах «Теплого Стана», и упускать его Михаил не собирался…
К семи вечера он был уже полностью готов. «Лазоревые» оказались точны: в три минуты восьмого за Гонжабовым, успевшим надеть пушистую шубу и диковинную меховую шапку с длинными ушами, завязывавшимися на затылке, зашли двое в форме и, деловито оглядев зэка, предложили следовать за ними. Ахилло был наготове: в руках тут же оказались наручники, один конец, щелкнув, сжал запястье бхота, второй был уже закреплен на левой руке самого Ахилло. Наручники были новенькие, последней модели, и теперь «лазоревым» придется либо выполнить все обещанное, либо вызывать газорезку.
Реакция оказалась вполне адекватной: «лазоревые» молча пожали плечами, а Гонжабов слегка улыбнулся, словно происходящее было забавной игрой.
В огромной шестиместной машине Ахилло и Гонжабов оказались между двумя личностями в форме, рядом с шофером поместился еще один сотрудник, а впереди двигалась «эмка» с охраной. Итак, конвой был по всем правилам, словно на аэродром доставляли не заключенного, а народного комиссара.
До Тушина добирались долго, и Ахилло успел сделать два новых умозаключения: зэка везут в места, где куда холоднее, чем в Столице, вдобавок везут на все готовое, поскольку вещей Гонжабов с собой не захватил. Обычно зэки ведут себя иначе – похоже, Гонжабов уверен, что на таинственном объекте номер один о нем будут заботиться.
В Тушино оказалось полно охраны, причем все – «лазоревые», хотя обычно их здесь не держали. Очевидно, спецрейсу придавалось немалое значение. Автомобили проехали прямо на взлетную полосу, где в вечернем сумраке темнел силуэт огромной крылатой машины.
Похоже, самолет только что приземлился, из открытого люка выгружали какие-то ящики, по трапу сходили пассажиры, рядом стояло несколько автомобилей и огромный заправщик. Самолет сразу вызвал огромный интерес: таких машин Михаил еще не встречал даже на воздушном параде, проходившем весной тут же, в Тушино. Поразило количество моторов – по два на каждом крыле и пятый, еле заметный, – под обшивкой сзади.