Милицейская машина с включенной сиреной мчалась по улице. Леха вел ее просто виртуозно, обгоняя испуганных частников и лихо объезжая зазевавшихся пешеходов.
Максим держал за руку Леру. Она молчала, на ее лице не осталось сухого места, и на белом шелковом платье расплывались мокрые пятна от слез.
— Не плачь, пожалуйста, — уговаривал Максим, — кажется, ничего страшного, дорожная авария. Сейчас мы все узнаем…
— Я ведь чувствовала, я знала… — проговорила Лера сквозь слезы.
— Ну и что ты могла сделать? Не мучай себя, я уверен, все обойдется…
Лера уткнулась лицом ему в плечо и заплакала навзрыд.
Медсестра сразу провела Леру в палату, Максим вошел вместе с ней и остановился у двери.
— Не больше пяти минут, — приказала медсестра.
Софья Дмитриевна с забинтованной головой печально глядела на дочь.
— Мама! Мамочка! — Лера подбежала к кровати, взяла мать за руку, прижала ее к лицу.
— Видишь, как получилось, — с трудом проговорила мать. — Лера, я так виновата перед тобой…
— Мама, Господи, о чем ты? Мама…
— Ты — мое единственное сокровище! Я так виновата, прости, я не могла иначе… Вот, это мой подарок к свадьбе… — Она с трудом вынула из-под подушки маленький сверток. — Медальон твоей бабушки, все, что осталось от нее…
— Спасибо, мама! Тебе не надо говорить…
— Нет… Я должна сказать тебе… Прочти мой дневник… Ты все поймешь… Прости меня, если сможешь… Твой отец…
— Кто, кто мой отец? — Лера взяла мать за руку, с отчаянной надеждой поглядела ей в глаза.
Но Софья Дмитриевна вдруг замолчала, закинула голову и потеряла сознание. Она не произнесла больше ни слова.
…Потом все было словно в тумане. Лера плохо понимала, что происходит вокруг. Откуда-то доносились чистые голоса певчих, пахло ладаном… Софья Дмитриевна была крещеной, и отпевали ее в церкви по христианскому обычаю.
Максим ни на шаг не отходил от Леры. Сам он был почти здоров, рана зажила, и самым важным для него было сейчас заботиться о своей любимой жене, быть рядом с ней, успеть во время подать руку, подставить плечо…
Народу в церкви было немного, только самые близкие. Почему-то не пришли тетя Жанна и дядя Миша, но Лера тогда не обратила внимания на их отсутствие.
Потом все вышли из церкви и направились к автобусу… И тут Лера увидела человека, вид которого вывел ее из забытья. Красивый цыган смотрел на нее в нерешительности, взгляды их встретились, и он медленно пошел ей навстречу… Лера увидела печальное, постаревшее лицо, по черным кудрям рассыпалась седина, но она сразу его узнала… И не только узнала, ее поразило вдруг впервые открывшееся чудо. Его черты, взгляд — ей показалось на миг, что в его лице она увидела собственное отражение… И, наверное, это показалось не только ей, потому что все смотрели на них с нескрываемым удивлением.
— Почему ты раньше не приходил? — тихо спросила Лера. — Я так ждал тебя!
— Дочка, прости… Я все, все тебе объясню?
— Ты маму любил?
— Любил. И теперь люблю… — ответил Роман.
Он протянул руки, Лера прижалась к нему, уронила голову ему на грудь и заплакала навзрыд.
— Плачь, дочка, плачь, родная, — шептал Роман, гладя ее по голове и сам не в силах сдерживать слезы… В этот миг они были одни в целом мире, наедине только со своим горем…
В квартире Магды Романовны шторы были плотно задернуты, зеркала завешаны черным. На столе горели свечи, загадочным мерцанием освещая старинную темную мебель, причудливые фигурки из фарфора и дерева, бархатную скатерть…
Роман курил трубку и ходил по комнате, не находя себе места. И говорил, говорил…
— Дочка, ты знаешь, мы с мамой твоей встретились в Париже! Наш ансамбль отобрали на конкурсе и отправили на гастроли. Цыганская экзотика! Это было модно, выгодно. Мы ничего не понимали, мы умели только петь и плясать. Все говорили, что нам повезло… Соня приехала туда с группой туристов. Я увидел ее со сцены и сразу понял, что встретил свою судьбу! Я стал петь только для нее, она почувствовала это, смотрела на меня и помогала мне… С тех пор я никогда так не пел… Потом мы гуляли по ночному Парижу, это была настоящая сказка! Мы поклялись друг другу, что никогда не расстанемся… — Голос Романа дрогнул, он сел в кресло и закрыл руками лицо.
— Цыганочка моя золотая, внученька родная! — Магда Романовна обняла Леру. — Пришло время всю правду узнать!
— Бабушка Магда, это и есть та правда, о которой ты говорила тогда… Помнишь, карты тебе показали, что мне откроется правда через смерть близкого человека?
— Помню, золотая, все помню. Страшная будет правда. Сберегла я Сонечкин дневник, все сделала, как она просила. Прочтешь и все узнаешь, но никому не показывай, слышишь? Она так просила. И пусть так и будет…
Старуха протянула Лере толстую тетрадь в затертом переплете.
— Здесь ее горе, ее слезы, ее любовь, ее сердце. Как она любила тебя! Бедная наша Соня!
Лера бережно взяла тетрадь, прижала к груди.
— Я никому ничего не скажу, обещаю…
Лейтенанта милиции Максима Денисова свалила усталость, он не раздеваясь заснул на диване, его личное оружие покоилось на тумбочке в изголовье. Лера накрыла Максима пледом, он что-то пробормотал во сне, тихо вышла из комнаты и стала читать дневник.
…Я плохо помню своих родителей… Я была совсем маленькой, когда они исчезли. Тогда я ничего не понимала, а объяснить было некому. Помню только — осталась одна, без дома, без близких, без денег, без еды. Потом, не помню как, оказалась в детском доме. Воспитательница была добрая, она жалела меня, когда я плакала, она рассказывала мне сказки. Другие дети тоже слушали, они все были запуганные, несчастные. Но почему-то Анна Петровна любила меня больше всех, так мне казалось тогда, во всяком случае. Может быть, потому, что я была самая маленькая и самая худая? Я тоже привязалась к ней. И вот однажды Анна Петровна привела меня к себе в дом. Квартира мне показалась огромной и очень красивой, я никогда не видела ничего похожего. Анна Петровна жила там с мужем и дочерью. Высокая плотная рыжеволосая девочка подошла ко мне и стала меня разглядывать. Я почему-то испугалась и закрылась руками. Мне показалось, что она хочет меня ударить, не знаю почему, случайно воротничок казенного платья расстегнулся, и она увидела на моей шее медальон на цепочке.
— Дай это мне! — приказала она.
Я испугалась и заплакала. Я не знала тогда, что этот медальон золотой, помнила только, что мне надела его моя мама и сказала, что он принадлежал моей бабушке, а теперь его носить буду я. «Никогда его не снимай, что бы с тобой ни случилось!» — сказала мама. Я почему-то это запомнила и прятала медальон от всех, чтобы никто в детском доме не отобрал его у меня. Я не хотела отдавать его и этой рыжей девочке, но она была намного сильнее меня. Я закричала и заплакала. Прибежала Анна Петровна и сказала очень сердито:
— Жанна, не смей обижать Соню. Она сирота.
Жанна топнула ногой и ушла из комнаты.
Потом она стала приходить в детский дом и приставать ко мне, когда не видела Анна Петровна. Она требовала мой медальон. Но как я могла отдать ей его? Ведь это была единственная память о той семье, которая когда-то была у меня. Я не понимала, что значит «враги народа» и почему так говорят о моих родителях. Но задавать вопросы было нельзя, я молчала, плакала по ночам и решила убежать из детского дома.
Однажды ночью в большой спальной комнате, где было штук двадцать железных коек, я дождалась, пока задремала дежурная няня, тихо встала и босиком пробралась во двор. В заборе была щель, я без труда пролезла в нее и убежала. Я бежала очень быстро, боялась, что за мной погонятся. И вдруг оказалась в лесу. Не знаю почему, мне не было страшно. Помню, иду по лесной просеке, и вдруг передо мной открывается большая поляна, освещенная лунным светом. На поляне под рваными шатрами спят какие-то люди. Горит костер, у костра сидит женщина с черными волосами и поддерживает огонь. Она увидела меня и говорит:
— Иди сюда, не бойся!
И я подошла к ней, села рядом у костра. Она стала ласкать меня, причитать надо мной, а потом запела что-то на непонятном языке. Я спросила, о чем она поет, а она говорит: «Пою тебе цыганскую колыбельную. А ты усни, дитя мое болезное»… Она все пела, и я заснула у нее на руках.
Когда я проснулась, было уже светло. Я увидела, что цыганка держит в руках мой медальон.
— Отдай! — закричала я испуганно.
— А ты княгиня… — прошептала цыганка в ответ. — Не бойся, у сирот мы не крадем… — Она надела цепочку мне на шею.
Так я впервые в жизни встретилась с цыганами. Мне у них понравилось, я хотела остаться жить с ними. Особенно мне нравился сын моей цыганки Роман. Он был такой красивый, веселый, мы все время проводили вместе, играли, смеялись, даже воровали вместе. Цыгане научили меня воровать, и мне тогда казалось, что в этом нет ничего плохого. Но однажды меня поймали. Я кричала и вырывалась, я не хотела снова возвращаться в детский дом. Цыганка тоже кричала, схватила меня за руку. Я рвалась к ней. Меня крепко держали. Тогда я незаметно сняла с шеи свой медальон и протянула ей. Она быстро спрятала его и ушла. Больше я никогда ее не видела. Меня вернули в детский дом с позором. Мне было ужасно плохо. Но Анна Петровна почему-то меня не ругала. Она только спросила, где мой медальон, а я сказала, что потеряла его в лесу. На другой день она забрала меня к себе домой и сказала дочери:
— Жанна, теперь Соня — твоя сестра, ты должна ее защищать!
Я стала жить с ними в большой квартире. Мои приемные родители хорошо относились ко мне, одевали, обували, кормили. Но я знала, что Жанна сразу невзлюбила меня, я боялась ее и тосковала по цыганам, я звала по ночам добрую цыганку Магду и ее красивого сына Романа, но они не приходили за мной. А Жанна смеялась надо мной, дразнила меня Золушкой и говорила:
— Ты никогда не дождешься своего принца!